В тихом омуте... - Виктория Платова

Почувствовала и испугалась.

– Это ты? – трусливо спросила я из-за двери.

– Открой, пожалуйста… Я все объясню, – ответила она трезвым вкрадчивым голосом.

– Уволь меня от объяснений. Все и так ясно. Живи как знаешь. Правы твои щенки – при чем здесь я? Звонок звонил непрерывно.

– Уходи, – устало сказала я. Теперь в дверь начали методично стучать кулаками. Я прислонилась спиной к дверной коробке и закрыла глаза.

– Если будешь ломиться – соседи вызовут ментов и будут правы. Ты же знаешь наших пугливых пролетариев.

Стук прекратился.

Так, в тишине, я просидела очень долго. Так долго, что наконец решилась спросить.

– Ты еще здесь?

– Да. – Она никуда не ушла, она была совсем рядом, за тонкой дверью.

– Сидишь?

– Сижу.

– Не стоит. Простудишься.

– А я на коврике сижу. И хочу тебе одну историю рассказать. Я давно хотела…

– Сыта по горло твоими историями. И твоими дружками-извращенцами.

– Это хорошая история. Ты даже удивишься, какая хорошая… Глазки закрой и слушай… У одних папочки и мамочки в городе Ташкенте родились две девочки. Две девочки-близняшки. Одну назвали Венечкой в честь папочкиной мамы, а другую – Сашенькой в честь мамочкиного папы. Сашенька и Венечка очень любили друг друга… Так сильно, что если у Венечки был лишай на руках, то точно такие же пятна выступали на руках Сашеньки. А когда Сашенька сломала ногу, то Венечка тоже не могла ходить – ровно месяц, пока гипс не сняли. А когда его сняли и прошло несколько лет – Венечка с Сашенькой стали красивыми-красивыми, по мнению узбеков, торгующих абрикосовыми косточками на Алайском рынке, – то они, как и полагается девушкам, влюбились в двух мальчиков – Фарика и Марика. И это была сумасшедшая любовь, потому что любить иначе они не умели. Это была такая сумасшедшая любовь, что иногда они менялись мальчиками – в кино там на индийской мелодраме или на шашлыках. И все им сходило с рук, потому что были они очень похожи, даже мамочка с папочкой их путали. Если бы Вильям Шекспир крепко закладывал и у него двоилось бы в глазах – то “Ромео и Джульетта” получилась у него именно такой…

Я хмыкнула.

И тут же услышала Венькин голос:

– Это правда.

– И что?

– А то, что они поехали в горы, все вчетвером. И на законных основаниях, тили-тили-тесто, жених и невеста. Там был шашлык, и цвели персики, и было еще не очень жарко. И девочки-близняшки оставили своих мальчиков, чтобы на машине Марика смотаться в Янгиабад, Марик их обеих научил водить машину. Они ехали на переговорный, чтобы поздравить своего папочку с днем рождения, сорок лет. Им ужасно хотелось вести машину, они даже поссорились из-за того, кто поведет первой. И врезались в дурацкую фуру, огромный такой “КамАЗ”. Он был один на всей трассе – и они умудрились в него впаяться… Та, что была за рулем, осталась жива. Так, череп слегка покрошило, незначительная травма – две недели в реанимации, и привет.

Венька замолчала.

– А вторая? – тихо спросила я, хотя не имела права спрашивать.

– Она погибла. Ее долго не могли достать – пришлось даже вырезать двери автогеном.

– Прости, я не знала…

– Они тоже не знали – Фарик с Мариком. Они не знали, кто остался жив. Они так и не узнали. И не знают до сих пор.

– Но ты… Ты-то знаешь – кто? Она долго молчала, а потом сказала веселым тонким голосом, от которого у меня пошли мурашки по телу:

– Я забыла. Я забыла, потому что так лучше было для нас для всех. Каждый думал, что именно его девочка, его маленькая, его хорошая осталась жива. Никто не хотел видеть это живое лицо перед собой и уговаривать себя – это не моя, моя умерла, погибла и ее вырезали автогеном…

– А потом?

– Потом я выбрала один из паспортов – и стала Венькой. А может быть, и была Венькой.. А мальчики избили друг друга в кровь – еще бы – один потерял любимую, а второй – исключительное право на любимую. Они так мучили меня, что я выбрала щадящий вариант – я полюбила их обоих: за себя и за нее…

– Бред какой-то…

– Пожалей меня, пожалуйста, – вдруг жалобно попросила Венька. – Я так устала…

Я открыла дверь, и Венька рухнула на меня – все это время она сидела, прислонившись спиной к двери – так же, как и я.

Она уткнулась мне в колени и жалобно, навзрыд заплакала. Я не знала, что делать. Я никогда не умела жалеть маленьких детей – а сейчас Венька была ребенком. Я просто гладила ее по голове и даже не пыталась успокоить.

– Ты ведь не оставишь меня?

Я не могла сказать “нет”, хотя сквозь бесконечную жалость к этой надменной и сломанной девочке я ясно видела, что наши отношения – это иллюзия. И во мне она видит лишь строительный материал для своей второй, утерянной половины; глину для лепки новой сестры – вместо той, погибшей. Моя безликость, готовность принимать любую форму – вот что ей было нужно, вот что она почувствовала во мне. Эта внезапная догадка пронеслась в моей голове, сметая все остальные мысли – и я разжала руки. Венька почувствовала это, подобралась, как подбирают тело дикие животные, готовясь к прыжку.

– Что-то не так? – спросила она.

– Я не гожусь… Не гожусь на эту роль. У меня своя жизнь…

– Нет. Нет никакой роли, – отчаянно соврала она, даже не понимая, что врет, – просто не уходи от меня.

– Твои мальчики никогда на это не согласятся. – Я вдруг поняла, что сдаю позиции. Самым верным было бы сейчас успокоить ее, если вообще возможно ее успокоить, привести в норму, а потом…

А потом – уйти в сторону. Запереть квартиру на ключ и уехать к папе-филателисту восстанавливать разрушенные отношения – отец ненавидел Москву, а из-за Москвы возненавидел и меня.

Но, держа в руках эту красивую голову, я осознала, что не все в порядке с этой головой, и дурацкие мальчишки в своих эгоистических страстях только усугубили ситуацию.

"Ты попалась, Мышь.

Коготок увяз – всей птичке пропасть”.

И я решила спустить все на тормозах, принять решение – но не сейчас, не сейчас.

– Твои мальчики никогда на это не согласятся, – снова повторила я, – еще убьют меня, чего доброго!

– Нет, никогда! – Она неистово сжала мои запястья. – Никогда… Дай им время, они привыкнут. Ты полюбишь их, а они – тебя… Ты выберешь любого из двух, я даже знаю – кого… И нас опять будет четверо.

С трудом оторвавшись от Веньки, я отправилась в кухню и накапала ей успокоительного.

– Выпей. И пойдем поспишь. Глаза у тебя красные.

– Зеленые, – улыбнулась она, – зеленые, как у тебя…

Она заснула, держа меня за руку.

Спустя полчаса я осторожно выпростала кисть и наконец-то обрела свободу, – пусть и на короткий срок, теперь я понимала это.

"Что скажете?” – спросила я Ивана и Нимотси.

"Меняй квартиру, пол и страну проживания”, – посоветовал мне умерший Иван.

"Это клиника, ясно! Но с другой стороны – прилабунься к этим сумасшедшим жеребцам и хотя бы до климакса проживи в радостях группового секса”, – посоветовал мне уехавший Нимотси.

Я прошлась по комнате и сняла нашу фотографию, пришпиленную к обоям над письменным столом – пятый курс, я, Иван и Нимотси. Трезвые глаза. Том Вейте и Рей Чарльз – “Скатертью дорога, Джо!”.

А потом вдруг взяла ручку и расцветила себя на фотографии – новой прической, новым разрезом глаз и формой губ.

.Очень даже недурственно получилось, очень даже может быть, совсем другой человек – и меня тут же пронзила острая мысль, что сумасшествие вполне заразительно. Испугавшись этого, я спрятала фотографию в стол – от греха подальше.

Не хочу, не хочу, не хочу! Не хочу идти на поводу у этой девчонки. Проснется – умою, накормлю, вещи уложу – и “Скатертью дорога, Джо!”…

Но выпроводить не получилось.

Остаток дня она была мила и даже не вспоминала об утренней истории. А потом уселась на телефон – только для того, чтобы сообщить мне, что вышла на крупное издательство, где вполне реально выпустить какой-нибудь романчик в мягкой обложке.

– Именно! Криминальное трупилово-мочилово, тем более что за него прилично платят. Ты как. Мышь? Может, попробуем себя на ниве литературы?

Я поморщилась.

– А Фарик нам фактики подбросит. Есть у него знакомые ментярики, а у ментяриков – пара-тройка “глухарей” забавных всегда найдется.

– Глухарей?

– Или “висяков”. Нераскрытые убийства. Их так обыграть можно!

– Господи, и откуда в тебе такая страсть к изнанке жизни?

Венька подошла ко мне и обняла за шею.

– Это не изнанка жизни. Это жизнь. Но если ты не хочешь – мы вполне можем отказаться.

Больше всего мне не хотелось вступать с ней в дебаты, тем более что под окнами уже давно маячила машина Марика.

Несколько раз мальчики даже нетерпеливо посигналили, но подняться не решились.

– Тебе пора, – сказала я.