Благословенный (СИ) - Коллингвуд Виктор

В отношении некоторой рассеянной забывчивости господина Александра я спросила д-ра Роджерсона. Он отвечал, что тяжелые потрясения, такие, как болезнь, могут вызывать некоторые расстройства временного, или даже постоянного свойства, но сказывал не придавать этому до поры очень уж важной роли. Впрочем, полагаю, даже если господин Александр действительно забыл некоторые познания во французском, с таким учителем, как господин Де Ла-Гарп, он быстро всё поправит.

Присланную вами роспись учения великих князей, сочиненную господином Лагарпом, я показать велела Фицгерберту, и он, так, как и я, находит, что лучше выдумать нельзя; так я об успехах их не сомневаюсь. Скажите Лагарпу мое удовольствие.Е к а т е р и н а

Дано в Киеве, 6-го февраля 1787 г.

* * *

— «Тарквиний же удалился к Ларсу Порсене, царю этрусскому, и просил его помощи. Порсена пошел на Рим с таким большим войском, что римляне не могли выйти в поле на битву с ним, и он занял Яникул, холм на правом берегу Тибра. Римский отряд, стоявший в укреплении на этом холме, бежал в город через мост; враги гнались за ним и проникли бы в город вместе с бегущими, если бы не остановил их Гораций Коклес, которому было вверено охранение моста. Он был сильный воин и с двумя товарищами отражал рвавшихся на мост врагов, а за ним, по его приказанию, ломали мост».

Фредерик Сезар Де Ла Гарп, оторвавшись от чтения, значительно посмотрел на нас, будто подчеркивая тем героизм неведомого нам римлянина Коклеса. Наш с Константином преподаватель французского языка и литературы теперь, после личного одобрения его программы государыней, преподавал нам ещё и историю, географию, математику и геометрию, а в перспективе должен был познакомить нас еще и со статистикой, экономикой и еще рядом дисциплин. Похоже, швейцарец питал большие надежды на свою педагогику, и преподавал нам с воодушевлением и пылом.

— «Когда уже едва было можно пройти», — продолжил Ла Гарп, — 'он отослал своих товарищей и один продолжал оборонять доступ к мосту, пока по треску дерева и радостному крику воинов, разломавших мост, узнал, что работа кончена. Тогда он воззвал к богу реки Тибр, чтоб он принял его и его оружие в свою священную воду и защитил его; совершив молитву, он спрыгнул в волны и переплыл на римский берег под стрелами врагов.

Тем временем, в осажденном Риме начался сильный голод; город не мог долго сопротивляться, и Муций, знатный юноша с разрешения сената, пошел убить этрусского царя, чтобы спасти родину. Он тайно проник в стан и, зная по‑этрусски, вошел в царский шатер, но по ошибке заколол вместо царя его писца. Порсена хотел узнать, нет ли у него сообщников и, чтобы вынудить его к сознанию, грозил ему пыткой; Муций же положил правую руку на огонь жертвенника в доказательство, что не боится ни мучений, ни смерти. Лишившись от огня правой руки, он получил за этот подвиг прозвание Сцеволы (левша). Удивленный таким геройством, Порсена отпустил Муция безнаказанно, и как будто в благодарность за это он посоветовал царю поспешить заключением мира, сказав ему, что триста знатных юношей поклялись спасти родину от этрусского царя и что ему, Муцию, досталось по жребию идти первым. Эта угроза так испугала Порсену, что он заключил мир. Не требуя восстановления власти Тарквиния, он ушел с Яникула, удовольствовавшись обещанием римлян возвратить Веям семь округов и взяв у римлян заложников…'

Фредерик Сезар Де Ла Гарп оторвал взгляд от книги и дружески нам улыбаясь, продолжил:

— Чему учит нас сия история? Мы видим граждан, сражающихся за свободу; мы видим тут и гордого царя, и непреклонного юношу, неукротимого в стремлении избавить сограждан от тирании; мы знаем, наконец, что Рим стал республикой и вознесся к вершинам власти и могущества. Что вы можете сказать про это, ваши высочества?

Мы с Костей сидели в нашей «преподавательской-игровой», а мосье Лагарп изволил давать нам урок воспитания гражданственности.

Лишь недавно мы начали более-менее прилично общаться. Швейцарец Лагарп не знал ни английского, ни русского языков. В сущности, это все, что надо знать об организации обучения цесаревича, в будущем предназначенных на роль самодержавного правителя одной шестой части света! Впрочем, теперь, после трёх недель трудов, я начал чот что-то по-французски понимать, и мы с Костей могли теперь внимать самым последним веяниям европейского Просвещения.

«Последние веяния» оказались «хорошо забытым старым». Первое место среди учебных предметов наш добрый швейцарский республиканец отводит поучительным примерам из прошлого, в особенности из истории Древнего Рима. Вот тут-то и стало мне мало-помалу открываться, как Александр Благословенный, выросший в тепличных условиях всеобщей любви и поклонения, оказался в итоге таким ничтожеством.

Исторические примеры, на которых Ла Гарп воспитывал бедолагу Александра, сами по себе интересные и поучительные, оказались, как это ни парадоксально, настоящим «троянским конем». Ведь они воспевали образцовые ценности и характеры, вряд ли применимые к политической практике конца осьмнадцатого века. И оторванность этих древнеримских образцов от российских реалий была просто вопиющей! Хорошо, я — взрослый человек со сформированным мировоззрением, вся эта промывка мозгов мне по барабану… А настоящий-то Александр, ребенок, помещенный в золотую клетку, воспринимал все это совершенно некритично, без каких бы то ни было оговорок! В итоге вырос не видевший жизни, оторванный от реальности доктринер, полный комплексов относительно собственных сил и возможностей. Наверняка ведь втайне стыдился того, что никогда не сможет, как Муций Сцевола, сжечь себе руку за народное благо…. А раз так, то лучше вообще ничего не делать, витая в грезах прожектов и христианского мистицизма!

И вот, гляжу я на этого Де Ла-Гарпа, распинающегося перед нами про добродетели древнеримских мужей (сплошь — республиканцев). Наверняка ведь человек нам добра желает: по добродетельной, благонамеренной физиогномии его вижу, что господин этот вполне искренен в желании сформировать у своих венценосных воспитанников нравственно безупречный образ мыслей, научить нас тому, что каждый человек обязан уважать законы, а тирания — гадость и фу. Вот не зря говорят про благие намерения и ад…

В любом случае, мне в десятый раз слушать древние мифы о добродетелях каких-то там римлян совершенно неинтересно. Как бы это уже забросить, и перейти к чему-то полезному!

— Мосье Фредерик, позвольте вас перебить… (в этом веке принято «русифицировать» иностранцев, на время службы в России присваивая им чисто русские имена и даже отчества, и по идее мне следует именовать его Иваном Филипповичем, но я всё же стараюсь звать людей их настоящим именем. Что мне, трудно, что ли?). — Вы действительно верите, что этот Муций смог сжечь себе руку, держа ее в огне? Я думаю, нормальному человеку сие невозможно. Или тот Муций был сумасшедший, или же болел проказой, и оттого не чувствовал боли. Но, вернее всего, вся эта история — просто выдумка!

Де Ла-Гарп огорченно смотрит на меня.

— История Рима показывает нам образцы самого высокого героизма, одушевленного любовью к Отечеству и свободе! Что вызывает ваши сомнения, Ваше императорское высочество?

— Собственные наблюдения за людьми. Не так уж много лет прошло, как экспедиция графа Орлова в Архипелаг пыталась поднять на борьбу за свободу потомков великой Спарты… И из этого не вышло решительно ничего! А долгая война за независимость Северо-Американских колоний, столь успешно завершившаяся, не показала нам примеров особого героизма и самопожертвования.

— Люди нашего времени, в силу нравственного измельчания, на такие подвиги более неспособны, — осторожно начал Де Ла-Гарп, — но сие не значит, что в прошлом не было образцов немыслимой ныне доблести…