Эросфера - Эммануэль Арсан

Миллисент подумала, что некоторые вещи требовали еще разъяснения.

— У меня достаточно времени, — начала она и затем добавила: — Каникулы мои еще не закончились. Впрочем, если у вас там есть дела… И вы считаете разумным везти с собой всех?

— Именно поэтому я туда отправляюсь, — воскликнул эмир. — И эту мысль подали мне вы: я везу их, чтобы они могли научиться. Научиться тому, что знаете вы. Я нашел эти вещи такими удивительными, что хочу, чтобы и они познали их.

И добавил, расчувствовавшись:

— Это поможет мне вспоминать о вас, когда я возвращусь.

Миллисент неожиданно почувствовала себя беспомощной, однако не сдавалась:

— А… мои подруги, которые рассчитывали приехать сюда после меня?

Эмир вновь почувствовал себя смущенным. Он тихо пробормотал:

— Я же говорил вам: жизнь дорогая, налоги…

Потом вдруг взбодрился и весело сказал:

— Можете познакомить меня с ними, когда, я буду в Лондоне. Не сомневаюсь, что я многому могу научиться.

Однако девушка резко оборвала его.

— А их? — спросила она, взглядом показывая на все еще стоящих смирно женщин. — Кто возьмется за их образование?

— Кто? — удивился господин. — Ну ясно, что те же мужчины, которым вы обязаны своим образованием! Несомненно, это люди достойные, если судить по вашим знаниям.

На этот раз Миллисент растерялась. Наконец она сказала:

— Я не знала, что арабы — люди таких широких взглядов. Эмир Фавзи улыбнулся:

— Набатеи, наши предки, считали своих жен частью самих себя…

СЛИЯНИЕ

Я — прекрасна. Ни одна грудь смертной женщины не может соперничать с моими мраморными грудями, сделавшимися гладкими в результате прикосновения дождевых струй и губ.

Я — прекрасна, и у меня никогда не было натурщицы. Даже неизвестный художник, который изваял меня, не признал бы во мне Афродиту, сводившую его с ума. И если бы не песок, постоянно трущий меня, только те, кто в течение миллионов ночей отдавал мне свои ласки, могли бы признать себя истинными творцами шедевра, каким являюсь я.

Я — прекрасна: мой черный лобок на моем белом теле хранит следы грубых морщинистых рук пастухов, а мои глубокие ягодицы источают ароматы их ночной любви. Весь день, привязанные к своим пасущимся овцам, они держат в руках свои члены, сдерживая желание и мечтая обо мне. После захода солнца они обхватывают мой бюст своими волосатыми руками, гладят мои груди своими ладонями и кусают мои плечи. Они прижимаются животами к моим бокам. Пористое углубление моих ягодиц принимает их мужскую силу. Один за другим всю ночь они подходят ко мне. Моя бессловесная услужливость оправдывает их ожидания. Мое сердце не издает ударов, которые могли бы отвлечь их от испытываемого сладострастия. Я не издаю вздохов, которые могли бы нарушить их монолог. Я ничего не прошу из того, что могли бы потребовать женщина или животное. Поэтому они не могут желать другой любовницы, кроме меня.

Их страсть и варварское наслаждение иссякнут лишь с утренней прохладой, нисколько не смягчив мои мраморные органы. Это — недоступный предмет, я остаюсь верной самой себе. Слишком много знаменитых любовников наслаждались моим горячим камнем, чтобы я могла удовлетвориться от слабых прикосновений. Я никогда не дам овладеть мною желанию, которое могла бы удовлетворить живая плоть. Никогда живая плоть не лишит девственности продажное божество, в которое превратилась я.

Я не знаю, кто из глыбы камня изваял мое тело. Я обнаружила себя побелевшей от солнца и ветра на скалистой возвышенности. Чуть ниже, в гротах, которые служили музеем, находились другие бюсты, менее прекрасные, которые охранялись. Эта статуя, которую никто не сторожил, не была, однако, никем украдена.

И я взяла ее. Не как воровка, чтобы украсить свой дом или продать, а потому, что это была я. Я сделала из нее свое тело.

Прежде я была ничем, я скрывалась. Никто ко мне не прикасался, я бы так никогда и не почувствовала чьего-либо прикосновения. Как я могла быть любимой и как могла любить, если у меня не было тела, которого я могла бы желать? Почему я должна была довольствоваться единственным — своей красотой?

Ради любви я стала ею. Мои спина, бедра, живот являются только что родившимся повторением ее красоты.

Это упругое тело принадлежит мне, у которой никогда не было подобного. Гордость за мою неестественную красоту меня опьяняет. Что в общем я имею? Я не могу любить!

Любящая себя, я не имею рук, чтобы обнять себя. Я напрасно ожидаю единственного удовольствия, которое желаю познать: это чувствовать ласки рук, которых мне не могла дать покалеченная статуя.

И как я могу погладить свой половой орган, чья тайна влечет меня, между этими отсутствующими ногами, которые я не могу раздвинуть?

Но, по меньшей мере, я уверена в том, что — прекрасна, я, которая, чтобы видеть себя, может лишь воспользоваться потерянными глазами своего обезглавленного бюста.

Лицо, которого мне не хватает и которое отдельно покоится на стене, внимательно рассматривает та, что им обладает.

Это — молоденькая девушка, чьи босые красивые ноги и тонкие руки торчат из-под туники из темного грубого полотна, скроенной в виде мешка с прорезью на месте шеи. Две другие прорези, будто сделанные ударами ножа, служат рукавами. Зрители, которые собрались вокруг нее, уделяли, однако, меньше внимания ее необычному одеянию, чем схожести — настолько полной, что она казалась неестественной, — между ее лицом и рисунком, который она рассматривала.

И то, и другое находилось на одном и том же уровне и имело одни и те же размеры.

Я приблизилась к девушке и спросила ее, не может ли она назвать мне имя художника, автора этого рисунка. Когда она позировала ему?

Девушка подернулась, чтобы посмотреть на меня: молчаливая улыбка превратила неземные черты ее лица в необычайную красоту, которую я могла бы любить бесконечно. Мне показалось, что незнакомка, возможно, не поняла моего вопроса, но она уже отвернулась, потеряв ко мне всякий интерес.

Один из мужчин, который услышал мой вопрос к девушке, сказал, что портрет был написан век назад и что поэтому невероятно, чтобы девушка могла позировать художнику. Другой высказал предположение, что натурщица, возможно, была прародительницей девушки, так как трудно было вообразить, что подобная схожесть может быть лишь результатом совпадения. Директор галереи, в свою очередь, заявил, что этот вопрос следует выяснить и что он созовет фотографов и журналистов, чтобы сделать достоянием общественности этот необычный факт. Одна женщина с грубыми замашками взяла пальцами острый подбородок героини, попыталась отбросить назад ее волосы и спросила ее, из какой страны она приехала.