Уральская Обь - Дмитрий Арбузов

Оставив за плечами урочище Хойла-Ди, мы покинули ровную тундровую местность и теперь шли по обширной моренной долине. Дорога хитро петляла, чередуя каменистые гряды невысоких цветущих холмов с болотистыми впадинами между ними, заполненными белыми пятнами пушицы. Эта светлая ночь, как и весенние ночи средней полосы России, была полна мимолетных движений и шорохов. По-прежнему нас сопровождали тинькающие голоса чирков-свистунов, гнездящихся по берегам многочисленных водоёмов, то и дело пустынную дорогу перебегали шустрые лемминги. Вскоре по бурым склонам холмов стали встречаться сиротливые лиственницы, а серповидные впадины приоткрыли таинственные глади озёр с заостренными снежниками по краям. Было интересно наблюдать сверху, с дороги, как сплочённые клубки тумана путешествуют над обсидиановой поверхностью воды, будто танцуют на тонкому льду.

Через семь километров от брода холмистая местность закончилась, впереди внизу показалась опять ровная тундра. На безбрежном пространстве её распласталось торфяное болото с серебристым озером посередине, подобным упавшему с неба куску стекла. С края долины мы увидели, что наш путь по дороге пролегает именно туда. Перед тяжёлым переходом по болоту решили передохнуть, удобно расположились на вершинке одинокого моренного бугра, украшенного глыбой и по виду напоминающего курган. Где-то здесь обозначенной на карте тонкой пунктирной линией протянулась граница Северного Полярного круга. Скорее всего, мы уже пересекли её и тем самым покинули район Заполярья. Впереди теперь, можно сказать, нас ждут только тёплые края.

«С праздником тебя», – подмигиваю Ване, но он остаётся в печали. Ещё вчера на пути к останцам его сапоги порвались, а голенище болтается до сих пор. Он подвязал его скотчем, но сейчас оно снова висит. Не резина – картон! Я не проверил, и вот – на тебе… Потерять обувь здесь – это лишиться всего, особенно когда предстоит ещё столько километров пути. Есть кроссовки, но не будешь же изо дня в день бродить в них по ледяной воде. Это в тёплую погоду мокрые ноги не страшны, а чуть посуровеет или ступишь на снежник, сразу холод почувствуешь. «Не боись, мы это дело поправим», – заверяю я своего напарника. Сам же думаю: «Интересно, как?»

Комаров вокруг толпится видимо-невидимо. Как начали вчера гудеть, так больше не утихают, всё продолжают аккомпанировать нашему путешествию. Я пытаюсь хоть немного бороться с этой напастью. Делаю рывок вперёд на десяток шагов, только в этом случае, на короткий промежуток времени они оставляют меня в покое. Как будто слетелись к нам со всех концов земли северной! Совершил небольшое открытие: плотность насекомых столь велика, что на них автофокус фотоаппарата наводится!

По обе стороны дороги, которой мы сегодня идём, торчат стальные трубы метра по три высотой, располагающиеся на расстоянии около километра друг от друга. Это указатели направления движения в зимний период. Можно представить, сколько снега здесь наметает ветрами зимой.

Посидев, послушав «Камаринскую», решаемся на рывок до озера. Но низина, будучи во многих участках сухой, преодолевается легко. Вмиг достигаем цели. Остроугольная озёрная чаша прозрачна, её каменистое дно совсем близко, здесь очень мелко. Через дорогу, следуя уклону, перескакивают ручьи. Самый крупный из них поджидал нас на дальнем конце низины, где опять начинались моренные холмы. Это была тихая протока, «украшенная», словно диадемой, округлой формы омутами по сторонам, притаившимися за полосами высокого кустарника. И здесь-то мы помучились вдоволь! До бугра рукой подать – видно и дорожную колею, поднимающуюся по нему с низин, и мягкую травку, но идти пришлось долго. Запыхавшиеся, вымокшие забрались на бугор.

Чуть посидели и уже чувствуем – холодно. Хоть и лето, а ночи в иной раз стылым воздухом очень даже хорошо пробирают до костей. Бур-Хойла – вот она, рядом, подступила со стеной леса и теперь громко шелестит слева; сырой холод приносит с неё. Горы справа тоже не остались в стороне и значительно приблизились к реке. Впереди, за буграми, украшенными лиственничным редколесьем, пестреет снежниками склон долины соседней реки – Левой Пайеры, ограничивающей с востока местность с красивым названием Пятиречье, куда мы, собственно, и идём. Дальше дороги по карте заканчиваются, и во мне уже зреет предчувствие трудностей, с этим связанных. Я оглядываюсь по сторонам, вижу заросли карликовой берёзы высотой мне больше, чем по пояс, и предчувствие усиливается. Как предстоит нам идти? Что будет с погодой? Блуждать без дорог с грузом за плечами что-то совсем не хочется, а в тумане, когда горы накрыты плотной мглой, ошибиться легко. С огорчением понимаю, что добавить ободряющего к мыслям нечего: я не имею представления о дальнейшем пути. Что ж, будь, как говорится, что будет. Сегодня дорога – вот она, твердью хрустит под ногами, и погода стоит отличная. Значит, будем жить каждым новым прекрасным днём, учиться радоваться тому, что уже есть, не загадывая наперед – такому пониманию учит нас сама природа. Получается, и комарам надо радоваться тоже?

Редколесье быстро густеет. Появляются тёмные ели, с их ветвей, всё более широких и косматых, слипшимися струпьями ниспадают лишайники. Кусты карликовой берёзы всё чаше светлеют прогалинами, желтыми и серыми мшистыми кочками. Бур-Хойла клокочет у обрыва тут же – ещё пару поворотов, и дорога берёт окончательное направление вдоль неё. Какая же она стала крупная и бурная, эта река! Между ней и дорогой, развернувшейся жёлтой скатертью средь гигантских лиственниц, удерживающих высокий берег от неизбежного обрушения, встречается с десяток туристических стоянок – все как одна прошлогодние. Видно, мы первые «ласточки» в этом году. Около одного из кострищ Иван обнаружил кусок грязной резины к своему сапогу – «останки» камеры УРАЛа, покоящейся в забвении неизвестно с каких годов, и стал со всей возможной аккуратностью выковыривать её из земли. Минут двадцать пыхтел и возился, отдувался от тут же насевших на него комаров. Сначала, как питекантроп, копал палкой и руками, потом неумело пилил тупым ножом (нормальные ножи, как известно, не продаются, а к самостоятельному изготовлению запрещены). Пока он совершал все эти странные действа, солнце позолотило маковки деревьев, собрало бисером пот на Ванином лбу и окрасило реку в бирюзовый цвет. «Какая романтика, – восторженно прокомментировал я, когда Ваня, отплёвываясь от пыли, прилаживал с трудом освобождённый от комков грязи кусок резины в качестве дополнительного груза поверх своего рюкзака, размазывая очередное полчище кровососов по лицу. – Не правда ли?»

Но долго Ивану тащить резиновое барахло не пришлось. Вскоре дорога отошла от реки и побежала вниз, открывая чудесный вид на лесистый склон противоположной горы. Левая Пайера встретила нас ослепительным блеском солнца и шелестом на перекатах. Мы сошли с дороги, здесь резко поворачивающей в сторону, и пересекли этот поток у его впадения в Бур-Хойлу, а через пару сотен метров каменистого берега преодолели ещё один, со сказочным названием Пайтывис. Но и это было не всё! Через сотню метров после Пайтывиса в Бур-Хойлу впадает третья река – Хойла, а через пять километров от неё и четвёртая, река «завтрашнего дня» – Лагорта-ю. Все пять образуют бассейн Тань-ю, оттого местность и называется в народе Пятиречье: здесь пять крупных горных рек сливаются почти в одном месте, и четыре из них – напротив обрывистого, оттенков вороньего крыла, утёса. Место красивое и рыбное, потому имеет негласное название и пользуется спросом у туристов, сплавляющихся отсюда по реке Тань-ю через озеро Варчато в Обь. В Советское время до восьмидесяти групп проходило здесь ежегодно. Пятиречье – это самый отдалённый от железнодорожного полотна участок, где ещё можно надеяться на случайную встречу с людьми. Но в этом нам не повезло: даже следов, акромя разнокалиберных медвежьих и особенно волчьих, в течение всего маршрута вдоль гряды Малого Урала мы так и не встретили.

Лагерь ставим на острове, образованном слиянием двух потоков Пайтывис, близ устья. В лесу, теперь уже настоящем, с густым можжевеловым и берёзовым подлеском, стоит полная сушь. Прошлогодние листья и мелкие веточки хрустят под ногами, как сухари, поэтому палатку размещаем как можно дальше от костра. Сколько всякой дряни развелось из-за жары, страшно представить! Комары, например, покрывают рюкзак и вещи бархатным ковром. Даже дым от них, увы, больше не спасает. Шесть утра, солнце уже печёт, а им хоть бы хны! Поэтому завтракали кое-как, наспех. Устали сильно, больше не от перехода, а от этих надоедливых насекомых. С большим удовольствием растянулся в палатке, сотворив трясущимися руками и таблетками «Фумитокс» настоящее волшебство. Но долго спокойно лежать не пришлось.

И часа не прошло, как я проснулся от смертельной духоты в луже пота, скопившейся под спиной. Ощущения наисквернейшие, дышать нечем, соль щиплет глаза. Полог нет и мысли откинуть – за ним беснуется гуща насекомых в такой вакханалии, что тент колышется! Лежать тоже стало невмоготу. Что ж, скрепя сердце, бегу окунуться в реку. Сползаю в холодный поток в одежде, как есть, и пью, пью, пью… Потом также бегом обратно, пока не «сожрали». Влага сразу же начинает испаряться, мокрая одежда обеспечивает терморегуляцию организма, появляется желанная прохлада. Как засыпаю, не помню.