Невестка слепого барона (СИ) - Полина Ром
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По слабости здоровья на молитву нас не звали. До туалета, который находился в стандартной будочке на улице, Лаура водила меня, как раненого бойца: накидывала мою руку себе на шею и плечо и «тащила» обхватив за талию. Если мы видели кого-то в коридоре, я не забывала жалобно охать и стонать. Так что еще два дня, не считая самого первого, когда меня без памяти привезли с поля, мы на пару отъедались и отдыхали. И, разумеется, без конца разговаривали. Очень тихо, чтобы не привлекать внимание посторонних.
Чувствовала я себя значительно лучше. Только страх, что меня снова выгонят на этот огород под палящее солнце, удерживал меня в постели. На четвертый день утром я спросила:
— Слушай, ну еще день-два побездельничать мне дадут. А потом ведь опять на огород погонят. Может быть, стоит самим поискать какую-то не слишком сложную работу? Чем-то же сестры зимой занимаются в монастыре? Когда уже и огорода нет, и на улице холодина.
Лаура немножко поколебалась, а потом ответила:
— Может быть, ты и права. Сестры зимой шьют. А еще они зимой хлеба пекут и в город на рынок вывозят. Там и торгуют сами. И заодно в кружку на содержание храма собирают.
— В какую кружку? - я с удивлением глянула на приятельницу.
— Ну, это только так называют: кружка. А на самом деле коробочка жестяная, с замком. В крышке прорезь, а ключик у настоятельницы. А саму коробку на цепи подвешивают одной из сестер на пояс. Кто, например, хочет на храм пожертвовать, туда монетку кидает.
Не знаю, почему она назвала это кружкой, но о чем Лаура говорит, я поняла. Это примерно как в моем мире. В огромном сетевом магазине, ежедневно собирающем многомиллионную даже не выручку, а прибыль, стоят прозрачные ящики, куда люди высыпают мелочь или бросают купюры, желая поддержать кого-то. Как правило, на такую копилку наклеено жалостливое фото и небольшой текст: история ребенка, который срочно нуждается в операции. В очень дорогостоящей операции. Нет ничего постыдного в остро нуждающихся в помощи детях. Постыдна, как мне кажется, сама идея такого сбора.
Каюсь, я и сама не раз кидала деньги в такие ящики. Но каждый раз меня поражало то, что хозяева торговых центров как будто не понимают, как позорятся подобным мелочным сбором. Да, коробки ставят частники и благотворительные организации, но ведь ставят с разрешения хозяев! Люди, зарабатывающие миллионы, милостиво позволяют клянчить в своих магазинах копейки у прохожих.
Чистой воды надругательство над здравым смыслом и истинным милосердием. Работяги собирают медяки для больных детей, хотя в мгновение ока миллионеры могли бы решить проблему сами. Было в этом что-то весьма отвратительное. Такие прозрачные коробки и в моем мире собирали на храмы, но их я всегда обходила стороной. Храм должен помогать людям, а не золотить собственные купола.
Однако идею пожертвования на местный храм я уловила – ничего необычного.
Немного посовещавшись, мы решили так: Лаура идет к сестре Марсии и просит какую-нибудь легкую, не слишком обременительную работу, которую мы могли бы потихоньку делать, не особо напрягаясь.
К сожалению, мы обе понимали, что жить нам в монастыре еще минимум месяца четыре каждой, и избавиться от этой обузы не получится. Сейчас только конец весны, а свадьбы здесь играют по осени. Традиция такая. Так что лучше не конфликтовать, а делать вид, что мы очень-очень стараемся.
Глава 8
Работу сестра Марсия нам дала довольно легкую по сравнению с огородом: мы шили рубахи. Мать настоятельница раздобыла для монастыря заказ для герцогской армии. Рубахи были самые простые: из грубоватого беленого полотна, плотного и не очень качественного. Зато дешевого, как сказала одна из монахинь. Даже крой был примитивный донельзя: два ровных прямоугольника являлись спинкой и передом, еще два, вшитые по бокам – рукава. Горловину обрабатывали косой бейкой.
Радуясь, что не гонят на огород или в сад, мы работали весьма споро. И, разумеется, между делом болтали. Я узнавала разные важные для меня вещи из быта и реалий этого мира и размышляла о том, что, может быть, за эти месяцы спокойной жизни найду какой-то выход. Именно из такой спокойной дневной беседы я и узнала смысл слова «волна».
Слово это возникло в беседе легко и непринужденно. Лаура говорила так, что становилось понятно: это общеизвестная вещь.
— … вот она в ту волну и померла. Но если бы не моя бабулечка, век бы мне такого приданого не видать. Она еще до болезни, когда только-только волна началась, к церковному писарю ходила с двумя свидетелями. И все свое добро мне и оставила. А когда отец ругаться начал, сказала, что братья и так не обижены. А ежли он, папенька мой, не смирится, так она и вообще храму все добро откажет.
— Лаура, а что это за волна такая?
Мой вопрос опять вызвал легкий испуг у приятельницы и жалостливое покачивание головой:
— Ох, ты ж, Господи, прости! Как же можно этакое забыть?! Ты, Клэр, ежли что, лучше сразу у меня спрашивай.
Повздыхав и поохав, она объяснила, что такое эта самая волна. В моем мире так называли эпидемии. Даже Лаура, совсем юная девушка, за свою жизнь запомнила две таких волны. Чем больше я слушала, тем больше пугал меня этот мир.
— … в городе-то особо страшно было! Иной раз мертвые прямо на улице валялись, а остальные все по домам сидели. Не дай Бог, на воздух выйдешь и болезнь в дом запустишь! А божедомов* тогда развелось, – она прикрыла глаза, вспоминая страшное время, вздохнула и продолжила, – как мух на навозе! Вроде бы как в волну из герцогской казны им награда была обещана, потому и брали в божедомы всяких нищих да отребье бездомное.
А ведь
