Охотник на порождений крови (СИ) - Gas-gos-gzs 12

– Мой папа говорил, что даже такая система не идеальна и есть шанс, что враг может прорваться через окопы, – сказал другой младшеклассник.

– Да, вы правы, молодой ариец. Лично фюрер и его зам это понимают. Однако в нынешнем экономическом положении данная система идеальна для нас. Как только наше экономическое положение улучшиться, тогда же мы и улучшим нашу оборону.

***

– Почему голова трещит? Почему так больно? – спросил я.

– Потому что ты жив, – сказала Меик.

– Но я не хочу жить.

– Но ты должен пожить. Хотя бы немного, но должен, Дирет.

После этих слов я очнулся. Мои глаза начали медленно открываться. Сквозь щелку я увидел землю. И вдруг мои глаза засыпало землей. Я начал судорожно убирать руками из глаз землю. Тут я заметил, что мои руки тоже в грязи. Из-за этого начал обтирать руки об штаны. Вроде они стали чище. По крайне мере чище глаз. И уже этими чуть чистыми руками начал вытирать глаза. Ну вот уже нет основной грязи. Сейчас поморгаю и легче станет.

Пока моргал я понял еще одну вещи. Где звуки? Я ничего не слышу. Вообще ничего. Пустота. Я хотел надавить ладонями на свои уши, но вдруг совершенно неожиданно услышал звук. Звук разрубаемой плоти. Сначала я не понял, что произошло, а потом увидел. На мои ноги упала половинка человеческого тела. Кишки этого человека вываливаться из тела прямо на мои ноги.

И тут я прозрел. Понял, что происходит. Я на передовой. Я в четвертой траншее. Я охраняю свой дом. Я солдат.

Мои уши услышали звуки. Звуки войны. Звуки поле боя. Звуки смерти. Я их четко различал как солдат. Я услышал, как грохотали выстрелы пистолета-пулемета MP 40. Слышал одиночные выстрелы винтовки Mauser 98k. Слышал, как безостановочно грохотал пулемет MG 34. Потом в некоторых точках пулеметный грохот неожиданно затихал, потому что его стрелок умирал. На его место становился другой стрелок и продолжал стрелять. Слышались залпы артиллерии. Хоть она стояла далеко, но все равно ее было хорошо слышно. Настолько хорошо, что во время залпов вообще не было ничего слышно.

Нужно что-то делать. Нельзя просто так сидеть. Сначала я оценил свое местоположение. Я сидел в окопе. Моя спина облокотилась о его границу. Пальцами я нащупал свой MP 40 и взял его в руки. Затем осмотрел свое тело. Одет я был в обычную униформу рядового вермахта. Вроде ранений нет. Все в порядке. Вот только шлема нет. А почему его нет? Вспомнил! Его же сбил кусок Великой Бранденбургской стены. Из-за этого куска я отключился. Стоп. Кусок Великой Бранденбургской стены?

Столкнув чужие кишки, я очень резко встал. Из-за этого моя голова закружилась, и я упал. Нельзя так резко вставать. В следующий раз вставал медленно, опираясь руками о границу окопа.

Спустя минуту встал и увидел ужасающую картину. Во-первых, Великая Бранденбургская стена была сломана. Не вся, а только в одном месте. Но все равно это было удивительно. Данная стена была крайне прочная и толстая. Во-вторых, твари прорывались только так через этот пролом. Прорывались все виды тварей начиная от похожих на людей без кожи до стреляющих кровью, у которых не было глаз, а по лицу текла кровь. И тут я вдруг услышал крик:

– Пригнись, идиот!

После этих слов кто-то толкнул меня, и я упал на землю. Этим кто-то был унтер-офицер Зейлер. Хорошо, что он меня толкнул, так как во время падения я заметил, что над моей головой пролетела красная сосулька. От толчка я упал прямо на кишки павшего солдата. Мое лицо упало в грязь. Теперь оно в грязи. И не просто в грязи, а в перемешанной с кровью. Отныне мое лицо было кирпичного цвета. Я встал и пригнулся, чтобы моя голова не торчала из окопа. Затем подошел поближе к унтер-офицеру Зейлеру и начал с ним говорить, понимая, что наш разговор будут заглушать артиллерийские залпы:

– Унтер-офицер Зейлер, извините меня!

– Бывает… Мы думали ты уже уме… – отвечал Зейлер, слова которого заглушала артиллерия.

– Ну как видите я жив! Можете сказать какое сейчас положение?!

– Первую и вторую траншею захватил… Там нет живых… Мы слышали крики, видели кровь, отлетающие… Если третью траншею… нам смерть.

– Вы пытались связаться с штабом?!

– Пытались… помер! Я отправил вместо него Ортвина!

– Ортвина?! Куда он пошел?!

– Туда!

– Я пойду за ним!

Я побежал дальше по окопу. Окоп был весь окрашенным в кирпичный цвет. Окрашен он был из-за солдат, лежащих на земле. Из их тел текла кровь, вываливались кишки, отсутствовали части тела. Они кричали от боли, разрывая свое горло, однако их крики не были слышны из-за выстрелов и взрывов. Тут было два варианта развития событий. Он может либо умереть, либо отключиться из-за болевого шока. Конечно же на земле еще лежали трупы. Трупы были разные. Кому-то мозги отрезало, кому-то тело напополам разрезало. И вся эта каша из крови, кишков, мозгов, тел стала нашем полом в окопах. По ним ходили спокойно и без колебаний, так как всем было не до этого. По этому полу пошел и я. И только успел сделать пару шагов, как услышал крики:

– Ты куда прешь, идиот?!

– Стой, полоумный!

– Отпустите меня! Отпустите! Я домой хочу!

Я обернулся назад и увидел достаточно абсурдную картину. Один рядовой пытался выбраться из окопа, а два ефрейтора тянули его обратно. Это могло продолжаться бесконечно, но вдруг один ефрейтор ослабил хватку. Рядовой воспользовался ситуацией. Он вытащил ногу из рук этого ефрейтора и ударил этой же ногой другого ефрейтора. Освободившись, рядовой смог выбраться из окопа. И тут же его разрезала напополам кровавая линия. Я отвернулся и пошел дальше к Ортвину.

Пока шел я дважды поскользнулся и чуть не упал. Бывает. Пока бежал слышал, как орал во всю глотку раненный солдат. Обычно их не слышно, но не в этот раз. Видать у этого солдата был наиболее громкий голос по сравнению с другими. Он так сильно раздражал других, что один из стрелков пристрелил его.

Я бежал и бежал. Пули свистели, громыхала артиллерия, хлюпали сапоги. И вот я добежал до рации. Около нее вообще не было никого кроме одного человека. Ортвина. Он лежал на земле в некотором отдалении от рации. Я подбежал к нему и начал кричать, прощупывая пульс:

– Эй, Ортвин! Ортвин! Очнись! Очнись…

Я прощупал его пульс на запястье и шее. Ничего. Нет пульса. Он мертв. Как же так! Как же так! Ортвин! Я стоял как вкопанный пока осознавал происходящие. Когда все осознал, то заметил, что стою на коленях посередь лужи крови. Но я не падал духом. Нужно было связаться со штабом. Нужно сказать, что пробили Великую Бранденбургскую стену. Не зря же умер Ортвин. Я подполз к рации, снял с нее трубку и начал говорить:

– Штаб! Штаб! Это северная часть Великой Бранденбургской стены! У нас прорыв! Срочно требуем подкрепление!

Ответом мне была тишина. Может плохо расслышали? Нужно повторить запрос. Не зря же погиб Ортвин.

– Штаб! Штаб! Это северная часть Великой Бранденбургской стены! У нас прорыв! Срочно требуем подкрепление!

Тишина. Я, срывая свой голос, повторил запрос:

– Штаб! Штаб! Это северная часть Великой Бранденбургской стены! У нас прорыв! Срочно требуем подкрепление!

Тишина. Нет, не может быть. Не зря же он погиб. Не зря же мы тут стоим. Мы же не просто так тут умрем? На моих глазах начали собираться слезы. Я уже хриплым голосом повторил запрос:

– Штаб! Штаб! Это северная часть Великой Бранденбургской стены! У нас прорыв! Срочно требуем подкрепление!

Тишина. Почему? Почему запрос не проходит? Почему нет ответа? Я осмотрел рацию. На задней части было небольшое отверстие от ножа. Кто это мог сделать? Зачем? Я, не поверив, что рация не работает, вновь повторил запрос:

– Штаб! Штаб! Это северная часть Великой Бранденбургской стены! У нас прорыв! Срочно требуем подкрепление!

Тишина. Мне пришлось смириться с реальностью. Рация не работает, так как ее кто-то сломал. Зачем? Это мог сделать только человек. Зачем? Мы же так не выживем. Зачем? Мы же так все умрем. Зачем? И тут мне пришла безумная мысль. Я посмотрел в сторону Ортвина. И тут у меня все сложилось. Он стоял позади меня с ножом в руках. Его глазные яблоки были развернуты тыльной стороной. Там не было зрачков, а было лишь белое полотно. Ортвин замахнулся и напал на меня. Он повалил и сел на меня, а его нож проткнул мое тело. Затем он вытащил его и вновь пронзил им мое тело. Вытащил, проткнул, вытащил, проткнул, вытащил, проткнул. Как я только не отключился от болевого шока? Не знаю. Как же иронично умереть от рук человека, о котором беспокоился. У меня текли слезы, а из рта выскочил тихий усталый смех. Я смеялся до тех пор, пока у меня из рта не вырвалась кровь. Я умру. Скоро умру. Ты только подожди меня. Подожди меня моя Меик. Интересно как вырос Удо?