Бабочка в стекле - Елена Левашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родители тревожились, стремились быть рядом, поддержать, но его горе любило тишину. Ему хотелось вспоминать любимую, разговаривать с ней или молча сидеть в мастерской, не делиться своей бедой ни с кем. Борис так замкнулся в себе, что не думал о дочери и том, как тяжело Алина переживала смерть матери. Девочку окружили заботой и теплом его родители.
Борис, всегда обладающий мужеством и силой духа, сломался. Надо было заниматься похоронами и документами, но Бориса ослепило горем. Он никого не хотел видеть, прогонял Юргиса и Анну, но они упрямо стучали в его дверь, уговаривая открыть.
‒ Боря, я дверь выломаю! Немедленно открой! ‒ гневался Юргис. ‒ Да будь ты мужиком, в конце концов!
‒ Поехали... ‒ Борис вышел им навстречу небритый, помятый, с потухшим взглядом.
Они забрали тело Наташи. Анна уже сталкивалась с этой жуткой процедурой, когда хоронили её папу. Она с тоской смотрела на её мертвое лицо, молча гладила холодную, серого цвета щеку и плакала, пока не пришло время закрыть крышку гроба.
Наташа... Как же так? Кто будет теперь принимать Анну такой, какая она есть на сто процентов, не желая изменить? Кто станет заставлять её любить себя, уважать, принимать свои слабости и недостатки? Кто, если не Наташа, будет учить её говорить «нет», ценя свои интересы и свободу превыше всего? Анна плакала, прижавшись к плечу оглушённого горем Бориса.
После похорон Борис пригласил друзей, родственников и коллег Наташи в кафе на поминки, которые помог организовать Юргис. Родители Бориса на время перевезли Алину к себе, чтобы дать возможность сыну восстановиться после потери жены.
Это было страшное время для всех близких Наташе людей. Она была источником житейской мудрости, данной ей от Бога, в которого искренне верила. Её доброе слово могло быть резким и отрезвляющим. Теперь без неё, как без живой воды, близкие задыхались от жажды, не в силах принять её смерть.
Глава 7.
Борис утопал в своём горе долгое время. Он не желал смиряться, забывать жену и жить дальше ради дочери, не хотел отвлекаться ни на что. Борис пребывал в тоске и, как совладелец бизнеса, позволял себе не ходить на работу.
У Анны не было такой возможности: ей приходилось мило улыбаться клиентам отдела продаж, выполнять поручения, переводить дипломы и читать лекции студентам. Они с Юргисом беспокоились за состояние Бориса. Тот по-прежнему не отвечал на звонки, много пил и не хотел ни с кем разговаривать.
Михаил Александрович и Вера Петровна окружили Алину неподдельной заботой и лаской. Она была уже вполне взрослым подростком и всё понимала, с болью, юношеской обидой на судьбу, отобравшую у неё маму, пыталась справиться с горем.
В один из осенних промозглых дней, когда прошло сорок дней со дня смерти Наташи, к Анне в отдел прибежал Юргис.
‒ Ань, я переживаю за Борю, давай съездим к нему. Раньше он хоть какие-то признаки жизни подавал, писал сообщения, а со вчерашнего дня не отвечает. – В его голосе звучала неподдельная тревога.
‒ Ты не говорил об этом с Михаилом? ‒ заволновалась Анна.
‒ Нет, не хочу его беспокоить, тем более, Михаила Александровича тоже нет на работе, он взвалил на себя всё управление холдингом.
‒ Хорошо, я отпрошусь, и поедем. ‒ Анна вскочила с места.
Они молча ехали по дождливому, сонному осеннему городу, боясь своих худших ожиданий. Небритый, заросший Борис, как ни странно, открыл им дверь. Анна заметила, что в его темно-каштановых волосах заблестела седина.
‒ Раудис. Мое любимое семейство. Спасибо, что приехали, ‒ он жестом пригласил их на кухню. ‒ Ань, не пугайся, ‒ виновато произнёс Борис.
‒ Боря, я останусь и помогу тебе убраться. Юргис, ты не против? ‒ сказала Анна, ужаснувшись про себя масштабу беспорядка.
Муж одобрительно кивнул. Анна прошла в мастерскую Наташи. Борис оставил здесь всё как было: холсты, растворители, кисти. Анюта вспомнила, как Наташа угадывала её внутренние переживания, страхи с помощью цвета.
‒ Боря, какую краску ты хотел бы сейчас использовать? Подумай. И сделай мазок.
‒ Зачем это всё? ‒ недоверчиво пробормотал Борис.
‒ Это была наша с ней игра. Я хочу, чтобы ты знал.
Он с сомнением теребил в руках палитру, выбрав, наконец, желтую краску.
‒ Желтый? Тоска, разлука, одиночество, ‒ промолвила Анна. Ей показалось, что они оба одновременно ощутили присутствие Наташи прямо сейчас, в этой комнате.
‒ Аня, спасибо тебе. Все хотят, чтобы я забыл, боятся говорить о Наташе, а ты напоминаешь о ней, заставляешь вспоминать с теплом и благодарностью. Ты знаешь, мне кажется, что она…
‒ Наташа здесь, Боря. И мне это не показалось, ‒ уверенно проговорила Анна.
Она погладила его по плечу и предложила начать уборку. Борис уговорил Анну сначала съездить на кладбище. Юргис не планировал задерживаться столько времени. Похлопав Бориса по плечу, он попрощался и скрылся за входной дверью в подъезде: как начальнику экономического отдела, ему было непростительно бросать холдинг в отсутствие всех Колосовских.
Шёл дождь, когда Борис в сопровождении Анны отправился на могилу жены. Они заехали в цветочный, чтобы купить любимые цветы Наташи ‒ ромашки. Пробирающий до костей холод превратил прогулку по кладбищу в невыносимую пытку. Зябко ёжась, Анна неуверенно предложила пообедать в любимом кафе Наташи на проспекте Мира, возле её галереи. Втянув голову в воротник, Борис охотно согласился.
‒ Боря, вот наше любимое с ней место, ‒ стряхивая мокрый снег с шапки, Анна указала на угол прямо у окна.
‒ Аня, какой же ты хороший друг! Спасибо тебе, что воспоминаешь о ней вместе со мной. Я и не знал, что Наташа любит это кафе, ‒ он на секунду замолчал. ‒ Любила...
Они пообедали и поехали в осиротевшую квартиру. Борис уговаривал прекратить затею с уборкой, однако Аня была непреклонна. Уже поздно вечером, когда Борис одевался в прихожей, чтобы отвезти её домой, Анна спросила:
‒ Придёшь завтра на работу?
‒ Приду. Буду работать до Нового года. Я уезжаю в Германию. Оформил рабочую
