Карточный дом - Ирина Млодик

Внуки начинают расти в псевдореальности, в которой уже непонятно, кто является родителем, а кто бабушкой. Непонятно, чьих правил слушаться, кто главный, кто принимает решения, на кого больше нужно опираться и ориентироваться. Отодвинутая и отодвинувшаяся от воспитания детей мама обретает все большую неуверенность как мать. И в тот трагический момент, когда бабушка вынуждена самоустраниться по причине болезни или смерти, мать ребенка остается совершенно без опоры. «Сильная» мать ее покидает, ей нужно не только как-то справляться с этой потерей, но и внезапно начать учиться быть матерью детям, которых она, по сути, не растила.

Это всегда очень сложный момент для всей семьи. И пограничная бабушка, не осознавая этого, не думая о будущем, в котором рано или поздно ее у этих детей не будет, выдавливая мужчину из семьи, лишая возможности мать учиться становиться матерью, поступает максимально эгоистично, хотя объяснимо с точки зрения ее психической структуры. Потому что ей важно позаботиться о собственном спокойствии, безопасности, смысле. Хотя внешне это, безусловно, выглядит как забота, даже самопожертвование.

Неспособность переживать

Погранично организованные люди как будто не имеют внутри своей психики достаточно пространства и возможностей для переработки собственных чувств. Говоря аналитическим языком, контейнер, куда могли бы быть помещены чувства, нуждающиеся в переработке, слишком мал.

Возможно, малость этого контейнера объясняется тем, насколько была уже сформирована психическая структура ребенка, когда произошло какое-то травмирующее событие в его жизни. Если ребенок был очень мал, а родители не были способны ни до, ни после травмирующего события предоставить ему возможность развивать свое внутрипсихическое пространство, то способность перерабатывать эмоции может быть очень низкой.

И тогда, чтобы как-то приспособиться к этому, ребенок, а впоследствии и взрослый человек, выбирает следующие стратегии. Они отчасти и объясняют выбираемые способы «примитивных» защит.

Про отрицание мы уже говорили. Не хочешь волноваться, разбираться с чем-то, переживать, проще сказать «этого нет». Раз я это не признаю, не называю, не вижу, то этого нет, а значит, и нечего переживать по этому поводу. У «пограничников», в силу их малого контейнера, вообще слово «переживать» несет очень негативный оттенок. Переживать — это не только плохо, а почти убийственно, от этого практически умирают. Вся их жизнь часто выстроена вокруг того, чтобы избежать переживаний.

Но ведь переживать — означает жить, пропускать жизнь через себя, чувствовать, ощущать, впитывать, переваривать, выдавать в ответ. Все так. Но для того чтобы быть открытым всему спектру переживаний, важно уметь это делать, иметь для этого внутреннее психическое пространство. Оно у них, судя по всему, очень маленькое, и потому начать переживать для них — почти то же, что начать распадаться. Ведь если чувства «большие» и они не вмещаются, то по-другому никак, может «разорваться сердце» или психика начнет распадаться. Поэтому защиты, построенные для устранения или недопущения сильных переживаний, так крепки и надежны.

Другой, тоже вполне эффективный, способ избавиться от излишних переживаний — помещать их в другого человека. Это отлично получается с помощью механизма проекции и проективной идентификации.

Сначала маленький ребенок не может понять, переварить, присвоить все, что с ним происходит. Ему трудно выдерживать свою злость на маму, которая ему так нужна, тревогу за нее, свой страх остаться одному, ему сложно переработать все то, что рождает у него взаимодействие с миром. Ему нужна мама, которая попытается понять ребенка, проявить эмпатию, отразить, а потом и ему как-то все объяснить, отделить одно от другого, разложить по полочкам. Например, уходя на работу, мама может сказать так: «Конечно, ты злишься и горюешь, что я ухожу. Я тоже буду по тебе скучать. Но я обязательно вернусь. Ты сначала немного порасстраиваешься, поплачешь и позлишься, а потом пойдешь играть с няней, потом ты погуляешь, поешь, поспишь, еще немного с ней поиграешь, и я вернусь».

Но часто все происходит совсем не так, как совершенно правильно пишут в литературе. Мама, вынужденная покидать ребенка и уходить на работу, сама не может выдержать собственных чувств (вины, тревоги, беспокойства), не готова принять в свою перегруженную психику еще и чувства своего ребенка, иметь дело с его расстройством и страхом. И тогда она, в «лучшем» случае, убегает, исчезает без прощаний и объяснений, оставляя его наедине со своими непрожитыми чувствами. В худшем случае — выливает на малыша свои переживания: злость и недовольство тем, что он создает условия для ее неспособности и вины, как будто бы делает ее «плохой» матерью. В этом случае ребенок остается еще и нагруженным маминым психическим материалом. Как, с кем и чем его перерабатывать — непонятно. Хотя его нежелание расставаться было так естественно.

Оба эти способа — весьма тяжелый груз для ребенка, потому что первый, кроме всего прочего, создает в нем постоянный страх внезапного и неконтролируемого покидания важного взрослого, создает из него великого Контролера, второй — также эффективно закрепляет в нем «примитивные» защиты: он вынужден отщеплять от себя злость на покидающую и обвиняющую маму, идеализировать ее, боясь потерять навсегда, или вообще перестать замечать, куда делась мать, и переживать по этому поводу.

В позитивном варианте дети вырастают, у них развивается способность обходиться со своими чувствами, перерабатывать их, и необходимость помещать их в кого-то другого отпадает. Когда у них рождаются собственные дети, они уже могут предоставить свою психику для того, чтобы помогать ребенку справляться с его чувствами.

Но если ребенок рос у родителей, неспособных с этим справляться, то у него развивается два основных сценария.

Первый сценарий — он воспринимает проекцию как модель, и живет, также постоянно помещая чувства в других людей. Такие люди, например, очень любят всех вокруг «вздрючить» и только после этого успокаиваются. Они будут всех теребить, настаивать, что нужно закупить продукты, подготовиться к потопу, кризису, концу света, все предусмотреть, всех запереть, никуда не пускать.

Если живущие с ними рядом люди говорят: «Да ладно, ничего плохого не случится, мы ко всему готовы, выкрутимся как-нибудь», то для «пограничников» это плохой знак — тревога другими не взята, а это означает, что нельзя снижать накала своих мрачных предсказаний и волнений. Нужно привести факты, сослаться на «знающих людей», на телевизор, поднять накал эмоций. И так будет до тех пор, пока желающие избавиться от неосознаваемой и неприсвоенной тревоги «пограничники» не убедятся, что окружающие «пробиты» и тоже встревожены. Вот после этого им становится как-то спокойнее. Потому что тревога «взята» другими людьми, помещена в них, и тому есть феноменологические подтверждения (например, люди тоже побежали закупать продукты или перестали выпускать детей гулять).

Также эффективно вручается близким, например, собственная ничтожность, нарциссические переживания. Страх оказаться обычным, «никем» очень хорошо помещается в ребенка нарциссическим родителем, не желающим иметь дело с собственным ощущением пустоты и ничтожности. Ребенку многократно дается понять, что он ничего собой не представляет, постоянно разочаровывает, но при этом он должен как-то стремиться доказать родителю обратное: что он чего-то стоит. Дети всю жизнь так и не могут решить эту задачу: как, подыгрывая такому родителю, оставаться ничтожным и при этом совершить что-то великое, — потому что она нерешаема.

Живущая рядом с нарциссом жена может быть абсолютно убежденной в том, что она сама простота и серость, какой бы яркой и талантливой она ни была. Только разведясь, она иногда с удивлением обнаруживает, что другие люди действительно считают ее совсем не той, какой она привыкла себя воспринимать, живя с пограничным мужем.

Проживая бок о бок с таким значимым близким, волей-неволей приходится становиться тем, кого он может выдерживать. А для этого как будто приходится быть именно тем, кого не хочет, не может видеть и принимать в себе «пограничник». Его отщепленные части будут размещены во всех членах семьи. В том числе для этого они, близкие, ему очень нужны. Так, бабушки «любят» делать своих внуков беспомощными, мужчины-параноики убеждают своих жен, что женщины без них в этой жизни никак не справятся. А если нет близких, так хорошо подходящих для этой цели, то подойдет и весь мир, все окружающие. Вот только окружающие от «пограничника» никак не зависят, в отличие от его домашних, они чаще всего не согласны с таким раскладом и не жаждут общаться с таким сложным человеком, интуитивно понимая, что из них делают какой-то странный объект для переработки чужих «отходов».