Лекции по истории Церкви - Валентин Асмус

В 312 г. был издан Миланский эдикт — плод договора св. Константина с Ликинием — императором, который в то время правил восточной частью империи. Св. Константин сначала, победив Максенция в Италии, установил свою власть над западной частью империи, восточная же, наиболее густонаселенная, оставалась под властью другого императора. Ликиний был язычник. Он, однако же, породнился со св. Константином, и заключая договор о браке между Ликинием и сестрой св. Константина, два государя заодно договорились и о религиозной политике. Миланский эдикт вовсе не означал, что христианство стало государственной религией. Это было невозможно в тот момент, и эдикт оказался всего-навсего эдиктом о веротерпимости. Его провозглашение было вполне естественно, потому что после ухода Диоклетиана гонения очень быстро прекратились. Преемники Диоклетиана, даже настроенные вполне по-язычески, увидели бессмысленность гонений, поняли, что гонения не принесут ожидаемого результата. Христианам была предоставлена свобода богослужения. Им стали возвращать конфискованное имущество. Это сразу утвердило имущественные права Церкви, и впервые за всю ее историю началось накопление церковной земельной собственности. Император Константин давал все новые привилегии Церкви. Он освобождал высшее духовенство от налогов и государственных повинностей, причем идея отделения Церкви и религии от государства была, естественно, совершенно чужда как языческим предшественникам св. Константина, так и его христианским преемникам.

Государь, который объявил себя христианином, чувствовал свою великую ответственность за духовное благо своих подданных. Он чувствовал, что отвечает не только за материальное благополучие своего государства и его жителей, но также и за их вечное спасение. Поэтому христианский государь, который вынужден терпимо относиться к язычеству (язычество все еще остается весьма мощным) в то же время четко определяет свою позицию относительно всяких церковных споров. Те привилегии, которые он дал духовенству, относятся только к духовенству кафолической Церкви, в то время как различные еретики и раскольники этих привилегий не получают. Св. Константин поначалу относился к своему месту в Церкви с большим смирением. Он уклонялся от каких-либо суждений по церковным вопросам, зато ссылался на определения церковных соборов, церковной иерархии.

Однако сама иерархия все более активно требовала вмешательства св. Константина в происходившие тогда споры. Так, потребовалось вмешательство императора в конфликт с донатистами. Донатисты — это были раскольники, обвинявшие Карфагенскую Церковь, что она осквернила себя принятием в свой епископат тех епископов, которые пали во время Диоклетианового гонения, т. е. выдали священные книги по требованию гонителей. Точнее, ситуация была такая. По возведению на Карфагенскую кафедру очередного епископа (это была главенствующая кафедра в латинской Африке) некоторые ревнители церковной чистоты обвинили его в том, что один из трех рукополагавших его епископов был падшим. Это обвинение до сих пор так и не удалось доказать, однако разгорелся большой спор. Возник раскол, раскольники основали свою собственную иерархию и вступили в совершенно непримиримую борьбу с православным епископатом. Они объявляли падшим не только всех, кто выдавал церковные святыни, но и любого, кто имел с таковым общение. Эти раскольники, претендовавшие на исключительную чистоту, вступили в спор с Римом, и в этот спор пришлось вмешаться св. Константину, хотя он многократно отклонял от себя такую обязанность. Сначала, по просьбе донатистов, был созван собор в Риме, который их осудил. Потом был созван гораздо более представительный собор в галльском городе Арле, но раскольники не удовлетворились деяниями этих соборов, и тогда в дело пришлось вмешаться самому св. Константину, который, естественно, встал на сторону двух соборов.

Однако мы ошибемся, если будем представлять себе роль христианского императора в духе позднейших католических доктрин, которые отводили императору подчиненное место. Согласно им, император рассматривался, если следовать латинскому выражению, как мирская рука, как вспомогательная сила, которая проводит в жизнь решения церковных инстанций, помогает их осуществлению. Епископы-современники св. Константина и преемников св. Константина в основанном им Константинополе смотрели на дело совсем иначе. Это проявилось со всей очевидностью во время крупнейшего события в царствование св. Константина — Первого Вселенского собора.

Первый Вселенский собор, как вы знаете, собрался по поводу ереси Ария. Арий был пресвитером в Александрии — крупнейшем церковном центре, втором по величине городе империи, и, безусловно, первом по своему культурному значению. Это относится к культурной роли Александрии в языческом мире, и в такой же мере — в Церкви первых веков: Александрия, несомненно, и тогда, была не только интеллектуальным, но и богословским центром. Но сказанное вовсе не означает, что этот центр был непогрешим. Имеющая в себе всю полноту благодати и утвердившаяся на крови мучеников. Церковь, однако, еще не пришла в полноту своего исторического свершения, и в церковной жизни были, конечно же, и недостатки. Это проявлялось, кроме всего прочего, и в области богословия — два крупнейших богослова доконстантиновской эпохи — Тертуллиан на Западе и Ориген не Востоке — оба впали в ересь.

Ориген был как раз александрийцем. Еще при своей жизни он подвергся осуждению не столько из-за своих богословских позиций, сколько по каноническим мотивам, хотя его влияние по-прежнему было очень сильным. Об Оригене мы будем говорить немножко подробнее, когда дойдем до Пятого Вселенского собора, окончательно его осудившего. А сейчас — о другом александрийском богослове — пресвитере Арии.

В Египте (Александрия — центр тогдашнего Египта) Церковь имела такую структуру: Александрия была огромным городом, который имел безусловное влияние на очень обширную область, куда входили территории Египта и современной Ливии. В этой области было очень много маленьких Церквей во главе с епископами, но все эти Церкви подчинялись авторитету александрийского епископа, и он правил иногда довольно круто, можно сказать диктаторски: век спустя святитель Иоанн Златоуст, в споре с александрийским епископом, называл его фараоном, определив этим названием диктаторский образ правления последнего. Лишь пресвитеры города Александрии несколько ограничивали власть александрийского епископа. Пресвитеры играли очень значительную роль в александрийской Церкви — они управляли большими секторами города и в своем управлении были довольно независимы от своего епископа.

И вот один из этих весьма высоких в Александрийской Церкви лиц, пресвитер Арий, выступил с лжеучением. Лжеучение Ария относилось к учению о Святой Троице, так что спор Церкви с Арием открывает эпоху тринитарных споров: споров о догмате Святой Троицы. Эти споры продолжались на протяжении 4-го века, и с ними связаны первые два Вселенских собора. В Евангелии от Иоанна Христос говорит: «Я и Отец — одно». Эти и другие подобные речения Священного Писания были всегда основой церковной веры в божественное достоинство Господа Иисуса Христа, на которое и покусился теперь Арий.

Учение Ария мы не можем установить с полной точностью, потому что собственных сочинений Ария не сохранилось, а в изложении его учения у полемизировавших с ним православных есть определенные противоречия. Однако все-таки можно утверждать, что Арий учил о тварности Сына Божия, о том, что Сын Божий сотворен Богом-Отцом прежде всех век, то есть совершенно ниспровергал учение Церкви о Святой Троице. Арий, однако, вовсе не утверждал, что Христос — это простой человек, и его учение заключается вовсе не в этом. Согласно ему, Христос — это человек, соединившийся с Сыном Божиим. Но сам Сын Божий — это по Арию, так сказать, божество низшего порядка.

Когда возник спор православных с Арием, св. Константин, как и прежде, надеялся, что ему не придется вмешиваться. Он думал, что спорящие стороны послушают его увещаний и дела уладятся. Однако конфликт разгорался все больше и больше. И тогда, чтобы решить этот спор, св. Константин созывает Вселенский собор. Церковные соборы созывались и раньше, но они были гораздо меньшего масштаба. Это всегда были соборы местные, хотя такие соборы часто сообщали свои решения в важнейшие церковные центры. Теперь первый христианский император созывает Первый Вселенский собор. Этот собор Константин мыслит как императорское учреждение. В распоряжение епископов, которые должны были приехать на собор, он предоставляет средства императорской почты. Он не ограничивается ролью внешнего организатора собора. Император сам является на Собор, собравшийся в 325 году в малоазиатском городе Никее и председательствует на нем, хотя в этот момент он не только еще не крещен, но даже не вошел в число оглашенных. Мало того, что он председательствует, он предопределяет соборные решения.