Простые числа - Павел Амнуэль

Что ее больше всего возмутило: Олег Николаевич не сделал ни малейшей попытки отыскать беглянку и сказать ей: «Ты, только ты, и никакой математики!»

Тогда она сама подала на развод и отсудила у будущего лауреата половину жилой площади и кое-что из мебели, хотя ни то, ни другое ей, в общем-то, было совершенно не нужно. Свою половину квартиры Лена несколько месяцев спустя с выгодой продала бывшему мужу, а мебель попросту ему подарила, чем тоже чрезвычайно гордилась.

И никакой романтики.

Новостные сайты пестрели сообщениями о трагической гибели известного математика. В каждой заметке непременно содержался какой-нибудь намек на то, почему утонул Парицкий, — все без исключения были совершенно фантастическими, никому из журналистов и в голову не пришло, что Олег Николаевич бросился в полынью, спасая человека. И слава Богу. Не будут, по крайней мере, приставать с расспросами к Наталье Никитичне, у которой и без того жизнь, как я ее себе представлял, была далеко не сахарной.

Посидев утром за компьютером, после полудня я отправился в опорный пункт милиции. Погода выдалась хорошая — ни ветерка, низкие тучи так и не смогли разродиться снегом и висели над головой подобно тяжелым, мокрым, будто постиранным, одеялам, — и я решил прогуляться, а заодно посмотреть, горит ли свет в кабинете участкового.

Свет горел, и через заиндевелое стекло я видел сидевшего за столом Веденеева. Он курил и читал газету. Если бы участковый работал — писал что-нибудь или принимал посетителя, — я бы прошел мимо.

— А я вас ждал, Петр Романович, — сказал Веденеев, когда я вошел в просторную, хорошо протопленную комнату, с десятком стульев вдоль стен, Т-образным столом и непременным портретом президента.

— Ждали? — удивился я, оглядевшись.

— Один я тут, — правильно истолковав мои взгляды, сказал участковый. — Думали, у меня секретарша и пара рядовых на подхвате? Не положено по штату, Петр Романович. Так что… Садитесь сюда. Вы уже подумали?

Я сел, придвинул стул ближе к столу и представил, как на этом месте сидит какой-нибудь правонарушитель и соображает, сколько дать менту, чтобы не открывал дела или не обращал внимания на живущих без регистрации мигрантов. Наверняка ведь Веденеев брал и, может быть, по-крупному, но думать об этом мне было неприятно, и я сказал:

— Хоронить Парицкого, наверное, будут из института?

— Понятия не имею, — Веденеев пожал плечами. — Меня больше интересует, кто из родни станет претендовать на квартиру.

— Бывшая жена, вероятно, — предположил я. — Мать вряд ли.

— И еще, — продолжал Михаил Алексеевич, — почему Парицкий именно в этот час оказался именно в этом месте. Я об этом просил вас подумать, а вы…

— Что, собственно, вас смущает? — спросил я, потирая переносицу: почему-то от резкого перехода к душному теплу кабинета у меня разболелась голова. — Погода была хорошая, Олег Николаевич любил гулять…

— Любил, да, — прервал меня Веденеев, — летом. Я его много раз у пруда видел. А зимой — никогда. Вы сами ходите к пруду в такую погоду?

— Я? Нет, я вообще редко выхожу из дома. Не люблю мороз. Раньше любил, а сейчас… Возраст.

— Вот видите! Вы часто виделись с Парицким последнее время? Зачем ему нужно это знать? Нет, не часто. Мы виделись с Олегом

Николаевичем тогда, когда кому-то из нас было что сказать или хотелось послушать компетентное мнение. Летом встречались каждый день, осенью — хорошо, если раз в неделю, а когда начались холода, так и вовсе были друг у друга два или три раза. Три. Точно. Я мог даже назвать числа, если Веденеева это так интересовало.

— Три раза, — сказал я. — Это с ноября, как снег выпал.

— Три, — повторил Михаил Алексеевич. — Нечасто. Соседи говорят, что он почти не выходил из дома, как и вы. Разве что в магазин, на почту. Иногда — не каждый день, только если погода была тихая — гулял вокруг квартала. Случалось, ездил куда-то на автобусе. А тут… Что, черт побери, понесло его к пруду? Была же какая-то причина!

— Увидел в окно, как Ася…

— И пошел следом? Вы сами верите тому, что говорите?

— Нет, — признался я.

— К тому же, — продолжал участковый, — Асе, чтобы попасть к пруду, совсем не нужно было проходить мимо дома Парицкого. Это раз. Во-вторых, вы же видели: к полынье Ася шла с противоположного берега. Туда же потом побежала, не соображая, а Парицкий шел по короткой дороге…

— Тогда не знаю, — сказал я. — Да и какое сейчас это имеет значение?

— Для отчета — никакого. Отчет я уже написал и отправил, — зачем-то сообщил Веденеев, — так что с делом этим покончено. Трагическая случайность. Но…

Михаил Алексеевич выбрался из-за стола и принялся ходить по комнате кругами, то и дело оказываясь у меня за спиной, отчего мне приходилось вертеть шеей, это было неудобно, и я сказал раздраженно:

— Вы сказали «но». И вы хотели, чтобы я подумал — не знаю, над чем. Что, собственно, вас смущает на самом-то деле?

Веденеев сел рядом со мной, придвинул свой стул ближе к моему и заговорил напряженным голосом:

— Я вам скажу, Петр Романович. Я хочу знать, почему Парицкий пошел на пруд, хотя не был там с осени. Я хочу знать, почему вы не хотите говорить мне то, что известно вам. И я еще хочу знать, кто там был, кроме Аси и Парицкого.

— Кроме Аси и Парицкого? — удивился я. — Разве там был еще кто-то? Мы же с вами вместе…

— Да-да. Это вчера. А сегодня я ходил туда без вас. Снег не шел с прошлой недели. Ветра тоже почти не было, а в лесу его вовсе не чувствовалось. Короче, все следы сохранились прекрасно — не на тропе, конечно, где ледяная корка. И не там, где натоптали ребята. Я обошел пруд кругом. На холмике, сразу за поворотом тропы, кто-то стоял. Судя по следам — довольно долго. И выглядят следы не новыми. Может, это было позавчера, может, еще раньше. Может, следы не имеют отношения к этому… событию. А может, имеют самое прямое.

— Вы хотите сказать, что кто-то стоял на холмике и видел, как тонула Ася и как Олег Николаевич…

— И не двинулся с места, — мрачно кивнул Веденеев. — И на помощь не позвал. И никому не сообщил.

— И кто это был, по-вашему?

— Думаете, я Шерлок Холмс? Откуда мне знать? Могу сказать только, что человек был в зимних ботинках, размер сорок второй или сорок первый. Ботинки импортные, на подошве фирменный знак, но какой — непонятно, след успел расплыться…

— Половина поселка ходит в импортных ботинках, — заметил я. — Вот и у меня тоже…

Я осекся и осторожно посмотрел на Веденеева.

— И у вас тоже, — повторил он. — Так почему вы не хотите мне рассказать о своих последних встречах с Парицким?