Собрание сочинений в 5 томах. Том 4 - Семен Бабаевский

Девушка, которую Семен поцеловал, взяла у него пояс и шепотом спросила:

— Сеня, тебе кого?

— Все одно, — чуть слышно проговорил Семен. — Кого-нибудь.

Девушка доверительно улыбнулась, взмахнула поясом и отошла. По ее горячему взгляду, по улыбке Семен понял: девушка, не проронив ни слова, сказала ему, что на нее он может положиться, что она не подведет, ибо хорошо знает, какой именно «царице» подарить пояс… И точно, через минуту «царица» явилась. Перед Семеном ясным солнышком предстала девушка, часто-часто мигая ресницами и сгорая от стыда. Это была Дуся, знавшая наизусть многие подаренные ей стихи. Девушка смотрела на Семена с мольбой в глазах, и он не мог понять: губы ее дрожали оттого, что она вот-вот рассмеется, или оттого, что она сейчас расплачется. Ей было трудно и стоять и смотреть на Семена, и все же она нашла в себе силы положить руку Семену на плечо и улыбнуться. Лицо у нее смуглое, глазастое, со следами застаревшего, еще с лета, загара. Пухлые щеки, которые так и хотелось потрогать пальцем, были в зареве румянца. Шнурочки бровей слабо чернели на темной коже, и левая бровь была приметна тем, что на самом изгибе примостилась родинка, похожая на муху. При малейшем движении брови ломались, и были они так старательно выписаны, что нарисовать, скажем, их на бумаге точь-в-точь такими было под силу разве только руке искуснейшего живописца… Она подняла маленькую голову, косынка, вязанная из козьего пуха, поползла на плечи. Девушка испуганно отдернула руку, быстро оправила за ухом смолистые, слабо вьющиеся волосы, откинула на спину туго сплетенную косу. Вся она, прямая, смелая, говорила, что ей ничего не страшно, что если она подошла к нему и если он выбрал именно ее своей «царицей», то она смело поцелует его… А что тут такого? Все целуются…

Девушка взглянула на Семена, и брови ее в удивленном испуге поползли, изогнулись, да так и застыли. «Отпусти меня, Сеня, хоть мы и знакомы с тобой, хоть ты книжку мне дарил, хоть я и кажусь смелой, а мне и страшно и совестно, — говорил ее взгляд. — И целоваться нам не надо, посмотри на меня, а я на тебя, и разойдемся…» Отвела глаза, смотрела себе под ноги, не знала, стоять или убегать. Рясная, с оборками юбка чуть прикрывала колени. Кофточка из розового ситчика открывала тонкую шею в монистах. Кофточка была тесна в груди, и Семен заметил: когда девушка положила руку ему на плечо и выпрямилась, от упругой девичьей груди кнопка на кофточке расстегнулась… Девушка вздохнула, как перед прыжком в воду, приподнялась на цыпочки, потянулась к Семену. Стежечки-брови сломались, и она, затаив дыхание, смешно сжатыми губами дотронулась до усиков Семена и вдруг прыснула, залилась смехом и побежала к подругам…

Вскоре игра «в пояса» всем наскучила. Догадливый гармонист растянул меха, и Дуся с балалайкой подсела к нему. Охали и стонали басы, плакали и смеялись подголоски, жужжали струны. Взвихрилось забористое кубанское «страдание», и тут Дуся отдала подруге балалайку, не стерпела и вышла на средину комнаты. Она сорвала с плеч косынку, прижала ею на спине косы и, пружиня гибкое тело, топнула ногой и крикнула:

— Эй! Гармонист! Поддай огня!

— Дуся! Милая, пострадай!

— Не мешайте ей!

— Куда прешь, парень? Ну, куда лезешь?

— Посторонитесь, хлопцы!

Дуся взмахнула косынкой, откинула голову и, смеясь и блестя белыми, густо посаженными зубами, тихо-тихо пошла по кругу. Она как бы примерялась к полу, пробовала его крепость, приглядывалась, а есть ли тут где разгуляться. И когда убедилась, что круг широк, а пол крепок, закружилась вихрем, часто и дробно выстукивая каблуками. Легко, птицей кружилась по комнате, черные косы, как плети, резали воздух, колоколом взбухала оборчатая юбка. И вот она, чуть наклонив голову и помахивая косынкой, плавно, на цыпочках, прошла мимо Семена, а затем под восторженные крики спряталась за спины подруг.

Гармонист заиграл польку-бабочку. Комнату запрудили пары, закачались косынки и чубатые головы. К Семену подошел Максим. Посмотрел на часы на запястье его жилистой, волосатой руки и сказал, что уже поздно. Потом заговорщицки подмигнул другу и увел его в сенцы. Там они закурили, и Максим, обнимая Семена, приглушенно сказал:

— Ну как, Сеня, настроение?

— В общем, хорошее.

— Слушай, пойдем на ночеванье?

— Идите без меня…

— И что ты за тряпка, Семен? — обиделся Максим. — Не будь таким пугливым. Сходи хоть разок. Просто так, из любопытства. Узнаешь, что оно такое, наше станичное ночеванье… Нас будет немного. Пойдем тремя парами.

— Нет, Максим, я не пойду. Можешь ты понять, что мне это противно?..

— Тю, дурной! Всем не противно, а ему противно. Не строй, Семен, из себя городского… Все знают, что ты наш, трактовский. И тебе хорошо известно, что ночеванье — это же обычай… Что тут такого?

— А если обычай плохой?

— Ну, какой есть, зато свой, не краденый, — ответил Максим. — Я тоже считаю, что обычай пустяковый, и думаю, что со временем он отомрет и забудется. Но пока существует, пойдем, Сеня, не гордись. А то, честное слово, на тебя наши девчата обидятся… Мы уже и хату договорили — у Фроси Садченковой. Я пойду с Катей Яншуковой, Николай — с Полей Астафьевой… Ну как?

Согласен?

— Да и девушки у меня нет, — отнекивался Семен. — Не с кем…

— Не беда! — перебил Максим. — Эту печаль-заботу беру на себя. Хочешь, пойдешь с той, что зараз под гармошку страдала? Как плясунья? Нравится Дуся Шаповалова? Живая, как бесенок! Да ты ее знаешь. Она лет пять жила у бабушки в Сторожевой, там и в школу ходила, в прошлом году осенью вернулась к отцу… Славная девушка… Ну как? Согласен?

Семен, думая о Дусе Шаповаловой, промолчал. Максим же понял его молчание как согласие. Затоптав каблуком цигарку, он быстрыми решительными шагами направился в комнату, среди танцующих глазами отыскивая Дусю. Семен стоял в темных сенцах и ругал себя за то, что пришел на вечеринку. Мог бы не приходить, и тогда не было бы этого ненужного и неприятного разговора с Максимом.

Вернулся Максим. Был он весел, рябоватое лицо сияло. Обнял Семена, отвел в угол и глухим, вкрадчивым голосом сказал:

— Порядок, Сеня! Дуся согласна. Она, брат, девушка смелая. — И еще тише: — Значит, план у нас такой…

— Погоди, как же так? — перебил Семен. — Идти на ночеванье с девушкой, которую я не видел год и мы не сказали друг другу ни слова?

— Ну, Семен! Ну что ты за человек! — Максим смеялся. — Девушка и та смелое тебя… Эх ты, казак!

Семен, пристыженный, не ответил.

А Максим продолжал:

— Значит, план такой… Мы уходим отсюда незаметно. Сперва хату покидают девчата, а потом мы… Я уже обо всем договорился… Вечеринка пусть себе шумит и без нас… Не вешай голову, Семен!

Глава 11

Ночь месячна и светлым-светла, улица заснеженна и пустынна. Краснолицый, нарумяненный морозцем месяц парубковал над спавшей станицей. Искрились присыпанные снегом крыши… Девушки, взявшись под руки, шли впереди, не оглядывались и тихонько напевали песню под унылые звуки струн. Дуся крайняя справа. Она играла на балалайке, и почему-то Семен смотрел только на Дусю и видел ее одну. Перед глазами то широкая, в оборках, юбка, то цветной полушалок на голове, то ватная жакетка и темные косы на спине, а в ушах слабый звук струн. Удивляло то, что Дуся была весела, что могла играть и петь песню, зная, что следом идет тот, с кем она по своей доброй воле согласилась провести ночеванье, то есть лечь в постель. Идя рядом с Максимом и Николаем, думая о Дусе и видя одну ее, Семен испытывал чувство стыда.

Подошли к хате Фроси Садченковой. За низкими плетняными воротами белой папахой поднималась соломенная крыша в снегу и темнели глазницы оконц. Не решаясь войти, девушки остановились. Максим толкнул калитку сапогом. Семен входил во двор последним и понимал, что теперь-то уже невозможно ни отстать, ни убежать, и даже сама мысль о том, что он здесь, на чужом дворе, и что должен лечь с девушкой, с которой сегодня еще не обмолвился словом, была ему противна и казалась противоестественной. Желая найти для себя хоть какое-то оправдание, он подумал: если уйти, сбежать, что тогда подумает о нем Дуся? Посмеется, назовет трусом. Ребята поднимут на смех. На улице стыдно будет показаться. «А чего я так тревожусь? — успокаивал себя Семен, поглядывая на Дусю и глупо улыбаясь. — Надо же мне узнать, что оно такое, ночеванье. Да и не убегать же, в самом деле, от девушки? Прав Максим, ничего в этом обычае нет плохого… Оно даже интересно…»

Парни и девушки ввалились в чужую хату, подняли заспанную хромую хозяйку. Фрося сонно улыбалась, говорила глухим голосом, что она ждала ночевальщиков и, не дождавшись, уснула, но что сейчас она быстро, в один миг, соорудит постель. «Какую еще постель? — подумал Семен. — И где ее стелить и зачем? Неужели на полу и как раз там, где лежит телок?»