Вторжение - Михаил Ахманов

Но что-то осталось, определённо осталось! Литвин не мог сказать наверняка, было ли это последствием прервавшейся мысленной связи или его собственными заключениями, но так или иначе он понимал, что оказался на межзвёздном корабле, что этот корабль огромен, и что создания, ведущие его в пространстве, подобны людям. Быть может, не во всём, но сходство в облике — факт очевидный и потому уже не радостный — скорее пугающий. Можно строить всякие гипотезы о том, как мыслит и чего желает разумный осьминог, но в случае людей имелось гораздо меньше вариантов. Собственно, два, и оба были описаны в древности: homo homini deus est, homo homini lupus est[16].

Какой предпочесть? Вернее, какой изберут эти эльфы и тролли?

Человек в трико коснулся груди обеими руками и резким щёлкающим голосом каркнул:

— Б’ино ф’ата. — Затем произнёс медленнее: — Бино фаата.

Название их расы, понял Литвин. Уверенность в истолковании услышанного была абсолютно иррациональной, и всё же он почему-то знал, что не ошибся: ему сообщили не личное имя, а более общее понятие. Копируя жест чужака, он тоже приложил ладонь к груди и вымолвил:

— Землянин. — Потом показал на собеседника-эльфа и снова хлопнул по своему комбинезону: — Человек. Ты человек, я человек.

— Бино фаата, — повторил эльф, склонив голову и прижимая к себе левую руку. Правую он вытянул к Литвину, крутанул кистью, словно отталкивая что-то, и буркнул: — Бино тегари!

Затем повернулся и, сопровождаемый стражами, исчез в проходе.

Хмыкнув, Литвин покачал головой.

— Вот так братец по разуму… Значит, говоришь, ты бино фаата, а я — бино тегари! И общего у нас — как у орла с черепахой…

Услышав шорох за спиной, он обернулся. Макнил уже сидела, Коркоран лежал, но глаза его были открыты.

— Пол! Где мы, Пол?

Литвин пересёк каюту, отметив, что от мембраны до задней стены шестнадцать шагов, и опустился на колени рядом с Эби.

— Ты как, Абигайль, в порядке? — Девушка кивнула. — Рихард, слышишь меня? Очухался?

— Вполне. Куда нас занесло, командир?

— На чужой корабль. Там, — Литвин махнул в сторону коридора, — перегородка. Похоже на прозрачный синтален — тянется, но не пускает. Наверху, над нами, голографический проектор. Пока вы дремали, я фильм посмотрел. Их версию событий.

Губы Макнил дрогнули.

— «Жаворонок»?..

— Уничтожен. Их корабль прикрывает силовой экран, что-то вроде отражающего поля. Би Джей ударил из свомов, и оно отбросило заряд — мне кажется, с большей скоростью, чем начальная. Броню пробило… это я видел сам, ещё из «грифа»… — Литвин помотал головой, будто отгоняя жуткое видение. — Краем роя накрыло Родригеса… это они показали… Мне досталась мелочь — в руку, в ногу, в бок… И никаких следов! Вот, посмотрите! — Он задрал рукав комбинезона. — Что у вас?

— Похоже, ничего. — Макнил, сидевшая на пятках, уставилась взглядом в колени. — Я помню только тяжесть… наверное, пятнадцать «же»… Много, очень много… Я выпала в осадок. Почти сразу.

— И я, — кивнул Коркоран, массируя виски. — Не помню такого на тренажёрах. Даже кости затрещали!

— Верно, перебор, — подтвердил Литвин. — Поторопились они, когда тянули нас в свою лоханку. Ещё немного и были бы трупы вместо пленников. В нарушение Женевской конвенции… Но сомневаюсь, чтобы это их остановило.

Макнил вздрогнула, будто лишь сейчас осознав слова Литвина.

— Их? Они? Кто — они?

— Люди. В точности как мы, двуногие без перьев. Всё на месте — уши, нос, глаза, даже брови есть. Внешность, конечно, экзотическая… Ну, увидите сами.

— Значит, люди… — мрачно протянул Коркоран. — Зацепили нас гравитационной удавкой, а мы в них из свомов… Ну, и они в нас… — Он расстегнул комбинезон, вытащил висевший на шее крестик и зашептал: — Господи, творец всемогущий, прими в царствие небесное душу Луиса Родригеса и всех остальных, с кем мы делили кров и пищу и странствовали среди миров, созданных волей твоей… Прости их грехи, ибо ты милосерд… Пусть им зачтётся, что пали они как воины, и если даже свершённое ими было ошибкой, прости и это. Подняли они руку на другие твои творения по неразумию своему, ибо страх перед неведомым в природе человека. Только ты не ошибаешься и знаешь, когда поднять меч и на кого опустить. Аминь!

— Аминь, — повторила Макнил. Она, как и австриец Коркоран, была католичкой.

Наступила тишина, но Литвину казалось, что слова молитвы ещё звучат в его ушах. Может, всё не так уж плохо, подумалось ему. Может, гибель «Жаворонка» — трагическое недоразумение, результат того самого страха, о котором сказал Коркоран. Может, мы ошиблись, как и они… Доверие такая хрупкая штука! Годы нужны, чтобы его взрастить, а разрушить можно за секунду…

— Говоришь! — вдруг резко и внятно раскатилось под куполом. — Говоришь ещё! Говоришь много!

Литвин поднял глаза вверх. Под сферическим куполом что-то мерцало и кружилось, превращаясь в огромную голову с разинутым ртом. Лицо было странное — черты Коркорана и Макнил смешались в нём с его собственными.

— Слушают нас, хотят язык освоить, — промолвил Рихард. — Шустрые ребята! Пожалуй, лучше…

Он приложил палец к губам, и Эби с Литвиным кивнули. Больше ни слова на русском и немецком! Для Литвина это было нетрудно — привычка общаться на английском, официальном языке флота, стала за много лет естественной.

Какое-то воспоминание тревожило его. Машинальным жестом коснувшись виска, он пробормотал:

— Они называют себя бино фаата. И, кажется, владеют третьей сигнальной…

— Телепатия? — Макнил нахмурилась.

— Нет, не чтение мыслей, скорее ментальная связь. Но с нами не очень получается — во всяком случае, со мной. Можно блокировать. Таблица умножения вполне годится.

— Любопытно, — сказал Коркоран. — Ментальная связь, межзвёздный привод, и это поле, что оттолкнуло рой… наши локаторы, наконец… мы ведь их не видели — ни в оптике, ни на экранах… Похоже, нас обставили по всем статьям! Лучше бы с ними не ссориться. Как ты полагаешь, Пол?

— Это как получится, — откликнулся Литвин, не в силах изгнать из памяти картину гибнущего «Жаворонка». Он глубоко вздохнул. Воздух казался прохладным и свежим, будто в горах, где-нибудь на высоте километра. Ещё одно свидетельство того, что Земля была для чужаков самым подходящим местом.

Они обсудили эту мысль, потом Макнил запрокинула голову и уставилась в потолочный купол.

— Эй, вы слышите меня? Нам нужна вода… Вода, пища и устройства для дефекации.

— Повторить! Ещё слова! Много слова! — прозвучало сверху. Макнил повторила.

— У нашей рыжей практический американский ум, — с улыбкой заметил Коркоран.

— Просто уже терпеть не могу, — буркнула девушка, глядя, как под куполом разворачиваются цветные картинки. Инструкции были просты и понятны: в каждой из боковых стен имелись помещения, скрытые мембранами; слева — удобства, справа — пищеблок с низким восьмиугольным столиком. Заглянув в левую каморку и подивившись на причудливые формы утилизатора, они направились к столу. В его полупрозрачной крышке мерцали серебряные искорки, летевшие из середины, где светился рисунок, похожий на панцирь черепахи.

— Здесь активатор. — Макнил поднесла к черепахе ладонь. — Сейчас эта штука заработает. Раз, два…

Голографическое изображение блюда с сероватой массой возникло над столом. Масса слабо шевелилась.

— По-моему, червяки, — сказал Коркоран. — Здоровые! С палец будут!

Макнил брезгливо поджала губы:

— Не для меня. Эту дрянь я есть не стану.

Её рука вновь протянулась над столом, и серая масса исчезла, сменившись голограммой вазы с розовыми шариками.

— Икра. Только большая, от лягушек величиной с корову, — прокомментировал Коркоран. — Я бы съел, но не уверен, что это нам подходит. С нашим обменом веществ и эмбриогенезом.

— Меня они вылечили, значит, с биохимией разобрались. — Литвин шлёпнул по столу, и ёмкость с шариками всплыла из отверстия в центре. Он взял один, раскусил и одобрительно хмыкнул: — Плод или какая-то ягода, на виноград похоже, только без кожуры… Вкусно! Попробуй, Абигайль! Такое у вас в Калифорнии не растёт.

— Я не из Калифорнии, я из Огайо, — сообщила Макнил и деловито принялась за еду.

Когда ваза с плодами опустела, воздух в отсеке стал заволакивать туман, сочившийся, казалось, прямо сквозь стены. Он пах чем-то знакомым и приятным, то ли свежей весенней листвой, то ли яблоневым цветом, и, вдохнув его, Литвин перенёсся на берег Днепра, под крепостную башню, куда в былые годы бегал с удочкой. Голова его свесилась на грудь, веки начали смыкаться, но, покорствуя дремоте, он ещё успел заметить, как Эби медленно валится на Рихарда. Они уснули прямо у стола: мужчины сидели, опираясь на мягкую обшивку стены, девушка лежала, прижавшись щекой к бедру Коркорана.