Кордон в облаках - Лев Экономов

Солдат вглядывается в экран, чтобы увидеть на нем самолет. Но самолета почему-то не видно.

Между тем оператор Никитин спокойным, хорошо поставленным голосом передает в микрофон:

— Цель номер двадцать. Азимут триста пятьдесят. Дальность сто. Цель номер девятнадцать. Азимут девяносто. Удаление триста.

У Стерницкого даже мурашки по телу пробежали.

— Где же самолет? — спрашивает он у начальника станции лейтенанта Сырова. — Одни только белые комарики.

Операторы, что сидят у экранов, смеются.

— Вот эти точки и есть самолеты, — говорит Родин, шикнув на операторов.

— Но почему же они стоят на месте?

— А ты присмотрись хорошенько к каждой из них и тогда увидишь, что они все-таки двигаются. Только очень медленно. Ведь на этих экранах отображено очень большое воздушное пространство. Когда ты летишь на самолете и смотришь вниз, то тебе тоже кажется, что стоишь на месте, а предметы на земле представляются маленькими. Так и тут.

Стерницкого сажают на крутящийся стул у одного из экранов, и лейтенант Сыров рассказывает, где и как искать цель. Голос у него тихий, спокойный, неторопливый. Так говорят уверенные в себе люди, которые давно ко всему привыкли и ничему не удивляются.

Через полчаса Стерницкий уже имеет некоторое представление о ползающей по экрану полосе, которая называется разверткой, и о том, как отображаются на экране цели и местные предметы. Он теперь знает, что один полный оборот развертки по экрану равен обороту антенны локатора, излучающей электромагнитные волны высокой частоты.

Он сидит за экраном целых два часа. С непривычки от напряжения устали глаза, голова разболелась. А ведь опытным операторам приходится, как ему сказали, сидеть в затемненном душноватом помещении по несколько часов подряд. Но все-таки он доволен. Кое-что ему стало, известно. Он знает, например, теперь, что, кроме индикатора кругового обзора, есть еще и другие индикаторы: «азимут — дальность», измерение высоты, есть пульт дистанционного управления станцией. Видимо, можно рассчитывать на то, что он в конце концов освоит все премудрости.

В тот же день Стерницкому выдают учебники по электро- и радиотехнике, по основам радиолокации.

Не без робости берет он их в руки. Думал, обойдется практикой, но не тут-то было. Значит, нужно снова засесть за книги. А ведь уже три года прошло, как он бросил школу. Многое забылось, и теперь приходится начинать все сначала. Вот когда он по-настоящему пожалел, что не учился на гражданке…

Занятия с молодыми операторами проводят лейтенанты Сыров и Дюбин. Солдаты учатся включать и выключать станцию, производить простейшую настройку, запоминают названия блоков, которые «нафаршированы» всевозможным электрорадио- и радиолокационным оборудованием.

К концу дня в голове у Стерницкого настоящий винегрет. И он боится, что не сможет отличить прибор контроля питания аппаратуры от прибора контроля излучения электромагнитной энергии в пространство. Не уверен он и в том, что разберется в многочисленных лампочках, которые сигнализируют о включении высокого напряжения, о нормальной работе приемной и запросной аппаратуры и о многом другом. И он снова скисает.

— Может, попроситься в мотористы? — говорит Стерницкий своему дружку планшетисту Артамонову. — А радиоделом займусь на досуге.

— Мне тоже вначале все было в диковинку, — успокаивает приятеля Артамонов. — А сейчас, как видишь, сам вожу цели. Не отчаивайся. Не боги горшки обжигают.

Вечером Стерницкий уже еле держится на ногах.

Но ложиться спать можно только в положенное время.

Он идет в Ленинскую комнату и некоторое время рассматривает стенды с обязательствами роты, с материалами партийных пленумов, с фотографиями отличников и классных специалистов. «А что, если когда-нибудь и мою фамилию запишут сюда?» — думает он и усмехается: придет же такое в голову.

Потом он читает грамоты, для которых оборудована специальная витрина. Грамот много: роту награждали и за хорошую организацию художественной самодеятельности, и за активную работу совета Ленинской комнаты, и за образцовую культурно-массовую работу.

О грамотах ему даже хочется написать домой. Но писать — значит хвалиться чужими победами.

И все-таки он садится за письма. Сначала пишет матери. Сообщает ей, что служба идет хорошо. Но на самом деле ему еще никогда не было так тяжело, как здесь. Даже работа на заводе, где он тоже очень уставал, теперь кажется раем.

Написал письмо и девушке. Ее зовут Нина. Они познакомились незадолго до армии, в Боярке. Она учится в техникуме. С ней всегда было легко. Веселая. Понимала его с полуслова. Как бы ему хотелось, чтобы она в эту минуту была здесь. Поговорить бы сейчас с ней по душам.

Но Нина далеко. И он не рассказывает ей о своих трудностях. Он пишет ей, что служит на самой границе, что служба ему нравится, учеба дается легко. Скоро приобретет новую военную специальность.

Над последними строками письма он уже совсем спит. Сев на свою кровать, кладет голову на тощую жестковатую подушку. Засыпает в ту же секунду. Ему снится Нина. Они сидят у индикатора кругового обзора и он показывает ей, как нужно искать на экране самолеты.

Стерницкого будит старшина роты Губанов. Он не понравился солдату с первого дня службы. Придирчивый. Честь отдал неправильно — велит пройти десять раз перед зеркалом и отдать честь своему отражению. Разве это не унизительно?! Пройдешь грязными сапогами по полу — бери щетку и натирай. «И кто только выдумал этих старшин, — думает Стерницкий. — Была бы моя воля, я бы разрешил солдатам в личное время делать все, что они хотят. Жалко, что ли?».

— Спать до отбоя не разрешается, — качает головой старшина.

Но как только он уходит, Стерницкий снова засыпает. Даже не замечает, как это происходит.

И опять старшина будит его. Только смотрит уже строго, недовольно.

— Что же вы, рядовой Стерницкий, не выполняете распорядок дня?

— А разве я не имею права чуть-чуть подремать? — вздыхает Стерницкий. — Кому от этого плохо?

— Не имеете. На то отведено другое время.

— Неужели в личное время я не могу заняться чем хочу? Это просто несправедливо.

— Встаньте, когда с вами разговаривает старший. Стерницкий нехотя поднимается.

— За пререкания с командиром объявляю вам наряд вне очереди. Придет после отбоя машина, будете разгружать продукты для столовой.

И пришлось Стерницкому разгружать продукты. Он таскал на склад мешки с картошкой и думал: как хорошо начался день. Сидел в индикаторной, смотрел за полетом целей. Кое-чему даже научился. Потом занимался в классе. Все было спокойно, никто не кричал. Потом писал письма домой. Но старшина все испортил…