Из боя в бой - Иван Свистунов

Обмакнул перо…

За окном неожиданно разорвался снаряд. Зазвенели стекла, полетели какие-то щепки, посыпалась на пол штукатурка. Взметнулась рыжая пыль…

Много командиров было в штабе. Но никто не пострадал. Ни те, что стояли вокруг командарма, ни те, что были на улице.

Но Рокоссовского осколок нашел. Так и не подписанный приказ выпал из руки командарма. Со стоном слетела с губ улыбка. Весеннее солнечное утро померкло. Плохо повиновавшимися губами проговорил, стараясь казаться бодрым:

— Попало…

Перехватывало дыхание. Шевелились губы, но голоса не было. Он напрягал все силы, чтобы сдержать стон. На виду у всех стонать не хотелось…

Ошеломленные несчастьем, случившимся так неожиданно, начальник штаба Михаил Сергеевич Малинин и начальник артиллерии армии Василий Иванович Казаков бросились к командующему, перенесли на диван. Сняли залитый кровью китель.

Заключение армейского хирурга было безрадостным: ранение тяжелое, нужна срочная операция. Командарма отвезли в Козельск, в армейский госпиталь. Из Козельска на самолете отправили в Москву.

Рокоссовского поместили в госпиталь, который обосновался в просторных корпусах Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Специалисты внимательно осмотрели генерала. Подтвердили диагноз армейского хирурга: пробито легкое, осколок застрял у позвоночника.

Оперировать или нет? Большинство врачей склонялось к тому, что необходимо удалить инородное тело — так деликатно называли они кусок железа, осколок гитлеровского снаряда. Но операция на позвоночнике… Жизненно важные центры… Возможны осложнения…

Поскольку мнения разделились, решили спросить раненого. Выслушав врачей, их «за» и «против», Рокоссовский усмехнулся:

— Организму человека, как я знаю, нужно железо.

— Конечно нужно, но, увы, не такое…

— Это уже деталь. Пусть осколок остается…

…Пройдет четверть века. Как мина замедленного действия, затаится в теле Константина Константиновича Рокоссовского осколок вражеского снаряда. А когда маршала станут одолевать болезни и недомогания, заговорит, даст о себе знать и он…

Но это будет потом, через двадцать пять лет. А сейчас, весной сорок второго года, Рокоссовский рвется из госпиталя на фронт.

Врачи уговаривают:

— Перед вами, дорогой Константин Константинович, одно боевое задание: выздоравливать. Ни о чем другом не думайте, никаких волнений и переживаний. Главное — спокойствие, бодрость духа, пунктуальное выполнение всех предписаний врачей.

А в Москве начиналась весна. Оживал прекрасный старый парк за окном палаты. Со строгими и взволнованными лицами на цыпочках входили к нему в палату школьники и ставили на столик в стеклянной баночке первые цветы.

Часто приходили товарищи, оказавшиеся в это время в Москве проездом с фронта на фронт или возвращавшиеся из госпиталей и служебных командировок. Шли письма из 16-й армии: друзья и соратники желали скорого выздоровления, делились фронтовыми новостями.

И наконец пришло сообщение, что его жена и дочь живы и здоровы. В последнюю минуту им удалось эвакуироваться, и теперь они живут в Сибири. Все в порядке.

Все в порядке. Но как невыносимо тягостно лежать в белой палате, глотать лекарства, есть да спать, когда все твои мысли, интересы там, на передовой, где сражается твоя армия, где твои друзья, солдаты!

И может быть, в первый раз за долгие годы службы в армии Рокоссовский нарушил дисциплину. Самовольно покинул госпиталь, уехал в армию:

— На фронте долечусь.

9

Пришло лето сорок второго года — второго года войны. Теперь генерал Рокоссовский командовал войсками Брянского фронта.

Он впервые принял командование такой огромной массой войск. Чуть ли не десяток армий и танковых корпусов входило в состав фронта. Значительно расширился масштаб работы, возросла ответственность.

Летом гитлеровские войска попытались продвинуться на север вдоль Дона. Но, получив отпор, застопорились. И Брянский фронт к августу перешел к обороне. На этом участке фронта наступила относительная тишина.

Но на юго-востоке гитлеровское командование, сколотив за весну и первую половину лета мощную группировку, теперь начало наступление. Ломая сопротивление войск Юго-Западного фронта, фашисты стремительно рвались вперед — к Волге, к Кавказу.

К началу сентября обстановка на этом участке фронта резко обострилась. Гитлеровцам удалось форсировать Дон. С боями они преодолели междуречье Волги и Дона.

Наши войска вели ожесточенные оборонительные бои на окраинах Сталинграда.

В те дни Рокоссовский с горечью сознавал, что его фронт оказался как бы на периферии войны, в стороне от ее главных событий. С нетерпением и надеждой ждал указаний из Москвы, из Ставки Верховного Главнокомандования: когда же поступит приказ активизировать действия?

В один из сентябрьских дней его вызвали к аппарату ВЧ. Он сразу узнал глуховатый, со знакомым акцентом голос:

— Товарищ Рокоссовский, вам не скучно на Брянском фронте?

Поспешил подтвердить:

— Конечно скучно, товарищ Сталин.

— Предлагаем вам принять командование одним из фронтов под Сталинградом.

— Спасибо!

На следующий день Рокоссовский был в Москве. В Ставке его в общих чертах ознакомили с обстановкой, сложившейся у Сталинграда, с теми задачами, которые предстояло выполнять Сталинградскому фронту.

Наступление гитлеровских войск таило для страны серьезную угрозу. Двумя гигантскими клиньями противник врезался в нашу оборону. Ломая сопротивление советских войск, вышел к Сталинграду и одновременно начал продвигаться через Ростов на Кавказ. Цель врага была ясна: перерезать наши важнейшие коммуникации, оторвать нефтеносные районы Баку и Грозного, пшеничные поля Северного Кавказа…

Самолет, поднявшийся с одного из московских аэродромов, летел на юго-восток. Летел низко, порой переходил на бреющий полет — так было безопасней, меньше вероятности встретиться с вражескими истребителями.

Рокоссовский, летевший в самолете, молчал. «Гитлеровцы у Волги» — само сочетание этих слов казалось немыслимым, чудовищным, злой выдумкой. Он сражался с немцами во время первой империалистической войны где-то под Лодзью, он бил врагов революции во время гражданской войны в Забайкалье, Приамурье, в монгольских степях. Всегда чувствовал за спиной необъятность и несокрушимость родной земли. А теперь? Летел воевать с фашистами под Сталинградом, на Волге, за тысячи верст от границы!

28 сентября 1942 года Сталинградский и Юго-Восточный фронты были непосредственно подчинены Ставке и одновременно переименованы: Сталинградский — в Донской, Юго-Восточный — в Сталинградский.