Тургенев, сын Ахматовой (сборник) - Вячеслав Букур
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Перестал пить?
– Да. Но там все круче. Во время перестройки батюшка им обоим явился: «Почему не рассказываете о чуде?» Ну, они пришли в воскресенье в церковь и рассказали настоятелю. Настоятель ответил: «Давно про Стефана говорили: это человек, ходящий верою». А потом еще одно чудо: во время расчистки оврага экскаватор подцепил гроб, сквозь щели было видно нетленное тело в священническом облачении. Благоухания не было, но не было и запаха тления. Под волосами нашли отверстие от пули. Переоблачили, перезахоронили. Попросили фотографию у нашего племянника – он тоже правнук Степана, как и мой пасынок. Будут писать икону.
* * *Иван-младший нашел фотографию прадеда и отдал, не думая: какое-то чувство восторга завалило все мысли. А потом задумался, да и жена подсказала:
– Мог бы на этом срубить что-то более увесистое, чем восторги.
– Что бы я без тебя делал! Веду себя как штымп! – Он вдруг с ласковой строгостью накинулся на сына Мишу: – Что это за игры у тебя в компе, сплошные вопли и моря крови! У тебя предок – отец Стефаний!
Кстати, насчет отцов и сыновей. Он хотел снять трубку, чтобы раскрутить своего отца на пару тысяч долларов, нет, столько не даст, ну хотя бы на тысячу, мол, хранил я фотографию прадеда бережно много лет. Тут он закашлялся и не останавливался до утра понедельника. И травяные сборы жены не помогали. Он изнемог, уже рвота подступала, редкие слезы покапывали, и он наконец прохрипел наверх:
– Прадедушка ты Степан! Да это я так подумал, в шутку! А батяню уважаю, уважаю! – И вдруг сам себе сказал: – Если уважаю, то зачем тогда ключи украл? Так еще за это, что ли, врезали? Ой, как вы там все помните!
Тут судорога рвоты его скрутила и стала выжимать из него все планы, наметки, разводки…
– Ладно-ладно! Все понял, кругом виноват!
Травка словно почувствовала, что здесь есть враг, которого не видно. Она сказала:
– Будь мужчиной! Не сдавайся! Я заварю сейчас новый грудной сбор, против астмы. Против всего!
– Так плохо, ничего не понимаю…
– Мучеников щас, как грязи, в наших родных ебенях.
– Уйди, дура! Из-за тебя погибаю!
Мучительно кашляя, он одновременно трезво прикидывал: взять из заначки пять тысяч и отнести куда-то там в часовню или какую еще контору, пусть эти бородатые возьмут да помолятся, а то ведь совсем помираю… Нет, пять – жирно будет, отломлю от них две и отдам Лучку моему, Лукерьюшке, ей надо, она молодая, жадная, я обещал оплачивать комнату… Лучок до последнего изгиба отчетливо встала перед ним, и еще сильнее разросся кашель. Он посинел, дыхание почти совсем отлетело, и он прошелестел черными губами:
– Нет, я сдуру ошибся, все пять тысяч вам отнесу!
* * *Теперь Аня спрашивала то по телефону, то по электронке: как одеться на торжественный обед, посвященный канонизации отца Стефана; можно ли в золотых кольцах прийти или лучше поскромнее; или все-таки можно? Ведь золото – символ вечности. Недаром нимбы у всех святых золотые. В общем, тема смертоносного пасынка испарилась, и Аня говорила, что это тоже какое-то чудо. Тут подвернулся день рождения Ани, и они повезли нас в свой ресторан «Авось». Ну, вы знаете, там еще живой петух в стеклянной клетке над входом (не подумайте, что за рекламу нам заплачено). Иван Константинович только пригублял и вдруг спросил:
– А как же быть мне с теми грехами, который я сам себе не могу простить?
Но мы-то пригубляли чаще и поэтому сказали воодушевленно:
– Не прощается только хула на Святого Духа. Вы-то уж, наверно, ничего подобного не говорили!
– Нет, другое, но такое страшное, что сказать нельзя. Это я когда локтями в перестройку пробивался.
Мы пустились в вязкие объяснения:
– Конечно, батюшка на исповеди может епитимию наложить, первоначально к причастию не допустить. Но вы же человек активный, вам же должно быть по нраву, что Царство Божие силой берется, то есть штурмом…
Иван Константинович, конечно, любил бороться. Поэтому, вздернув иероглифы бровей, долго боролся с нами:
– Как-то это очень просто получается: сходил, всю грязь смыл. Как под душем. А я сам себе не могу простить.
А Иван-младший опоздал и был к тому же без Травки. Часто выбегал на улицу, потому что перестал выносить табачный дым. Наконец рассказал:
– Сегодня она свалила от меня. Решила больно мне сделать: Мишку схватила под мышку и к маме.
Иван Константинович сказал озабоченно:
– Надо пригласить специалиста из церкви. Он подымит кадилом – и все темные энергии после нее рассеются.
В это время появился племянник, помните, из Думы? Впрочем, на пять минут, чтобы поздравить Аню и умчаться по делам вертикали. Но мы его и так лет двадцать знаем, через телевизор. Он, видимо, нас тоже смутно знал, потому что сказал:
– Вы обо мне напишете? Но чтобы я был главный герой, который победил всех!
И тут вокруг его головы в дымчато-стальных тонах мгновенно разыгрались кадры: типа, он терминатор русской государственности, направо-налево взрывает врагов нашего президента, а потом он и сам внезапно гарант конституции…
* * *На торжественном обеде в честь канонизации отца Стефания певчие исполняли… Аня не знала что (да и у нас здесь огромный пробел в знаниях).
Друзья! Теперь кратко перескажем, потому что к концу идет все дело: там была одна певчая: фигуры у нее никакой, да и лицо непонятное, шея очень полная, но вместе с ее райским голосом во все стороны лилось обещание мужского счастья. Так что Иван-молодой ждал ее, ждал за квартал от подворья, сжимая в руках сноп разнообразных цветов, заказанных по мобильнику (не знал, какие ей нравятся). О том, что она как-то все время была незамужем, Иван-молодой ненароком расспросил за обедом соседа слева.
А еще Аня удивлялась, что владыка говорил как чиновник: «Вот мы проведем это мероприятие…»
– А тридцатилетний попишко, сидевший справа от меня, все время какие-то невероятные истории запускал. Лежу, говорит, на пляжу. Вдруг капнуло что-то, а это икра из щуки. Мужик поймал щуку икряную и несет мимо. Пятнадцать килограммов щука – и это на Урале! Чудо!
Тут Аня мучительно заламывала руки:
– Какая-то у меня антирелигиозная пропаганда получается! На самом деле было очень хорошо, только слов не найти! Никогда в жизни такого не было! И почему бы людям не повеселиться? Ведь новый святой появился! Кстати, иерей московский – соколиная такая посадка головы – говорил, что он не ко всякому бы поехал на вручение нимба…
– Икону-то вам подарили святого мученика? – полюбопытствовали мы.
– Приходите, покажем. Там Стефаний очень на моего Ивана похож. Но племянник говорит, что на него.
Жизнь Макса
Вы когда-нибудь пробовали его баклажаны? В теплице Макса вырастают не баклажаны, а аэростаты! Бывало, придешь к нему, чтобы помочь картошку копать… Да впрочем, один раз только пришли, потому что у его Глафиры ноги разболелись. Так вот, пес Новобранец сначала приглядывается ко всем, а потом как начнет лапами землю рыть, только клубни летят.
А после этого Макс и выставляет синенькие в своем особенном маринаде. То есть сначала он каждый баклажан разрезает вдоль, начиняет луком, чесноком, морковью и перцем, потом зашивает и заливает чем-то, что держит в тайне. Самогон он тоже наливает щедро, при этом предупреждает:
– Шестнадцатый стакан не пей!
И только портит разнеженный вечер что? Голодный вой соседской овчарки. Макс участкового уже вызывал, а тот посоветовал, страшно сопя после самогона и фирменных баклажанов:
– Вы ее отравите, эту овчарку!
– Пробовали, – жаловалась Глафира. – Подсунули миску с кашей и ядом, так неопохмеленная соседка подхватила ее и понесла к себе в дом – с трудом вырвали. А если б мы не успели?
Тон сопения лейтенанта изменился в том смысле, что плохо, конечно, вас жалко, а ведь пришлось бы засадить хороших людей, у которых такой атомный самогон, и отлично, что успели вырвать у соседей отравленную пищу, за это надо бы и тост.
В день рождения Макса, 29 июня 2003 года, Глафира вернулась поздно, с легким сизым налетом лица. Отдышалась.
– Собрание было долгое, – по губам бегал трепет оправдания, – парторг задержал еще, все про митинг протеста напоминал, не успела тебе подарок купить.
– Коммунизм тебе дороже мужа? – закатил глаза Макс.
– Что ты, что ты! Завтра обязательно сделаю подарок.
– Сделай мне подарок – не делай революцию!
– А вот этого я тебе обещать не могу. Посмотри, как власть унизила народ.
– Власть унизила народ – зае…ла прямо в рот. – Часто ему было нестерпимо наблюдать мертвые призраки слов, поэтому так беспощадно он свернул шею разговору.
И пошел кормить собаку. Молодой Новобранец весь засветился навстречу ему глазами (с коричневыми шерстяными очками вокруг), но не бросился с заискивающей любовью – дай, мол, покушать, а весь вытянулся в струнку и только что честь не отдал. Макс ухватил его за ухо и сказал:
