Великая тайна Фархелема - Юрий Леляков

10. Взгляд в прошлое

Джантар Фаярхай получил это имя с рождением в предпоследний день 7824 года по чхаино-каймирскому летоисчислению, принятому большинством стран и народов населённой части планеты Фархелем. Родным городом его стал Кераф — областной центр на Каймирском перешейке, соединяющем длинной и сравнительно широкой полосой суши «основную» часть Южного континента с полуостровами Шемрунт и Каймир. Семья его происходила из древнего улфаонтского (южно-каймирского — с совсем небольшими отличиями от северных каймирцев, хафтонгов, по языку и культуре) жреческого рода — но теперь это уже не имело практического значения, и не предполагало особой долгой, трудной и не всем известной подготовки, как в прежние времена. И всё же он с ранних лет ощущал некую причастности к древнему знанию: о мирах иной материальности, обычно редко и мало доступных восприятию «здешних» людей — но откуда приходят и куда уходят их души; о способности человека в принципе (иногда достигающей исключительной силы) посредством скрытых, невидимых взаимодействий вольно или невольно влиять на существа и объекты этого, и тех миров, и даже, как потом узнал из литературы, на какие-то «природные стихии» (возможно, физические поля?); о посещении Фархелема в далёком прошлом «людьми дальних миров» (как будто той же телесной формы, что и фархелемцы), передавшими его соотечественникам какие-то начальные знания; о «горных жрецах», продолжающих хранить в труднодоступных тайных обителях (возможно, и на Каймирском нагорье в центральной части полуострова) нечто великое, сокровенное — после того, как основная масса «людей знания», постепенно утратив особый мистический ореол, стала просто интеллигенцией современного общества… Всё это было интуитивно знакомо ему, рождая глубинный отклик в душе. Но уже тогда Джантар ощущал: ему ближе по духу новое, научное знание — в свете которого древние тайны уже будто померкли, не возбуждая того жгучего интереса и мистического трепета, что у людей прежних времён. Ведь они были наследием прошлого, и только — не ставшим мостом к чему-то новому. Так представлял Джантар тогда — не столько ощущая себя их наследником, сколько стремясь к новому, что раскрывалось впереди…

…Хотя ещё за несколько веков до рождения Джантара (точнее сказать трудно: в разных исследованиях, исходя из динамики разных факторов, называли сроки от 300 до 600 лет) человечество Фархелема постепенно, незаметно для себя стало выходить на новую ступень развития. На смену случайному, пассивному накоплению отдельных знаний — приходила классификация, систематизация, активный поиск недостающих звеньев, всё более сопровождавшийся развитием экспериментальных методик познания мира: сперва стремились лишь выявить закономерности «видимой», непосредственно воспринимаемой реальности — но постепенно стало возможно овладеть и знанием, выводившим мысль человека за пределы, поставленные самим чувственным восприятием, включая и доступное не всем экстрасенсорное. И сам прогресс технологии, оказывая обратное влияние на развитие науки, расширял область наблюдений, экспериментов — в которых открывались ранее неведомые силы природы, уровни строения материи, и это так расширяло и усложняло схему Мироздания, порождало такие новые способы осмысления реальности, что с этим, казалось, ни в какое сравнение не шла вся древняя мистика. И пусть, с другой стороны, так подтверждались давно известные догадки и прозрения тех феноменальных экстрасенсов, что и прежде умели воспринимать клеточный и даже молекулярный уровень строения материи — но в том-то и дело: это были уже не отдельные, эпизодические и трудновоспроизводимые наблюдения, а регулярные и достоверные, воспроизвести их мог каждый, обладая соответствующей техникой! И многое, что веками было тайным, мистическим — становилось явным, входя в практику в виде новых открытий, изобретений — и уже обыденностью для новых поколений стало электричество, радиосвязь, телевидение, а затем — и клеточное строение живой материи, и молекулярные основы наследственности, и глубинная структура атома; и снова в области техники — магнитная запись информации, полупроводники, компьютеры и целые их сети…

Но и тут не всё было просто. Ведь о многом из вновь открывшегося, что требовало осмысления, ни в каких древних текстах ничего в явном виде не говорилось — и это стало порождать серьёзные сомнения. А были же среди них такие, что по традиции считались откровениями «людей дальних миров», ещё на заре сознательной истории фархелемского человечества сумевших преодолеть межзвёздные расстояния (которые, измеренные вновь открытыми способами, оказались ошеломляюще огромны, даже если сравнить с расстояниями до соседних планет — также «выросшими» в несколько раз от того, какими считались ранее)! Но как могли они, столь мудрые и могущественные уже тысячелетия назад — тогда же не знать того, что открылось самим фархелемцам посредством куда более простых технологий? И всё же в текстах, традиционно принимаемых за их откровения, ничего этого не было…

Но особенно потрясло человечество Фархелема, кажется, и не это — а то, что, когда на волне бурного прогресса техники в странах Южного континента стал пробуждаться интерес к исследованию (и, по сути, открытию для себя) самой планеты, не ограниченному более лишь отдельными отрывочными сведениями о населённом полудикими племенами Экваториальном, и ещё более скудными — о далёком, почти безлюдном и совсем мало посещавшемся в древности Северном, и туда стали снаряжать уже систематические исследовательские экспедиции, ставшие затем всё более углубляться в неизведанные прежде океанские просторы в поисках всё новых и новых дальних островов — очередная такая экспедиция, имевшая целью уже кругосветное плавание, вместо этого вернулась с вестью о преградившем ей путь целом континенте, существование которого не следовало ни из каких преданий и хроник — по крайней мере, широко известных. И пусть сам континент (как определили последующие морские экспедиции, а с изобретением авиатранспорта подтвердили ещё два стратосферных полёта, и один — с высадкой части экипажа дирижабля) оказался чрезвычайно гористым, исключительно труднодоступным по всему периметру, и потому практически бесполезным в плане заселения и освоения людьми — но всё же это был не остров, а именно большой континент, о котором во всех известных издревле мифологических схемах сотворения мира никак не упоминалось. Даже напротив, в некоторых прямо говорилось: «Суши за морем на Западе изначально нет» — потому никто и не ждал встретить континент в той части планеты, где не думали найти даже малых островов. А ведь эти схемы претендовали, ни больше ни меньше — на объяснение всего Мироздания, начиная с самого сотворения! И теперь получалось: этот континент, согласно им, не был сотворён вместе с остальной Вселенной! Его не должно быть — но он был! И даже более того: когда стали разбираться, в некоторых мифологиях не нашлось ничего определённого и о Северном…

Но человечество Фархелема недолго пребывало в смятении. С ростом суммы знаний о мире всё более менялись и общие умонастроения: всё очевиднее становилось, сколь многих не только научных, но и нравственных истин не содержали учения, традиционно принимаемые за средоточия древней мудрости. Стал падать их авторитет уже и как морально-этических доктрин… Ведь за сотни, тысячи лет — они так и не привели к коренному совершенствованию жизни общества, или хотя бы решению каких-то его проблем. Войны, несовершенство законов, имущественное и социальное неравенство людей — всё это существовало как бы параллельно им, даже по-своему освящаясь ими, а все попытки воплотить их идеи и предписания на практике — заканчивались, как правило, созданием малочисленных сект, общин, и лишь изредка — крупных государственно-политических образований, да и то человек в них тяготился навязанными ему предписаниями, и был скорее несчастен, чем счастлив… История Фархелема знала разные утопии: и имущественное равенство с полным отказом от личной собственности, передачей её в общинную (Вохрила Второго), и уход в дикую природу(Вохрила Третьего), и мелочную регламентацию всех сторон жизни личности и общества на основе «единственно правильного» образа мыслей (Занклу-Хартвеса) — но всякий раз это оказывалось не принято основной массой общества. Либо оставалась устойчивая, но малочисленная группа последователей, либо дело кончалось тихим упадком или социальным взрывом — но ни разу так не был найден путь, приемлемый для больших масс людей, и в дальнейшем всё новые подобные поиски лишь умножали смятение и раскол. Оставалось прийти к выводу: ничего сверх уровня знаний и представлений самих древних фархелемцев, эти учения не содержат… Было, впрочем, и мнение, что действительно великие откровения — это не те распространённые мифологии, их и поныне хранят в тайных обителях, а широкое хождение имеют лишь профанации и подделки — но и оно не вызывало уже особого интереса. Тайные знания были практически недоступны, о самих их хранителях ходили лишь смутные догадки — но всё шире распространялось новое научное знание, обществу требовалось всё больше образованных людей для практической работы, а не пребывания в лоне тайных организаций, да и сама перспектива провести жизнь где-то в отрыве от так много обещающей и успешно развивающейся цивилизации мало кого вдохновляла… И именно народы чхаино-каймирской расы — которым и прежде не была свойственна особая закрытость «людей знания» от общества, как у других народов, и образ мышления был скорее философско-космологическим, а не нравоучительно-мифотворческим, ориентируясь на постижение реальности, и устройство жизни согласно ей, а не конструирование предвзятых отвлечённых мифологических схем — как-то легче других воспринимали всё новое, и находили своё место в меняющемся мире…