Законы отцов наших - Скотт Туроу

— То есть от телевизора, где в который уже раз показывают «Даллас»?

— Парень, ты будешь и дальше перебивать меня или выслушаешь до конца? Я говорю тебе, как все было на самом деле. Я превосходно проводил время с очаровательнейшей леди, а ты звонишь и начинаешь втирать мне очки. Как будто меня облизывает щенок. «Черный брат, ты должен помочь тому маленькому старому мушкетеру, помнишь Нила? Ты — лучший из всех, кого я знаю, и ты должен сделать это ради меня». Ну что, правильно я излагаю?

— Более или менее.

— Поэтому я здесь. — Хоби, с бородкой, в элегантном костюме, назидательно выговаривает Сету, помахивая пальцем: — Но я следую совету жены. Помнишь Колетту? Кто сказал, что ты должен быть счастлив? Делай свою работу. Это обо мне, парень. Я работаю. Мне за это платят. Я не влюбляюсь в них. Кто-то выходит из зала суда без конвоя и без наручников, кто-то — нет. Я принимаю за свой счет все звонки из мест заключения, но на этом мое сочувствие заканчивается. А тебе просто нечего делать, и от безделья ты обзавелся хобби — жалеть некоего молодого человека. Ладно, дело твое, только не спихивай его на меня.

— Эй, он не мое хобби. Я время от времени поддерживал с ним контакт, вот и все. Ему периодически нужна была помощь, правда, по мелочам. Да и, кроме того, как бы ты почувствовал себя? Парень звонит мне из телефона-автомата, за ним охотятся копы. Они хотят повесить на него то, чего он не делал, а обратиться за помощью к отцу он не может, потому что тот — мерзавец, каких на свете мало. Короче говоря, положение отчаянное.

— Послушай, братишка. — Хоби делает широкий жест рукой. — В этом чертовом городе каждый может рассказать такую историю. Ты можешь. Люси может. Сколько людей, столько и историй. Восемь миллионов легенд. Вас мне жалко. А вот ребят в этой дыре? — Он фыркает с презрением. — Почти всегда на поверку выходит, что они сами залезли в дерьмо.

Охранник, который должен встретить посетителей и отвести в седьмой блок, где содержится Нил, уже ждет и с интересом наблюдает за их приближением.

— Который из вас репортер? — спрашивает он. — Ты приехал взять у меня интервью, парень? Кому-нибудь из вашей братии давно пора это сделать, дружище. Я не шучу. Двадцать три года я здесь тяну лямку, вот уже двадцать четвертый пошел. Навидался такого, что никто и не поверит.

Охранник, высокий, костлявый мужчина, добродушно усмехается своей шутке и, пристроившись сбоку, идет с ними. Для такой работы он кажется слишком миролюбивым. Он жует зубочистку, которая в начале каждого словоизвержения высовывается наружу. Тем временем до посетителей начинают доноситься вопли, гиканье и улюлюканье. Они видят впереди огороженную высокой металлической сеткой спортплощадку, где заключенные, и не пара дюжин, а сотни, одетые в синие комбинезоны и свитера, метают обручи, играют в баскетбол или приплясывают под музыку, разбившись на множество групп. Площадка разделена на три корта, и везде шум, гам, толкотня. С обеих противоположных сторон деревянные скамьи, на которых сидят те, кто предпочитает наблюдать. Сет окидывает взглядом здешнее население. Высокие — есть дылды с телеграфный столб — и коротышки, толстые и костлявые, доходяги и качки, играющие мускулами. Всякие. Одни смотрят на визитеров с мрачным презрением, другие повисают на сетке и кричат им вслед:

— Эй, адвокат, адвокат, ты должен взять мое дело! Слышишь, хрен моржовый, я невиновен, парень, невиновен!

Одна особенность: все они черные. Дальше, во втором загоне, играют латиносы, а за ними, присмотревшись получше, Сет видит кучку белых парней, в большинстве своем с бритыми головами и татуировками. Здесь, в муниципальной тюрьме округа Киндл, факты говорят сами за себя.

Поэтому засечь Нила не так-то и сложно. Он в самом далеком загоне и, похоже, потолстел с тех пор, как Сет видел его в последний раз три года назад. У всякого парня его возраста такой животик показался бы признаком слабости. У Нила длинные, спутанные волосы мышиного цвета, он курит сигарету. Беседуя с тремя-четырьмя молодыми черными, покачивается с пятки на носок. Как всегда, вид у Нила совсем не тот, какого можно ожидать. Где же мрачное, упавшее настроение, вполне естественное для человека, попавшего в тюрьму по ложному обвинению или пережившего внутреннюю драму после организации убийства собственной матери?

Так или иначе, этот высокий молодой человек чувствует себя здесь как дома. Однако это же Нил. Да и, кроме того, Сет по собственному опыту знает, что из всех великих эмоций самой непредсказуемой в своих проявлениях является скорбь.

Охраннику Эдди приходится окликать Нила дважды. Сотрудник тюремной администрации в форме цвета хаки открывает запертую калитку и выпускает его.

— Привет! — говорит Нил. Он смущен. Порывается было обнять Сета, но тут же отказывается от этого намерения. Сет представляет его Хоби; прошла целая эпоха с тех пор, как они с адвокатом виделись. — Рад встрече, — говорит Нил.

— Я тоже.

Нил слишком уж усердно трясет руку Хоби. Даже Сет не знает, с чего начать в такой ситуации. С выражения соболезнований по поводу смерти матери? Солидарности и возмущения допущенной несправедливостью?

— Ну как ты? — спрашивает Сет. — Как тебя здесь приняли?

— Он великолепно проводит время, — отвечает Эдди, — ведь здесь город забав. — И смеется, чрезвычайно довольный собственным юмором.

Нил — человек особенный, почти неописуемый. Вблизи он выглядит самим собой, до болезненности нерешительным. Где-то в глубине глаз его душа всегда казалась легко и быстро скользящей по льду сублимированного ужаса. Теперь Нил пожимает плечами.

— Я здесь работал, — произносит он. — С большинством своих подопечных в первый раз я встречаюсь именно здесь. Я знаю правила.

Эдди проводит их в седьмой блок. Стены и лестницы покрыты блестящей красной краской. Здесь стальные двери открываются ключом, и посетители попадают в огражденное решеткой фойе, где сидят несколько охранников — среди них две женщины. За стеной из железных прутьев видны ярусы, мостки. В нос бьют запахи казенной кухни и хлорки. Играет радио. Где-то вверху хлопает дверь камеры, слышны звуки шагов по металлическому полу. Единственным и притом скупым источником естественного света служит одинокое окно в дальнем конце блока. Отсюда Сет может разглядеть ближайшие камеры, через которые протянуты бельевые веревки. С обратной стороны решеток прикреплены почтовые открытки и семейные фотографии. Они красуются также над узкими откидывающимися от стены кроватями, здесь именуемыми нарами. На одной из них лежит темнокожий мужчина в шортах, на которого заключение, очевидно, действует угнетающе.

Заключенный, обнажая мощный торс с бугристыми мускулами, подходит к решетке и, исступленно сверля взглядом охранников, издает пронзительный вопль. Сет ничего не понимает. Нечесаные и давно не мытые волосы этого существа превратились в огромный ком, испещренный гнидами.

— Убери свою задницу от решетки, Туфлак, — говорит ему кто-то. — Мы тебя уже три раза предупреждали.

Эдди разводит руки жестом гостеприимного хозяина, приглашая Нила, Хоби и Сета войти в кафетерий — место свиданий. За столиками уже сидят четверо или пятеро заключенных, к которым пришли гости. Один мужчина в галстуке явно адвокат, остальные — родственники и подружки, почему-то выбравшие для посещения рабочий день недели.

— Хорошо, теперь нам нужно поговорить, — заявляет Хоби. Он жестом просит Сета удалиться, объясняя: — Беседа должна быть строго конфиденциальной, чтобы не нарушать право подзащитного на сохранение в тайне информации, сообщаемой им адвокату.

Сета отсылают к маленькому столику, намертво привинченному к полу, а Хоби с торжествующим видом отводит Нила в дальний угол компактного кафетерия с глазурованными кирпичными стенами, на которых нет ни единого пятнышка грязи. Да и вообще здесь царит практически идеальный порядок, если не считать символов различных банд, вырезанных на белой ламинированной поверхности столиков. В условиях тюрьмы это место можно считать почти приятным. Из ряда зарешеченных окон вливается дневной свет, мягкий и успокаивающий, как теплое молоко, а три-четыре торговых автомата несколько разнообразят цветовую гамму.

За соседним столом сидят сухощавый, смуглый мужчина, похожий на испанца, и приехавшая его навестить подружка или жена. Пышная высокая прическа из взбитых кверху кудрявых, черных как смоль волос должна была, очевидно, произвести на него неотразимое впечатление, особенно если к этому добавить красный в обтяжку топик без рукавов и черные джинсы, которые, казалось, трещат по швам, не в состоянии выдержать напора здорового женского тела. Ее глаза накрашены так сильно, что невольно вспоминается театр Кабуки. Этой женщине не сидится спокойно. Она то и дело встает и бегает за всякой ерундой: кофе, сигаретами, кока-колой. Каждый раз, проходя мимо своего приятеля, она старается потереться об него, а тот тискает ее между ляжками. Это страстное блудодейство не может пройти незамеченным. Они явно нарушают правила, однако четверо охранников в хаки остаются безучастными. Удовольствие, тем более такое короткое, заслуживает прощения.