Дежа вю (сборник) - Леонид Шифман

– Если вы что-то вспомнили, Антон, говорите. Говорите вслух. Тихо или громко – как хотите, чтобы не мешать самому себе вспоминать…

Голос Манна?

Здесь – где он стоит сейчас – стоял днем мольберт художника. А здесь – круглый столик, на котором лежали тюбики с красками, кисти – штук десять разных. Столик был старый и замазанный красками настолько, что первоначальный его цвет угадать было невозможно.

– Если вы что-то вспомнили…

– Да, – тихо сказал Антон, и голос мгновенно замолчал, уступив пространство, в котором только и могли распространяться звуки.

– Тогда тоже горели три свечи. – Он говорил вслух или только думал, а мысли сами, независимо от его желания, создавали в воздухе звуковые завихрения? – Снаружи светила полная луна, и здесь было немного светлее, чем сейчас. Во всяком случае, я различал проходы между рядами, а сейчас не вижу. Рядом со статуэткой Мадонны, в алтаре, где сейчас темно, стоял подсвечник с догоравшей свечой, пламя сильно колебалось… Она подошла и преклонила колени, а я стоял… здесь… и не знал, что делать. У меня такое ощущение, будто какая-то сила… не сила тяжести, что-то не существующее в реальности… давит на плечи… ощущение страха… Она поднимается, крестится, я вижу ее затылок, опущенные плечи… и мне хочется…

Голос Антона становился тише, последние слова он шептал так, что Манну пришлось подойти ближе, Кристина тоже приблизилась, теперь они стояли в центре бесконечного в темноте зала почти вплотную, будто обратились в скульптурную группу.

Антон замолчал.

– Луна, – тихо, но очень отчетливо, произнес Манн, будто закрепляя произнесенные слова то ли в собственной памяти, то ли в памяти Антона. – Молитва. Страх.

Он помолчал и добавил:

– Имя.

Антон медленно пошел по проходу к правому ряду колонн. За ними действительно обнаружилось небольшое круглое углубление, в котором (Манн, шедший сзади, щелкнул зажигалкой, и в колеблющемся свете стало видно) стояла на красном мраморном постаменте небольшая, сантиметров сорок, белая статуэтка Мадонны, прижавшей к груди полные руки. Голова женщины была опущена, но почему-то казалось, что взгляд устремлен вперед. Мадонна смотрела на них не глазами, но чем-то, таившимся в глубине ее души, ощущение было странным, и Антон тряхнул головой, отгоняя наваждение. Он оглянулся – Кристина не последовала за ними, осталась посреди зала и почти растворилась во мраке.

Рядом с постаментом на полу, выложенном такими же красными мраморными плитками, стояла старая медная плошка с удлиненной ручкой, на донышке можно было разглядеть что-то застывшее, заскорузлое – может, остатки давно сгоревшей свечи.

Антон наклонился, протянул руку, чтобы взять плошку и рассмотреть поближе, но требовательный голос помешал это сделать.

– Не нужно, – сказал Манн.

Антон отдернул руку.

– Потом… – сказал Манн. – Что было потом? Помните?

– Мы ушли. Она шла чуть впереди меня, шла не быстро, но я почему-то не мог ее догнать. Я шел сзади и хотел, чтобы она обернулась, но она шла и шла, мы вышли в темноту…

Антон замолчал. Ему тоже нужно было выйти отсюда, чтобы вспомнить, но ноги не слушались, он смог только отступить на два-три шага и остановился, опершись правой ладонью на счастливо оказавшуюся здесь колонну. Стало трудно дышать, он знал это свое состояние – когда дежа вю слишком сильно захватывало сознание, у него будто прерывались физические связи с реальным миром: меньше воздуха поступало в легкие, меньше света – в глаза, меньше звуков – в уши, и нужно было держаться за что-то, чтобы не упасть. Слабость проходила быстро – за несколько секунд, – и он возвращался в настоящее из прошлого, которого не существовало на самом деле, но для него все равно оставалось реальным. Память фиксировала то, что он вспомнил, и теперь вызвать заново это воспоминание не представляло труда. Не представляет ведь труда вспомнить еще раз, как на прошлой неделе он приехал в турбюро забирать свой билет, а его турагент сказала, что он мог и не приезжать, билет она ему уже послала по электронной почте.

Манн подставил локоть, и Антон благодарно за него ухватился.

– Простите, я… – сказал он.

– Все в порядке, – проговорил Манн и добавил, медленно ведя Антона к центру зала, где дожидалась Кристина, не видевшая и не слышавшая ничего из того, что было сказано у алтаря: – Имя. Эта девушка, о которой вы вспомнили. С которой были здесь, ее звали…

– Эсти, – сказал Антон. Не то чтобы вспомнил, он всегда знал это имя, как всегда знаешь имя любимой женщины, даже в детстве, когда до встречи еще много лет, или в старости, когда любовь давно кончилась, и имя, казалось, успело истончиться и покрыться пылью забвения.

– Эстер? – переспросил Манн. – Это…

– Эсти, – повторил Антон. Так он помнил и понимал, что к библейскому имени Эстер его Эсти не могла иметь никакого отношения.

Помолчи, – мысленно попросил он Манна, – мне нужно вспомнить. Было что-то, что я упустил. Луна, молитва, страх. Четвертое слово. Какое? Тайна… Нет, но что-то близкое по смыслу. Что?

– Эсти, – задумчиво повторил Манн, а Кристина тихо кашлянула, привлекая к себе внимание.

– Ты… – начал было Манн, но Кристина кашлянула еще раз, давая понять, что сейчас не время спрашивать. Просто ей кое-что ясно, и она скажет об этом… потом.

Антон подумал с раздражением, что Манн все же сбил его с мысли, точнее – стер из памяти четвертое слово, самое важное. Луна, молитва, страх… Что еще?

– Вы давно знаете эту девушку? – Манн говорил монотонным голосом, будто гипнотизер. Но гипнотической силой его голос не обладал – Антон лишь с недоумением повернулся к детективу, ему показалось, что сам Манн постепенно погружается в сон, гипнотизируя самого себя. Ну да, глаза закрыты, о чем-то он думает, а спрашивает, похоже, потому что надо о чем-то спросить, вот он и…

– Я ее не знаю, – раздраженно сказал Антон. – Я ее вспомнил, но у меня нет ощущения, что мы знакомы. То есть…

Как объяснить, что дежа вю – память о несуществовавшем, которая вбирает в себя реальность, становясь настоящим? Ему кажется, что он бывал здесь, ему кажется, что эта девушка, Эсти…

Только кажется? Антон подумал, что ночь и эта зыбкая реальность что-то изменили в его восприятии. Раньше он никогда не думал о своих дежа вю: «кажется». Почему теперь?..

– Странная здесь обстановка, – сказал Манн будничным голосом, вовсе не сонным и не монотонным, он открыл глаза и посмотрел на Антона, но понять выражение было трудно – темно. – Свечи сейчас погаснут, а нас попросят уйти. Антон, я договорился, чтобы нас впустили, но разрешили быть только до одиннадцати, а сейчас уже без пяти. Пойдем?