Закрытые страницы истории - Юлиан Семенов

Сен-Жермен объявился внезапно, не имея ни прошлого, ни даже какой-либо мало-мальски правдоподобной истории, которая могла бы сойти за прошлое. Одни считали графа испанцем, другие — французом, третьи — русским

Калиостро был современником Сен-Жермена. В протоколах суда инквизиции сохранился записанный со слов Калиостро рассказ о его посещении Сен-Жермена. Калиостро утверждал, будто видел сосуд, в котором граф хранил эликсир бессмертия.

Отъезд Сен-Жермена из Франции был внезапен и необъясним. Несмотря на покровительство маркизы де Помпадур и величайшее внимание, которым окружил его король, этот странный человек неожиданно покидает Париж, с тем чтобы некоторое время спустя объявиться вдруг в Голштинии, где в полном одиночестве в своем замке он проводит несколько лег. Там же он якобы и скончался в 1784 году.

Но это была в высшей степени странная смерть. Один из современников, знавший графа, назвал ее «мнимой смертью»; он писал, что ни на одной из могильных плит в округе нет имени Сен-Жермена.

А год спустя в Париже состоялась встреча франкмасонов. Сохранился список тех, кто присутствовал на ней, — там рядом с именами Месмера, Лафатера и других стоит имя Сен-Жермена.

Еще через три года, в 1788 году, французский посланник в Венеции граф Шалоне встречает Сен-Жермена на площади Св. Марка и беседует с ним.

В годы французской революции графа опознали якобы в одной из тюрем, где содержались аристократы. «Граф Сен-Жермен, — писал один из них в 1790 году, — все еще находится в этом мире и чувствует себя отлично».

Автограф письма Сен-Жермена

Через 30 лет после его «мнимой смерти» престарелая аристократка мадам Жанлис, хорошо знавшая графа в молодости, встречает этого человека в кулуарах Венского конгресса. Он ничуть не изменился, но, когда пожилая дама с радостными восклицаниями бросилась к нему, он, сохраняя учтивость, постарался не затягивать неожиданную встречу, и больше в Вене его не видели.

Куда осмотрительнее оказался один отставной сановник. В последние годы правления Луи-Филиппа, то есть когда уже почти никого из людей, знавших Сен-Жермена лично, не осталось в живых, на одном из парижских бульваров он заметил человека, мучительно напомнившего ему его молодость. Это был Сен-Жермен, все такой же, каким сановник знал его много десятилетий назад. Но старик не бросился к графу с восклицаниями и объятиями. Он позвал своего камердинера, ожидавшего в карете, и приказал ему повсюду следовать за этим человеком и выяснить, кто он такой. Через несколько дней старик знал, что человек этот известен в своем кругу под именем майора Фрезера, но, несмотря на свое английское имя, он не англичанин, что живет он один и, кроме двух лакеев и кучера, не держит в доме никакой прислуги.

Соблюдая величайшие предосторожности, через подставное лицо старик обратился к частному детективу. Но тот мог добавить только, что «майор» имеет неограниченные средства, об источнике которых, так же как и о нем самом, ничего не известно.

Воспользовавшись тем, что теперь он знал, когда этот человек выходит по вечерам на бульвары, старик нашел повод якобы случайно познакомиться с ним. Пару раз они даже поужинали вместе. Как это часто бывает у пожилых людей, о чем бы ни заговаривал старик сановник, мысль его всякий раз невольно возвращалась к прошлому.

— Да, мой молодой друг, когда-то кафе это знало лучшие времена. Я имею в виду не кухню и даже не число посетителей, а тех, кто бывал здесь.

— Все изменилось после Конвента.

— Да, после Конвента все изменилось. Кажется, якобинцы вздумали устроить здесь свой клуб, и с тех пор сами стены словно стали другими. А ведь когда-то я встречал здесь самого маркиза де Буафи. Он приходил сюда со своим кузеном.

— У маркиза было два кузена, вы имеете в виду Анри?

— Нет, старшего. Его отец или дед, кажется, участвовал в войне за Испанское наследство.

— Это был его дед. Виконт де Пуатье. Прекрасный был наездник. Лучше не было в его время. Но жаль, он плохо кончил…

Сановник чуть поднял бровь, что в его время и среди людей его круга понималось как ненастойчивый вопрос, на который равно можно как ответить, так и не заметить его. Собеседник его предпочел ответить:

— Дело в том, что отец виконта — он служил еще его величеству Людовику XIV — отличался не то чтобы беспутным нравом, но никогда нельзя было сказать, чего можно ожидать от него. Он мог, например, пригласить вас на охоту в свое поместье, а потом, когда вы промучаетесь два дня в карете по пути из Парижа в его замок, окажется, что сам он отправился в Нант или еще куда…

— …Но это еще не самое главное, — продолжал тот, кто представился старику как «майор Фрезер», — кто-то при дворе посоветовал виконту выписать камердинера из Саксонии. Не скажу, какой он был камердинер, но более рыжего человека не было, наверное, в то время во всем Французском королевстве. Виконт почему-то очень гордился этим, и однажды на обеде у нидерландского посланника он…

Трудно было представить себе, что так мог говорить человек, не бывший очевидцем того, о чем он рассказывал. Это были странные встречи, где воспоминаниям о прошлом предавался, казалось, не старик, а младший собеседник. Даже когда речь заходила о самых отдаленных временах и далеких странах, невозможно было отделаться от ощущения, что он говорит о том, что видел и слышал сам. В свое время многие, кто беседовал с Сен-Жерменом, отмечали эту же особенность его рассказов. Старик слушал голос этого странного человека, вглядывался в его лицо и, казалось, переносился на полвека назад. Самого его не пощадило время, и это давало ему горькую привилегию быть неузнанным тем, кто когда-то, возможно, знал его.

Но во всяком скольжении, во всяком хождении по краю есть великий соблазн. И однажды, это было во вторую или третью их встречу, старик не выдержал. Он сказал, что в ряду великих людей его времени ему привелось встречаться и знать самого Сен-Жермена.

Собеседник его пожал плечами и заговорил о другом.

В этот вечер они расстались раньше обычного, а на следующую встречу «майор» не пришел. Когда сановник стал наводить справки, оказалось, что тот вместе с прислугой уехал неизвестно куда.

В продолжение лет, которые осталось ему прожить, отставной сановник постоянно интересовался, не возвратился ли странный его собеседник. Но тот больше не приезжал в Париж.

Есть еще два более поздних сообщения, связанные с именем Сен-Жермена. Он якобы опять появился в Париже, уже в 1934 году. И последний раз — в декабре 1939 года. Поскольку, однако, к тому времени не осталось людей, лично знакомых с графом, сообщения эти трудно считать достаточно достоверными. Впрочем, оговорка эта может быть сделана и в отношении всего, что связано с именем Сен-Жермена. И не только его одного.

Давайте, однако, попытаемся представить себе невозможное. Допустим, что из десятков, сотен и тысяч искавших эликсир бессмертия кому-то одному удалось найти некое средство продления жизни. (То, что увеличение продолжительности жизни в принципе возможно, не отрицается современной наукой.) Сделав это допущение, зададимся вопросом: как стал бы вести себя человек, убедившийся, что подобное средство действительно у него в руках? Очевидно, ему предстоял бы нелегкий выбор: либо скрыть от людей то, что стало ему известно, либо сделать это всеобщим достоянием. Как мы знаем, последнего не произошло.

Правда, мы забыли еще об одной возможности — об отказе от бессмертия. Какой бы странной ни показалась эта мысль на первый взгляд, но именно так поступил, как утверждают легенды, царь Соломон. Когда ему был предложен эликсир бессмертия, он отказался принять его, потому что не хотел пережить тех, кто был близок ему и кого он любил. Эта легенда, в основании которой лежит грустная мысль о том, что бессмертие может оказаться жестоким бременем, даже проклятием, предвосхищает в чем-то притчу об Агасфере.

Предание гласит, что, когда Христа вели, чтобы предать его мучительной казни, орудие казни, тяжелый деревянный крест, он нес на себе. Путь его к месту распятия был тяжел и долог. Изнемогающий, Христос хотел было прислониться к стене одного из домов, чтобы передохнуть, но хозяин этого дома по имени Агасфер не разрешил ему.

— Иди! Иди! — прикрикнул он под одобрительные возгласы фарисеев. — Нечего отдыхать!

— Хорошо, — разжал спекшиеся губы Христос. — Но и ты тоже всю жизнь будешь идти. Ты будешь скитаться в мире вечно, и никогда не будет тебе ни покоя, ни смерти…

Возможно, предание это было бы в конце концов забыто, как и многие другие, если бы после этого из века в век то там, то здесь не появлялся человек, которого многие отождествляли с личностью бессмертного Агасфера.