Театр кошмаров - Таня Свон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эта песня для Дарена – гимн ненависти к себе и чувства вины, которое будет преследовать до самой смерти.
«Let me see what spring is like[3]», – мелодия заполняла комнату, как вода – тесный аквариум.
Дарен больше не мог закрывать уши. Его руки дрожали так, что, казалось, принадлежали кому-то другому. А когда в помещении все-таки зажегся тусклый свет, которого едва хватило, чтобы осветить возникшую в комнате фигуру, Дарен захлебнулся слезами.
Он не понимал, почему рыдания вдруг сдавили горло. Он напуган? Скорбит? Ненавидит себя? Презирает. Его существование – ошибка.
Дарен не понял, в какой момент его мысли вдруг обрели голос. Скрипучий, надрывный, сломанный. Парадокс, но этот голос, больше похожий на сдавленный хрип, был громче музыки. Он исходил от фигуры, которая возвышалась над Дареном всего в нескольких метрах. Можно было бы подумать, что говорящий человек стоит на сцене, но Дарен знал, что это не так.
«On a-Jupiter and Mars[4]».
Свет стал ярче. Бледные лучи обрисовали фигуру так, что теперь она выделялась четкой тенью.
Так когда-то ее очертили закатные лучи, заглядывавшие в окно.
Дарен уже видел свою мать такой. Растрепанные волосы обрамляли поникшую голову, повисшую на сломанной шее. Тощее тело казалось невесомым, но это впечатление обманчиво. Мышцы давно закоченели. Кожа лица – серая бумага, но ноги, оторванные от земли на полметра, потемнели от крови, что прилила к ним после того, как сердце сделало последний отчаянный удар.
Ее не должно здесь быть. Не должно! Что это за аттракцион? Как такое возможно? Или дело не в комнате страха, а в том, что за годы терзаний Дарен просто свихнулся?
Дарен попытался отползти, но вдруг уперся спиной в стену. Еще несколько секунд назад он был уверен, что ее там не было! Сердце ударилось о ребра, пытаясь разбить ледяную корку, которой покрылось от ужаса. Но чем сильнее сердце долбилось в груди, тем холоднее становилась кровь.
– Это ты виноват, – шевелились синие губы.
Дарен хотел выкрикнуть, что это неправда. Что он ничего не сделал. Что он был всего лишь ребенком… Но не смог.
Мать говорила ровно то, что сам Дарен повторял себе каждый раз:
– Ты – ошибка. Ты – причина всего. Ты отнял мое счастье, мою любовь, мою жизнь!
Дарен зажмурился, чтобы не смотреть в тусклые, мутные глаза матери. Ее зрачки расширились после смерти и теперь заполняли почти всю радужку. Раньше ее глаза были голубыми, но теперь сверлили сына черными безднами, в которых Дарен читал лишь ненависть и пронизывающую холодом боль.
– Ты! Ты! Ты! – кричала женщина так яростно и отчаянно, что ее тело начало раскачиваться в петле, как маятник. Она болтала посиневшими ногами, дрыгалась с такой силой, что в какой-то момент позвонки, сдавленные веревкой, мерзко хрустнули.
Дарена вырвало. Горечь, желчь и соленые слезы смешались в отвратительный коктейль. Дарен испачкал футболку, но это последнее, что сейчас его волновало.
– Хватит! – взвыл Дарен, когда снова открыл глаза и увидел, как женщина пытается вырваться из петли, в которую сама себя заключила девять лет назад.
Ее задеревеневшее тело не слушалось. Мышцы едва не трещали, когда женщина пыталась согнуть конечности.
Мерзость. Мерзость. Мерзость.
– Единственная мерзость здесь – это ты, – сдавленное петлей горло испустило скрипучий голос. – И ты это знаешь как никто другой.
Элена Йоркер выпуталась из веревки и теперь стояла перед Дареном, глядя на сына сверху вниз. Дарен дрожал и плакал, но заставил себя посмотреть в мутные глаза матери. Когда-то они были голубыми…
– Да, я знаю, – выдавил он и задохнулся в слезах.
Глава 5
Ронда
Сегодня у Ронды был выходной, но день оказался даже более загруженным, чем будни. За последний час Ронда допивала уже четвертую кружку кофе, в который не добавляла ни молоко, ни сахар. Напиток сильно горчил на языке, но так создавалось впечатление, что кофе бодрит лучше.
Пустые кружки загромоздили стол, усыпанный бумагами, как снегом. Сугробы документов становились все выше, а глаза Ронды – краснее. Она не была уверена, что сегодняшней ночью поспала хотя бы пять часов. Но ни спать, ни заниматься чем-то другим она просто не могла. Все мысли были заняты информацией, которую удалось нарыть.
Сделав последний глоток ядерно-крепкого кофе, Ронда поставила кружку на одну из стопок, подхватила другую и с неспокойным сердцем подошла к стене напротив окна. Там висела пробковая доска, к которой еще какое-то время назад цветными кнопками были прикреплены фотографии. Практически все снимки были сделаны в школе: Ронда за партой, с подругами, с классом на экскурсии, с бывшим бойфрендом, селфи в обнимку с Аарроном…
Но больше всего Ронда любила фото, на котором была действительно счастлива в последний раз: кадр с ее школьного выпускного. На этом снимке Ронда получилась так себе – моргнула и закрыла глаза.
– Зато глянь, как ты тут улыбаешься! – в тот день сказала мама, которая на фото стояла справа от Ронды и ее младшей сестры, такой же рыжеволосой, как все женщины в семье. – Вы с Этель здесь такие счастливые!
– А папа дурачится! – жаловалась Этель на отца, который поставил ей рожки как раз в тот момент, когда щелкнул затвор.
Неидеальное фото из идеальной жизни, отдающее горечью утраченного счастья. Но даже его Ронда сняла с доски и спрятала в шкатулку, чтобы случайно не заляпать кофе и не потерять среди столбов документов.
– Так, – шепнула она сама себе, чтобы сосредоточиться. – Попробуем…
За следующие полчаса пробковая доска покрылась бумагами так, что светло-коричневую поверхность не было видно из-за листов. На каждом был напечатан текст, фото и сделаны пометки рукой Ронды.
Если бы на результат ее трудов взглянул случайный человек, он бы не увидел никаких закономерностей – просто известия о смертях, беспорядочно прикрепленные к доске совершенно нелепыми и неуместными яркими кнопками. Хаос, такой же, как и в комнате Ронды.
Но единственное, в чем Ронда никогда не допускала бардака, так это в своей работе.
Она не один день пыталась понять, что объединяет всех погибших. Ничего общего, кроме одной-единственной точки, которая на карте Фирбси теперь была отмечена как луна-парк «Жерло». Но этого недостаточно.
Ронда многим рисковала, когда решила посетить родственников погибших, чтобы опросить их. Если в полиции узнают о том, что помощница детектива, которая к тому же еще на стажировке, занялась своим неофициальным делом, возникнут серьезные проблемы. Но ставки выросли,
