Шутники - Александр Островский.

Анна Павловна. Прощайте, тетенька!

Улита Прохоровна уходит в боковую дверь, входит Хрюков.

Анна Павловна и Хрюков.

Хрюков. Здравствуй, душа моя!

Анна Павловна. Здравствуйте! Садитесь!

Хрюков. И без просьбы твоей сяду. Ты думаешь, буду стоять перед тобой? Уж это много чести для тебя. (Садится.) А что ж крапивное-то семя вчера не приходил? ведь я ему приказывал.

Анна Павловна. Папенька нездоров.

Хрюков. С перепою, должно быть?

Анна Павловна. Как вам не стыдно! что вы говорите!

Хрюков. То и говорю, что знаю. Уж есть ли таких пьяниц, как стракулистов! В самом деле, что ль, болен?

Анна Павловна. Теперь поправляется.

Хрюков. А кляузы строчить может?

Анна Павловна. Он спит теперь. Как проснется, тогда с самим поговорите.

Хрюков. Ну что ж, этот, как его? Жених-то ваш? Нашел денег?

Анна Павловна (печально). Нет.

Хрюков. И вы-то хороши! Отдаете за голоногого за какого-то! Польстились, что молод. Вы бы лучше хоть постарше, да попристойнее искали.

Анна Павловна. Нам и этот хорош.

Хрюков. Сядет он на вашу шею. Еще наплачетесь с ним.

Анна Павловна. Там что бог даст. Уж это дело решенное.

Хрюков. Зять-то бы кормить должен семью, а тут ему денег подавай. И пойдете побираться по знакомым, занимать у того и у другого.

Анна Павловна. Они будут совсем обеспечены; папенька им дом купил.

Хрюков. Слышал я, слышал. У меня ж денег-то брали. Уж и дом! Стань к лесу задом, ко мне передом.

Анна Павловна. По деньгам и дом.

Хрюков. Разумеется. Не каменные же палаты вам на две-то тысячи купить!

Анна Павловна. И две-то тысячи насилу набрали. Теперь бы нам только триста рублей на короткое время призанять.

Хрюков. Знаю я это короткое-то время. Дай я вам теперь триста рублей – через неделю еще столько же просить придете, а то так и больше.

Анна Павловна. Не придем. И эти деньги возвратим вам с благодарностию. Я вам ручаюсь за это.

Хрюков. Ты ручаешься? А что с тебя взять-то?

Анна Павловна. Я вам словом ручаюсь.

Хрюков. А что из твоего слова сделаешь? Шубу не сошьешь. Да оно отчего бы не дать! Деньги не велики. Кабы вы только могли чувствовать.

Анна Павловна. Что это значит? Как чувствовать?

Хрюков. Так и чувствовать. Уважать своих благодетелев; вот как чувствовать.

Анна Павловна. Мы вас и уважаем и будем уважать.

Хрюков. А вот посмотрю я! (Подходит. Гладит по голове Анну Павловну.) Ишь ты как гладко причесана: волосок к волоску! Так много ли ж тебе денег-то нужно?

Анна Павловна. Триста рублей.

Хрюков. А двести нельзя?

Анна Павловна. Нет, нельзя.

Хрюков. Двухсот не возьмешь?

Анна Павловна. Возьму, только еще сто рублей надобно занимать будет.

Хрюков. Уж так будто нужно ровно триста, ни копейки меньше?

Анна Павловна. Нужно ровно.

Хрюков. Ну, а ежели я дам двести девяносто?

Анна Павловна. Сколько бы ни дали, мы будем вам благодарны. Только мне нужно ровно триста.

Хрюков. Уж так в обрез? Чудно что-то! (Смеется.) Капрыз!

Анна Павловна. Ничуть не каприз.

Хрюков. Ну да что ж! Я и капрыз твой уважу. (Вынимает бумажник.) Вот они деньги-то! Хочешь, все отдам?

Анна Павловна. Не нужно мне.

Хрюков. Что больно горда! Другая бы взяла, право взяла. Есть такие. Да и ты глупа, что не берешь. Могу жертвовать. Эй, бери, а то спрячу!

Анна Павловна. Вы мне дайте только то, что я прошу у вас.

Хрюков. На, возьми сама, сколько нужно. (Подает бумажник.)

Анна Павловна. Нет, зачем! Вы сами дайте.

Хрюков. Триста ?

Анна Павловна. Триста.

Хрюков. Я могу тебе и больше дать.

Анна Павловна. Ни больше, ни меньше.

Хрюков. Ну, право, возьми! Чего боишься? Я никому не скажу. Сколько хочешь бери. Хочешь пятьсот – пятьсот бери. Я денег не жалею; а для тебя хошь все отдам.

Анна Павловна. Мне нужно только триста!

Хрюков. Триста да триста! Наладила! (Кладет деньги на стол.) Ну, на тебе твои триста! Я с тебя и расписки не беру!

Анна Павловна (встает и кланяется). Вы меня так одолжили, Филимон Протасьич, что я и не знаю, как благодарить вас! Вы будьте уверены, что при первой возможности мы вам заплатим.

Хрюков. Что мне, крайность, что ли, в деньгах-то! Хошь и не заплатишь – не разорюсь.

Анна Павловна. Вы, конечно, не разоритесь, да мы-то должны отдать долг.

Хрюков. А может, я прощу.

Анна Павловна. Вы нас обидите.

Хрюков. Все ты не то толкуешь! Вот видишь ты, я на деньги все могу иметь и все имел, то есть всякое удовольствие, и любили меня всякие красавицы, да всё из такого круга, что образования никакого нет, ну и скромности. Чтобы по-благородному вести себя, так не умеют. А мне надо, чтоб по-благородному, потому это самое необразование мне надоело.

Анна Павловна. Не понимаю я вас.

Хрюков (тихо). Чего тут не понимать-то! Ну, просто тебе говорю, осыплю тебя золотом, да и все тут.

Анна Павловна. Что такое?

Хрюков. Да ты тише, а то отца разбудишь.

Анна Павловна. Что вы говорите?

Хрюков. А вот что! Ты мне понравилась. Если ты меня полюбишь, так я всему вашему семейству могу благодетелем быть. В экономки ко мне хочешь?

Анна Павловна. Как вы смеете такие вещи говорить!

Хрюков. Тише, я тебе говорю! Что шумишь? Услышит кто-нибудь. И этих денег с вас не потребую и еще дам, сколько хочешь. Вот он, бумажник-то, со мной!

Анна Павловна (бросает деньги). Возьмите ваши деньги и ступайте вон!

Хрюков (поднимает деньги). Что ты бросаешь? – ведь это не щепки. Что ты развоевалась!

Анна Павловна. Подите вон, я вам говорю!

Хрюков. Постой! Разве я тебя чем обидел? Я тебе обидного не сказал. На все это есть твоя воля: хочешь – ладно; не хочешь, так и скажи: тебя никто не принуждает. За что ж тут обижаться!

Входит Оброшенов.

Анна Павловна, Хрюков и Оброшенов.

Оброшенов. Аннушка, что с тобой? Что с тобой, моя милая?

Анна Павловна. Папенька, прикажите ему уйти. Можно ли переносить, что он говорит! Я уйду, я не могу видеть его!

Оброшенов. Погоди, погоди! Благодетель мой! За что же девушку-то обижать? Ну я таковский, уж надо мной бы над одним и тешили свою душу. А она к этому непривычна: я их берег, лелеял, обижать никому не позволял.

Хрюков. Что ты ее слушаешь! Она врет. Я ей ничего обидного не сказал. Вольно ей горячиться-то! Ишь она какая сердитая у тебя!

Оброшенов. Уж даром она, благодетель мой, Филимон Протасьич, не рассердится. А вы вот что! Попросите у ней извинения за невежество, ручку поцелуйте, как следует у барышни, она вас и простит по своей ангельской доброте. Хе-хе-хе! Так ведь я говорю, Аннушка?

Хрюков. Ручку поцелуйте! Выдумывай еще! Ты слушай, старая тетеря! Мои резонты слушай! Должен ты мне много! Теперь она еще просит триста рублей. Что ж, у меня для вас яма бездонная, что ли, денег-то приготовлена?

Оброшенов. Так не давайте! А зачем обижать-то?

Хрюков. Не давайте! А я вот хочу дать. Да ты слушай! Девушка она в летах, замуж не пойдет, поведенья скромного; а мне это и нужно. Пусть переезжает ко мне в экономки. Обиды ей не будет, и вам всем будет хорошо.

Анна Павловна. Ну, вот слышите, папенька, что он говорит. Можно это слушать равнодушно? (Уходит.)

Оброшенов и Хрюков.

Оброшенов. Не ждал я, Филимон Протасьич, от вас, от благодетеля, такого сраму на свою седую голову.

Хрюков. Какой тут страм! Мне страм, что я с вами связался. Я ей добра желал, а она обиделась; еще, пожалуй, рассказывать будет. Значит, разговор пойдет, и будет страм для меня, а не для вас. Про меня пойдет мараль; а вам что?

Оброшенов. А если про нас будут говорить, значит, вам до этого дела нет!

Хрюков. Сравнял ты себя со мной! Вы люди ничтожные! Про тебя с дочерьми с твоими как хочешь дурно разговаривай, так в этом важности ровно никакой нет. Потому цена вам всем грош. А я человек известный. Понял ты?