Твоя Антарктида - Анатолий Мошковский

Открылась задняя дверца, носилки с мамой вдвинули в машину, и белый длинный «ЗИЛ» понесся по улице.

– Идем, – сказала тетя Маша и повела Маринку вверх по лестнице. – Полежит твоя мама, отлежится и снова будет учить ребят и плавать в бассейне.

– Будет?

И слезы у Маринки подкатились к глазам.

– Конечно, будет! Она ведь такая молодая еще, и здоровая, и упрямая…

– Да, верно, – согласилась Маринка.

И вот она очутилась в опустевшей комнате. Отца тоже не было в городе: он ушел на подводной лодке в далекий рейс и сейчас его где-то качают волны Баренцева моря. Мама в больнице, а он ничего не знает. Вдруг в комнате что-то зажужжало и стукнуло Маринку в ногу. Она вздрогнула. В ее ботинок уткнулся маленький заводной автомобиль и, вращая всеми своими колесами, норовил перепрыгнуть ботинок. Маринка отдернула ногу, и машина, насколько хватило завода, проехала по полу и остановилась под столом.

Маринка улыбнулась и бросилась за автомобилем. Сквозь щель приоткрытой двери на нее смотрел Женька. С ним она всю жизнь не ладила. Один раз они воевали за Великана – приблудного черного котенка с белыми лапками. Женька решил сделать из него шофера своего самосвала и, привязав к кабине, возил по квартире. А Маринка мечтала совсем о другом: как бы поизряднее сшить для котенка платьице… Из-за этого происходило много свар. В другой раз Женька нашел в кухне ее книжку с картинками и так разрисовал цветными карандашами, что Маринка два дня всхлипывала от обиды и не могла успокоиться.

Дверь отворилась пошире, Женька вошел и сказал:

– Идем к нам. Будем строить ветряную мельницу.

– И она будет крутиться?

– Конечно, будет. Только не от ветра.

Усевшись за стол, они мастерили из железных планочек, колесиков и винтиков «Конструктора» ветряную мельницу, потом – подъемный кран и самолет. А когда пришло время обедать, обедали вместе. Вечером тетя Маша уложила Маринку спать, пожелала ей спокойной ночи, и она спокойно проспала до самого утра.

С этого дня Маринку кормила, поила и укладывала спать тетя Маша, а забавлял Женька. Но все равно жить без отца и мамы было грустно.

– Выше нос, – командовал Женька, – скоро отец с моря придет… Знаешь, кто он у тебя?

– Знаю. Подводник… Командир. Женька ехидно морщил нос:

– И все?

– А что еще? Капитан-лейтенант, четыре звездочки. Женька покатывался со смеху:

– Он хороший командир. Может, самый лучший в соединении.

– Ну! – ахнула Маринка.

– И самый молодой.

– Это мой папа-то? – На этот счет у Маринки было свое, особое мнение.

– Твой… Он даже получил благодарность от командующего Северным флотом.

Они гуляли по улице – кривой, горбатой улочке, расположенной на склоне сопки. Отсюда была видна губа и пирсы. Женька шел, засунув руки в карманы, и говорил:

– А ты что, не слыхала ничего?

– Нет, – вздыхала Маринка.

– А подводную лодку-то от эсминца отличишь? Она пожимала плечами:

– Не знаю.

– Ну вот скажи мне, какой из этих кораблей подводная лодка?

Маринка долго вглядывалась в суда, стоявшие у пирса и поодаль на рейде, морщила лоб, шевелила губами и наконец ткнула пальцем в узкое длинное судно возле берега. Женька рассмеялся:

– Да это баржа! Баржа-самоходка. Она десанты возит, ну, танки еще и пушки.

И вдруг Маринке страшно захотелось увидеть подводную лодку, ту самую лодку, на которой уплыл и должен возвратиться с моря отец.

– Нет их сейчас тут, – сказал Женька, – на учениях все.

И все же попутно он немного просветил ее: показал огромные серые эсминцы с тонкими мачтами и пушками, торчащими из крутых башен; маленькие торпедные катера – они, как жучки, проносились по воде, оставляя за собой легкий пенистый след; большую и плоскую плавучую казарму, в которой живут моряки…

Тут же, на берегу Чаячьей губы, куда они скоро спустились, Маринка узнала, что Женька будет подводником и его лодка побьет все рекорды: нырнет под воду у Чаячьей губы, а вынырнет, распугивая китов, где-нибудь у Африки, и, хотя, конечно, девчонкам нечего делать на боевых кораблях, он уж по знакомству, так и быть, распорядится, чтоб ее, Маринку, пустили на борт лодки.

– Ведь хочешь со мной поплавать?

– Уй, как хочу! Только долго ждать.

– Ничего не долго.

– А сколько?

Она восторженно смотрела на будущего командира. Женька покусывал губы, подсчитывая:

– Года так три-четыре.

– Ну, это еще ничего, – утешилась Маринка. Приезд отца всегда радовал ее. Но что творилось с ней в этот раз, когда через три дня он вернулся из похода! Он неслышно вошел в комнату, громадный, смуглый, добрый, чуточку незнакомый после долгого отсутствия, и она бросилась к нему.

– Папа!

Он поднял ее с пола, тронул губами волосы. Она хотела рассказать про маму, но отец все уже знал. Он снял шинель и фуражку, повесил в передней на вешалку, сел на диван и вытащил из кармана скомканную газету «На страже Заполярья».

Опершись локтем о валик дивана, он полчаса, наверно, смотрел в одну статью и никак не мог ее прочитать.

– Папа, ты что? – спросила Маринка.

– Ничего, – сказал он, – поход был трудный. Устал.

Он отложил газету, заходил по комнате, зачем-то тронул корешки книг на этажерке, щелкнул по циферблату будильника, опять сел на диван. Жестом подозвал к себе Маринку, посадил на колено и спросил:

– Как жилось без мамы? Не скучала?

– Нет, – сказала Маринка, – не скучала. Мне было весело. Только вот мама…

– Ясно, – проговорил отец. – Ты у меня молодец. Так и нужно…

На завтрак он принес из магазина четыре пирожных, брикет масла, черный и белый хлеб и поставил на керогаз в кухне чайник. Масло он намазывал Маринке толщиной в палец, в чашку клал по четыре куска сахара и все время смотрел на нее.

А когда Маринка укладывалась спать, он поправил ее одеяло и, мягко держа в своих огромных руках ее голову, опять долго-долго смотрел ей в лицо, и глаза его остро блестели, потом опустил руки и как-то тихо, как-то осторожно сказал:

– А теперь спи, спи, Лида…

Дочка уставилась на него большими глазами.

– Я Маринка, – тихо ответила она, потому что Лидой звали не ее, а маму.

– Спи, Маринка, спи…

Утром она слышала, как отец говорил тете Маше:

– Спасибо, Марья Павловна. Мы так стесняем вас. Но что ж мне еще делать? Положение мое безвыходное. Родственников поблизости нет.

– Что вы, что вы, Сергей Александрович! – отвечала тетя Маша и сморкалась в платок. – Как вы можете так говорить? Я очень привязалась к Мариночке. Вы только не стесняйтесь, оставляйте ее, если нужно. Я и вам могу варить обед.

– Спасибо, – говорил отец, – учту. Как хорошо, что вокруг нас люди. Такие люди.

В обед следующего дня отец зашел за Маринкой, взял ее за руку и повел по улице. Впервые в жизни попала она в офицерскую столовую. Отец повесил на крючок ее пальто, на тот же крючок повесил свою длинную черную шинель. На полку сверху положил фуражку с золотым крабом и усадил Маринку за стол. За ним уже сидели два офицера, Маринкины знакомые, бывавшие у них дома.

Пока отец ходил в буфет, Маринка серьезно беседовала с ними.

За соседними столиками тоже было немало знакомых, они улыбались ей, помахивали руками. Отец поставил на стол стакан сметаны, положил рядом два оранжевых апельсина, и Маринка принялась за еду.

– Ну как?… Как? – спросил белобровый лейтенант.

Отец пожал плечами и провел мизинцем по столу:

– Плохо.

Маринка не донесла ложечку сметаны до рта и вскинула голову:

– Что плохо, па?

Отец досадливо сморщил лоб:

– Сметана капает на стол, платье испачкаешь. Аккуратней ешь. Сейчас суп принесут.

– А что плохо? – опять спросила она.

Отец смотрел в стол:

– Лодку плохо убрали сегодня. От начальства нагоняй.

– А-а-а… – протянула Маринка и, успокоенная, принялась быстро есть сметану, пачкая губы и подбородок.

Больше отец ни с кем не говорил о подводных лодках, и только после обеда, когда Маринка одевалась, товарищи отозвали его в сторону, и они о чем-то разговаривали вполголоса.

Но отцу, видно, некогда было водить ее каждый день в столовую, и домой к ним приходил молодой краснощекий матрос с отцовской лодки. Он приносил еду в специальных алюминиевых судках, наливал ей в тарелку суп и, прищелкивая пальцами, торжественно объявлял:

– Явился по приказу командира!

Матрос садился рядом и, пока Маринка ела, рассказывал, что в большие штормы, когда лодку здорово качает на волнах, суп то и дело выплескивается из мисок, и нет никакой возможности подзаправиться, и поневоле приходится лодке погружаться в глубину моря, где не качает и можно спокойно поесть.

Ела Маринка без особого аппетита, то и дело откладывала в сторонку ложку. Тогда матрос, пугая Маринку, таращил глаза:

– Марина Сергеевна, пользуйтесь случаем, что нет шторма. А то как ударит! – Он брал в руки тарелку и принимался так топать ногами – грохот волн – и покачивать тарелку – сильная качка, – что рисовый суп едва не выливался через край. – Скорей бери ложку!