Сто удач и одно невезение - Алюшина Татьяна Александровна
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, у меня срываются сегодняшние планы, но ничего особо важного и значимого. Да и страшного ничего не случилось, простое недоразумение.
– Хмм, – многозначительно изрекла Зинуля, лучше всех осведомленная про случайности и недоразумения.
Знал бы он, как ему невероятно повезло отделаться такой мелочью, как трехчасовое сидение взаперти, в тепле и относительном уюте, не на морозе же! И никаких тебе травм, ушибов, порчи личного имущества!
– Все не так плохо! – подбодрила господина клиента Зинаида. – Мы же не на улице застряли! Устроимся поудобней, посидим, подождем! Вы и на самом деле можете прочитать Ритулин доклад про данную квартиру!
И в этот момент, несколько раз припадочно помигав, потух свет!
Ешкин кот! Вот сколько раз зарекалась не радоваться легкому исходу раньше времени! Всегда вляпывалась еще круче! Ох, Ритка, Ритка! Угробишь ты когда-нибудь любимую, единственную подругу!
Ведь знала же, что никогда с этим ужасом, летящим среди жизни, не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже!
– Наверное, лампочки перегорели… – почему-то шепотом предложила версию электрического коллапса Зинуля.
– Нет, – тоже тихим голосом возразил он. – Здесь стоят галогеновые, энергосберегающие лампочки, они по определению не могут перегореть несколько лет, тем более все сразу.
– Сильно надеюсь, что это не проводка! – подбадривала себя Зинуля.
– Не похоже, но черт его знает, как они тут ремонтировали!
– Не пугайте меня, Захар Игнатьевич! Не хотелось бы поджариться в закрытой комнате! – без намека на испуг размышляла Зинаида.
– Это нам не грозит, Зинаида Геннадьевна. Вы же не чувствуете запаха горелой проводки?
– Нет.
– Я тоже не чувствую, значит, дело не в ней.
– А знаете, я вам верю! – «порадовала» Зинуля бодреньким шепотом.
Но ей стало тревожно! Вот ей-богу!
И вовсе не из-за проводки какой-то! Ледяные мурашки меленького страшка побежали вдоль всего позвоночника, и она в полной мере осознала, что такое «тьма кромешная», та, кроме которой ничего нет, вообще ничего, только первобытный ужас несовместимого с таким условием выживания человеческого организма.
В эту комнату не проникало ни атома света, и это было так непередаваемо жутко!
А еще…
Каким-то мистическим образом за пару минут организм перестроился, включил инстинкты, спавшие и не востребованные в комфортных условиях цивилизации, в разы обострив слух, обоняние, осязание, превратив тело в чувствительную антенну, улавливающую любые изменения в ограниченном пространстве. И почему-то эти инстинкты настроились на одну волну с мужчиной, невидимым субъектом рядом, в темноте.
И вот тут Зинуля струхнула по-настоящему!
Ее тянуло к нему, как магнитом, и это было неправильно там, за чертой темноты, в правильно-обыденной жизни среди людей, а здесь…
– Вы меня боитесь? – тихим голосом спросил он из ниоткуда.
– Нет, – честно призналась она, – не вас.
Себя. Она пугалась себя непонятную, новую – удивлялась, поражалась и страшилась себя такой.
– Я тоже, – еще тише признался он. Помолчал и пояснил: – Не вас.
А вот это совсем хреново!
Ей-то казалось, что она одна переживает необъяснимое влечение к нему, а он отстранен и спокоен и ни на миллиметр ничего подобного не испытывает. Вел он себя именно так. Или ей проще было так думать? Она еще побоялась, побоялась, осознавая, переживая взаимность их влечения, вспомнила в деталях их первый вздох, взгляд, возникшее от этого глаза в глаза ударившее притяжение и внезапно перестала бояться! Совсем!
А он сразу почувствовал эту перемену в ней. Уловил, считал, черт его знает, как это называется! Он коснулся кончиками пальцев ее плеча и утвердил, не спросил:
– Вы улыбаетесь.
Почувствовал.
– Да, – улыбалась в никуда Зинуля, – вспомнила, как познакомилась с Риткой.
Почему-то они разговаривали очень тихо, на грани шепота. Может, боялись темноту спугнуть, или сущностей, притаившихся в ней, или себя?
– Если вам страшно, мы можем включить экраны мобильных и подсвечивать, – предложил он.
– Нет, – отказалась Зинуля, – телефоны – это наше последнее стратегическое средство спасения, неизвестно сколько придется здесь сидеть, а если они разрядятся?
– Мой не разрядится, – успокоил Захар Игнатьевич.
– Все равно нет. Свет, по логике, тоже не должен был отключиться, однако ж…
– Знаете, Зина, вы удивительная женщина. Это сбивает с толку.
Он не подходил ближе, только касался так же пальцами вытянутой руки ее плеча, и его прикосновение она чувствовала кожей через все слои одежды и ощущала его совсем рядом телом, кожей, дыханием.
Чудеса-а-а!
– Не знаю, – отозвалась Зина. – Но думаю, вы мне сейчас расскажете почему.
– Во-первых, вы единственная из всех знакомых мне женщин, которая не двинула стандартную фразу про мое редкое имя при знакомстве…
– Сама наслушалась того же, – шепнула Зинуля.
– Во-вторых, вы не разозлились, не возмущались, не суетились, когда обнаружили, что нас заперли, а были спокойны, как на полянке на пикнике. В-третьих, вы сразу начали обдумывать варианты спасения, а не выдвинули требование мужчине немедленно разгребать проблему.
– Это скорее минус, – вздохнула Зиночка, – говорящий о моей неженственной натуре и наличии мужских черт характера. Нет бы похныкала, попуталась, слезу б пустила, как правильная барышня.
– «Неженственно» – это не про вас, не кокетничайте, – попенял он тихо, передвинул ладонь выше и коснулся пальцами ее шеи, – в вас столько женственности, сколько сейчас вообще не бывает ни в одной женщине. И вы это знаете.
– Захар, – проигнорировав отчество, поспешила остановить возможное развитие событий Зина, – нам лучше сесть подальше друг от друга и говорить о чем-то нейтральном. Кстати, меня назвали так в честь прабабушки, и намучилась я с имечком, будь здоров! Каждый считал своим долгом высказаться о том, какое оно странное, несовременное, редкое и любые иные варианты по смыслу текста.
Он усмехнулся. Ощутимо для всех ее органов чувств усмехнулся, убрал руку, и Зинуля почувствовала себя одинокой сиротой, заброшенной всеми!
– А меня в честь деда. И я этим горжусь. Деду девяносто два года, он в полном здравии и мудрости, живет в доме, на берегу реки, ходит на рыбалку, иногда охотится и сам ведет хозяйство.
– У вас в семье приняты редкие русские имена? – пятясь понемногу, шажок за шажком, спросила Зинаида, чтобы поддержать отвлекающую беседу.
– Да. Я из Сибири родом, а у нас там много бывших староверов, поддерживающих национальные традиции. И очень многие называют детей старорусскими именами. Вообще Сибирь и Север – это отдельные страны, – нейтральным тоном, слегка окрашенным некой долей гордости, объяснял он и неожиданно выстрелил прямой наводкой: – Зин, даже если мы будем говорить только о погоде, нам все равно уже друг друга не миновать. Вы не отходите так маскировочно, я не кусаюсь и кидаться на вас не собирался.
«Чего не могу сказать о себе! Я-то как раз за себя не отвечаю!» – тут же подумала Зинаида, но вслух соврала:
– Я пытаюсь добраться до стены и сесть.
– Ну да, ну да, – не поверил он, – а мне вы предлагаете сделать то же самое, но в противоположном направлении. Я правильно понял?
– Вы правильно поняли, – немного повысив голос, отозвалась Зинаида. – Сядем в разных концах комнаты, поговорим.
– О погоде? – усмехнулся он.
– Можем и о ней.
– Зин, вы не пугайтесь так, хотя, согласен, повод для испуга у нас обоих есть.
– Вы психолог? – предположила Зинуля.
– Нет. Я строитель-нефтяник.
– Это как?
– Я строю, иногда проектирую и строю сооружения нефтедобывающей промышленности.
– Вышки, что ли?
– И вышки, и трубопроводы от них, и накопители-распределители, и управляющие станции.
– Ого! – подивилась Зинаида. – Это в смысле Север, тундра?..
– И Север, и тундра, и теплые моря, иногда другие государства, жаркие и холодные, везде.
