Том 8. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо. Проза - Михаил Алексеевич Кузмин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Калиостро, сняв шапку, спросил:
– Как пройти к г-ну Медем?
Девушка остановилась в некотором изумленье.
– Вы к папе?
– Я к графу Медем, я не знаю, батюшка ли он вам.
– Да. Это мой отец. У меня еще есть дядя, тоже Медем… Я сейчас вас проведу. Подождите, дети, не ходите за мною и поклонитесь господину.
– Не беспокойтесь, я сам дойду, вы мне только укажите вход. Я не хочу мешать вашим развлечениям.
Девушка покраснела.
– Вы давно смотрите, как мы дурачимся?
– Довольно.
– Вы, наверное, подумали: какая глупая девушка, уже взрослая и возится с ребятами. Я люблю детей.
– Это делает честь вашему доброму сердцу.
– Ах, Лотта такая добрая, такая добрая!
– Сестрица совсем как ангел!
– Тише, дети, тише!
– Это ваши братья и сестры? – спросил граф.
– Не все.
– Нет, все, ты всем сестрица, всем!
– Видите, как вас любят.
Шарлотта стояла, опершись рукою на голову самого маленького, и, улыбаясь, ответила:
– Вы их простите, сударь, они маленькие дикари и говорят без прикрас. И еще простите, что случайно вам пришлось попасть в такое шумное общество.
– Мне случай дал возможность быть свидетелем очаровательной сцены.
– Благодарю вас! – ответила девушка, приседая, потом, указав графу подъезд и подождав несколько секунд, вдруг спросила вдогонку: – Вы не из Берлина, сударь?
– Моя последняя остановка была в Кенигсберге, но я был и в Берлине.
– Вы граф Калиостро?
– Да, это я.
– Вас ждут.
Граф поклонился и продолжал идти к высокому крыльцу.
2
Если вообще Калиостро ждали в семействе Медем, то в данный вечер, казалось, никто не был приготовлен к его появлению.
Два брата Медем, нотариус Гинц и г-жа Кайзерлинг спокойно играли в карты при свечах и со спущенными шторами. Графиня Медем, г-жа Биреп и молодая г-жа Гратгауз рядом вязали за круглым столом; в соседней комнате кто-то играл на фортепиано; при каждом громком пассаже собачка поднимала голову и ворчала, а г-жа Кайзерлинг, не отрываясь от карт, кричала:
– Тихо, Фрид! Это советник Швандер играет Гайдна.
Все в порядке.
Через три комнаты служанка резала хлеб и расставляла тарелки; парень с фонарем стоял у порога, принеся молоко с погреба, и говорил о погоде.
Все было в порядке, все было, как всегда, в этот мирный митавский вечер.
Приезд незнакомого человека нарушил спокойствие ужина. Прочитав переданное ему письмо, Медем поцеловался с графом и, показав на него рукою своим семейным, произнес:
– Это он.
Когда дошла очередь пожать руку Калиостро до советника Швандера, последний, посмотрев на гостя поверх очков, спросил:
– Не граф ли Феникс вы в одно и то же время?
– Да, я иногда называюсь и этим именем, когда нужно соблюдать особенную тайну. Я думаю, что это не меняет дела.
– О, конечно! Нам писал о вас майор Корф.
– Из Кенигсберга?
– Вы угадали.
Калиостро нахмурился. Г-жа Кайзерлинг, складывая и раскладывая карты, которые она держала в руке, заметила про себя:
– Советник верен себе, как часы!
Калиостро сдержанно, словно с неохотой, произнес:
– Г. Корф прекрасный человек, насколько я могу судить…
– Прекрасный, вполне достойный! – с удареньем подтвердил Швандер. – Но иногда легкомысленно судит о некоторых вещах и людях, которые вполне заслуживают более серьезного и осмотрительного отношения к ним!
– Вы отлично говорите, но я думаю, что в вещах важных именно эта-то осмотрительность и руководит всегда майором.
Граф, очевидно, начинал приходить в волненье и даже некоторый гнев. Осмотревшись, он говорит:
– Меня удивляет ваше недоверие, господа. Когда я снабжен такими письмами от обществ…
– Вы их показывали и в Кенигсберге?
– Конечно!
– И, однако, они не убедили майора!
Калиостро только мигнул глазами и продолжал:
– Я приезжаю в дикую и варварскую страну…
– Позвольте, господин гость! Не следует порочить тех людей, которые оказывают вам гостеприимство. Мы вовсе не так дики, как вам угодно думать: у нас есть посвященные и общество; кроме того, почтенный доктор Штарк уже давно преподает нам церемониальную магию.
– Церемониальная магия! – нетерпеливо воскликнул граф и обернулся.
На пороге стояла Анна-Шарлотта Медем, окруженная теми же детьми. Калиостро быстро подошел к ним.
– Тут есть какой-нибудь ребенок нездешний?
– Как нездешний? – спросила Шарлотта. – Они все из Митавы.
– Я хотел сказать, не из этого дома.
– Вот маленький Оскар Ховен, ему давно пора домой! – ответила девушка, выдвигая вперед мальчика лет шести.
– Нет! – проговорил тот, упираясь.
– Как, ты не Оскар Ховен?
– Не надо домой!
– Пусть он останется на полчаса! – сказал Калиостро и затем продолжал властно, будто отдавая приказание: – Остальные дети пусть удалятся. Пошлите письмо к г-же Ховен, пусть узнают, что она делала в семь часов, подробно и точно. Здесь все свои?
Медем молча наклонил голову в знак утверждения.
Заперев двери, Калиостро положил руки на голову маленького Оскара и поднял глаза к небу, словно в мысленной молитве. Затем произнес странным голосом, совсем не тем, что говорил до сих пор:
– Дитя мое, вот книжка с картинками, ты увидишь там маму. Говори все, что заметишь.
При этом он обе руки сложил тетрадкой и поместил их ладонями к глазам малютки. Тот вздыхал и молчал, его лоб покрылся испариной. Было так тихо, что было слышно, как потрескивают восковые свечи на карточном столе и тихонько ворочается собака.
– Говори! – повторил Калиостро еле слышно.
– Мама… мама шьет, и сестрица Труда шьет. Мама уходит, кладет шитье, подвигает скамеечку под диван… сестрица одна… ай, ай! Что это с сестрицей? Как она побледнела… держит руку у сердца. Вот опять мама, она целует Труду, помогает ей встать… А вот пришел Фридрих… он в шапке… кладет ее на сундук… обнимает маму… Труда улыбается… Фридрих очень красный…
Ребенок умолк. Все оставались неподвижно на местах, часы тикали. Лицо мальчика перестало быть напряженным, и он заснул спокойно. В двери постучали.
В письме г-жи Ховен было написано:
«В семь часов я шила с Гертрудой, потом вышла по хозяйству. Вернувшись в комнату, я увидела, что с дочерью сердечный припадок, она была страшно бледна и рукою держалась за сердце. Я очень испугалась, стала ее целовать, стараясь перевести в спальню. Тут совершенно неожиданно для нас вошел Фридрих, который вернулся из имения раньше срока и которого мы считали за десять верст от Митавы. Дочери стало легче, так что она даже стала улыбаться. Тут пришел ваш посланный, и вот я пишу».
Медем читал письмо вслух. Не успел он его окончить, как Шарлотта через всю комнату бросилась к Калиостро, смеясь и плача, стала целовать ему руки и колени, восклицая, словно
