В поисках истины - Лууле Виилма

Больной мужчина, продолжающий доверять своим чувствам, способен на быстрое выздоровление. Женщинам значительно труднее, ибо они путают чувства с эмоциями.

Существует много болезней, при которых физическое тело перестает повиноваться человеку. Больные, работающие над собой, не раз говорили, что, если бы не болезнь, они бы кого-нибудь прибили. Они сознают всю степень испытываемой ими ненависти и высвобождают ее. Они понимают, отчего лечение дает более медленный эффект, чем хотелось бы. Нередко они спрашивают меня, как это я смею говорить больным правду. Не всегда-то и смею. По крайней мере, не при первом посещении. Половина из них понимает меня, а половина не понимает.

Когда человек совершил убийство и суд предъявляет ему обвинение, то, если он сознается в совершенном злодеянии, однако своей вины не признает, он впадает в апатию. Человек в состоянии апатии считает свой поступок оправданным. Серийным и массовым убийцам присущ аналогичный склад мышления. Даже уже находясь за решеткой, они продолжают считать, что убили того или иного плохого человека по справедливости. Им известно, что и их самих кто-то хочет убить. Их с детства учили уму-разуму физической расправой, и точно так же они вразумляют других людей. Физическая расправа автоматически перерастает в убийство, если противник не воспринимает назидания.

Серийный убийца испытывает наслаждение от совершаемых им убийств и рассчитывает этим прославиться. При виде крови жертвы у него не возникает никаких эмоций. А почему вас страшит вид крови? Вы боитесь подсознательно обнаружить перед всеми свою любовь, ибо тогда она перестанет быть истинной. Вы боитесь потерять истинную любовь, поскольку испытали ее в своей жизни. А серийный убийца не испытал. И он реализует свое желание хоть раз в жизни увидеть истинную любовь : он видит кровь, а кровь — это любовь. Его целью было лицезреть любовь, и человек добивается своего.

Впавший в апатию человек знает и чувствует, что никто его никогда не любил и что его любовь никому не нужна. Поэтому его любовь превращается в любовь ко всем, в ком он узнает самого себя. Где-то в недрах его души теплится надежда, не позволяющая наложить на себя руки, однако в минуты ожесточения его посещает мысль, что таких, как он, нужно убивать, чтобы они не плодили себе подобных. Особенно безжалостно его отношение к собственной матери и к матерям в целом.

В минуту душевного кризиса в разгар ссоры с матерью либо уже после ссоры у него может возникнуть желание отомстить матери как можно больнее, и он совершает самоубийство, чтобы избавиться от мучений и чтобы мать получила по заслугам. Мать, которая даже после этого не понимает своих ошибок, принимается искать виновных на стороне. Нередко мать все же осознает свою вину и, тем не менее, ищет виновного среди окружающих либо другие ищут по ее просьбе, только чтобы люди не указывали на нее пальцем. Несмотря на это, чувство испытываемой ею вины усиливается, повергая ее в апатию, и она начинает искать виновных все более крупного масштаба.

Свой поступок считают оправданным также и люди, занимающиеся эвтаназией, ибо мучения безнадежно больного человека и в самом деле страшнее, чем смерть. Почему же смерть не является к больному сама, об этом сторонники эвтаназии не задумываются. В некоторых странах эвтаназия разрешена законом. Это значит, что в данной стране закон позволяет взращивать кармический долг. Кто по-настоящему сопереживает страждущим, тот знает, как реально им можно помочь. Когда смертельно больной приходит к осознанию прощения, его мучения заканчиваются. Он помогает себе, и смерть помогает ему.

Религиозные фанатики, верящие в конец света, убивают своих единоверцев и считают свое деяние оправданным. Видимо, считают, что умереть неожиданно не так страшно, как умереть во время конца света. Подавляемый страх превращается в догматическое знание. Нет силы более могучей и несокрушимой, чем догма. Поскольку от величины страха зависит величина чувства вины, то чувство вины, соразмерное догме, являет собой не что иное, как апатию, сопоставимую с вакуумом. Кто желает выжить под лавиной кошмаров, тот вынужден стать апатичным эгоистом. Таким он и становится и, свято веря в свою правоту, начинает изводить всех точно так же, как поступали с ним.

2. Люди, творящие добро, которые сами себя считают творцами блага, гораздо хуже, чем преступники, поскольку преступник положительным считает только свое деяние. А творящий добро оценивает положительно также и собственную персону. Самое благое из всех благих деяний, с которым он себя отождествляет, — это страстная ненависть к любому проявлению зла.

В своей крайности творящий добро всюду видит одно зло и стремится быть первым в его искоренении. Чем умнее такой человек, тем меньше в нем остается человеческого. Человеческие качества он утрачивает из-за беспощадной доброты и теперь проделывает с людьми то, от чего сам же и пострадал. Так велит ему его «эго». Безжалостные добрые люди способны прожить очень долгую жизнь, поскольку их не пускают ни в рай, ни в ад, покуда они добровольно не признают своего заблуждения.

Я долгое время не могла понять, почему люди, постоянно обличающие ближних, ругающие их, критикующие, принижающие и т. п., не осознают, что своим отношением они терзают ближних до смерти. Почему их не мучает совесть? В чем причина моего непонимания? В том, что в них я видела себя. Мне бывает очень больно, когда меня в чем-то обвиняют, поэтому я и не спешу осуждать других. Эту боль я испытала очень отчетливо будучи еще ребенком, и это побудило меня на поиск способов ее уменьшения. Как видите, такой способ я нашла и делюсь им со всеми.

Однажды я испытала сочувствие к человеку из той же категории обвинителей. Напротив меня сидела посетительница, насквозь положительная, и кротко рассказывала, сколько ей пришлось всего пережить из-за того, что окружающие сплошь плохие и не намерены исправляться. Слушала ее и удивлялась — почему я вообще ее слушаю. Я могла бы ее прервать, но не сделала этого, так как ощущала, что это неспроста. В какой-то миг я испытала к ней сочувствие. А в следующий момент мне уже стало ясно, какое воздействие оказывает сочувствие. Так я впервые испытала на себе энергию сочувствие, о чем и поведала читателям.

Сочувствие — это такое чувство, которое говорит, мол, я чувствую то же самое, что чувствуешь и ты. Что же я почувствовала из того, что происходит в душе этого хорошего человека? Ничего не почувствовала. Одну лишь жуткую пугающую пустоту, вернее вакуум, и ничего более. От этого ощущения впору было сойти с ума. Мне казалось, что ничего худшего человек не может испытывать. Из-за испытанного мною за долю секунды чувства я в течение полугода не желала сочувствовать кому бы то ни было. Теперь я гораздо лучше понимаю людей, избегающих сердечного общения. Они занимают оборонительную позицию, поскольку не готовы пропускать через себя все то плохое, что есть в согражданах. И я тоже оказалась не готова.

Человек в состоянии апатии живет знаниями. Как это ужасно — знать, что ты — человек, и ощущать, что ты никто и что, если ничего не предпринять, так и останешься пустым местом. Даже микроб и тот вызывает к себе какое-то отношение, а ты — пустое место. Никому нет до тебя дела. Никому ты не нужен. Это рождает полнейшее презрение к человеческому роду, а также борьбу против подобного отношения, что по сути является борьбой против самого себя. Окружающим ни за что на свете не пришло бы в голову то, в чем их обвиняет оскорбленный человек в унисон с целым хором подобных же обвинителей.

Впавший в апатию человек из разряда творящих добро ничего не чувствует, но знает все, даже то, чего никогда не было. Чем он умнее, тем выше у него амбиции и тем утопичнее сочиненные им выдумки. Это значит, что апатия представляет собой машину, бесперебойно производящую клевету, причем идущему в ход сырью никогда не будет конца. Продукция апатии пользуется повышенным спросом при расправе с духовной личностью. Кто страшится подобного отношения, тот его на себя навлекает и страдает, превращаясь в абсолютного материалиста, а по современной терминологии — в эгоиста. Эгоист защищен от чувств ближних, ибо от бесчувственного чужие чувства отскакивают как от стенки горох.

Вот так мы и гибнем духовно, хотя самим нам кажется, что развиваемся. Что же делать? Опустить руки и лить слезы? Отнюдь — дело вовсе не столь безнадежно. Не забывайте — покуда мы живы, в нас все же хорошего свыше 50 %, а плохого менее 50 %.

Неосознанное знание оборачивается страданиями, тогда как осознанное знание — осознанность — ликвидирует страдания и позволяет познать жизнь по-человечески. Труднее всего приходится человеку апатичному, ибо апатия — наихудшее состояние, в котором может оказаться человек. Охвачен ли апатией юноша или старик, она все равно вынуждает человека бороться за усовершенствование мира. Покуда мир не станет совершенным, душа его не успокоится.