Мастер охоты на единорога - Анна Малышева

– Да он вообще не говорил со мной, зато его супруга, которая взяла трубку, отчитывала меня пятнадцать минут. Не знаю, как я это выдержала, наверное, потому, что была в шоке после того, что мне сказал Алесь. В общем, эта милая женщина в конце концов пообещала, что убьет меня, если я еще раз приближусь к ее мужу.

Некоторое время подруги молчали. Александра не решалась больше ничего советовать, слишком хорошо понимая, как может быть неуместен совет в такой ситуации, когда человек должен следовать только голосу своего сердца и своей совести. «А как бы я сама поступила на ее месте? – спросила себя Александра, вспомнив оба своих неудачных брака. – И кто я такая, чтобы давать ей советы? Муж пошел на подлость, чтобы устроить новую жизнь с новой женщиной, это понятно, это случается сплошь и рядом. Но хотя сама Таня не вела тут безгрешное существование, такого наказания она не заслужила. Лишиться жилья, остаться с детьми на улице только потому, что все еще пыталась сохранить семью, поддержать супруга в его начинании…»

– Ну, что же мы время теряем?! – внезапно с преувеличенной бодростью воскликнула подруга, очнувшись от тягостного оцепенения. – Этим делу не поможешь. Ты хотела идти в музей? Пойдем, он уже открыт.

Колледж, возвышавшийся на бывшей рыночной площади, в историческом центре старого города, стоявший на самом берегу реки Пины, был уже знаком Александре по фотографиям. Это было здание семнадцатого века, с мощными стенами, толщиной в два метра, оштукатуренными и выкрашенными в кремовый цвет, с рыжей двускатной крышей и причудливым делением разновысоких этажей – от самых высоких первых до крошечного последнего, представляющего собой длинную надстройку, тянувшуюся вдоль крыши. Стены оживлялись лишь плоскими ложными колоннами. Архитектор, строивший его по приказу князя Радзивилла, явно больше беспокоился об удобстве и прочности, чем об изяществе форм. И все же старинный колледж, отражавшийся в спокойной воде широкой реки, возносивший в туманное бледное небо ряды высоких печных труб, был очень красив.

Александра смотрела на него с сильно бьющимся сердцем. Никогда еще ей не хотелось сбежать, остановившись перед входом в музей. Татьяна, успевшая за время недолгой прогулки успокоиться или только делавшая вид, что успокоилась, удивленно взглянула на нее:

– В чем дело? Чего мы ждем? Учти, в этих маленьких провинциальных музеях начальство иногда появляется только с утра.

– Да, так… Что-то задумалась, стоит ли идти.

Александра сама поразилась, когда произнесла эти слова. Она и впрямь была готова отступить в последний момент, на пороге музея – такой липкий, тошнотворный страх вдруг наполнил ее сердце. Художница повторяла про себя все доводы, которые привел ей Павел, убеждая в том, что ее роль в этом деле вполне безопасна. Теперь даже те из них, что казались ей приемлемыми, приобрели иную, зловещую окраску. Ясный день, казалось, потемнел.

– Ну, это глупости, – недоуменно прервала наступившее молчание Татьяна. – Раз пришли – идем. Или сразу на пленэр, пока дождь не пошел. Что-то у меня плохие предчувствия!

– И у меня, – ответила Александра, имея в виду вовсе не дождь.

…Татьяна, удивленная ее замешательством, взяла все переговоры на себя. Это было и к лучшему – Александра настолько поддалась овладевшей ее панике, которую скрывала с трудом, что вряд ли смогла бы убедительно врать. Для начала она обратилась к пожилой служительнице, показав ей свое столичное удостоверение сотрудника музея, чем мгновенно ее пленила. Подруг сразу провели к заведующей, и Татьяна, совершенно непринужденно, представилась сама и представила подругу.

– Вот, хотели бы провести в Пинске и окрестностях недельку, – сообщила она. – И к вам не могли не заглянуть. Александра – из Москвы, кстати, она так к вам рвалась!

– Очень приятно слышать, – польщенно заметила заведующая, почти кокетливым жестом поправляя прическу – волосок к волоску.

– Мы бы хотели тут пару экспозиций зарисовать, – продолжала Татьяна. – Можно расположиться на день-другой?

– Да на сколько угодно! – Их просьба вызвала самую приятную улыбку на губах женщины. – Я вам выпишу временные пропуска, и работайте, сколько угодно!

Пропуска были получены немедленно. Александра не произнесла ни слова о том, что желает осмотреть запасники, справедливо полагая, что поспешность может насторожить заведующую, к которой не так давно, в мае, ворвался Павел, воодушевленный перспективой вернуть свою фамильную реликвию.

– Ну вот, стоило волноваться, – заметила Татьяна, идя рядом с подругой по залам, высоким, с белыми сводчатыми потолками. – Мы отлично тут устроимся. Хотя я предпочла бы пленэр. Разве что… Эту прялку я зарисовала бы. Она любопытная!

Остановившись рядом со старинной прялкой, она указала на нее задумчивой, притихшей спутнице.

– А что в ней любопытного? – спросила Александра.

– Ну, как ты не видишь? – изумилась Татьяна. – Это же настоящая белорусская старина, из медвежьего угла. Семнадцатый век… Представь, душная хатенка, зима, на печке от лихорадки дрожат ребятишки… Мужик в корчме, месяц в небе, волки в поле, а баба сидит за этой прялкой, нитку тянет и песню тянет, такую же серую, как нитка, как вся ее бабья жизнь… И песня про что-нибудь страшное или печальное…

– Да ты поэт! – невольно проникнувшись лирическим настроением, внезапно охватившим подругу, воскликнула Александра.

– Никакой не поэт, просто это прошлое моего народа, потому оно мне близко. А для тебя, конечно, это всего лишь прялка…

– Хорошо, рисуй прялку! – согласилась Александра. – Если есть настрой, это уже полдела. А я посмотрю еще…

Оставив подругу устраиваться с этюдником перед старой, черной от времени прялкой, Александра прошла по всем залам, осмотрела все немногочисленные и, как услужливо подсказала внезапно появившаяся заведующая, временные экспозиции.

– Музей у нас, конечно, крошечный, – дружелюбно сообщила она. – Видите – быт Полесья, природа Полесья, русская живопись 19 века, Васнецов, Шишкин… А в том зале – интереснейший саркофаг, 12 века… Уникальная керамическая плитка…

– Я обратила внимание, – Александра безуспешно пыталась изобразить воодушевление. Гнетущее чувство опасности не оставляло ее. – И коллекция монет прекрасная…

– Да у нас множество материала, многое еще от Радзивиллов осталось, только вот места нет! – пожаловалась заведующая, то застегивая, то расстегивая пуговицу на легком плаще. Она явно собралась уходить. – И нет людей, что самое печальное. Молодежь у нас работать не желает. Все уезжают, кто в Минск, кто за границу. Я и еще два человека – мы все должны делать, и экспозиции составлять, и оцифровкой заниматься… Нельзя же отставать от времени! А знаете, сколько у нас единиц хранения? Более шестидесяти тысяч!

Александра покачала головой, храня на лице выражение благочестивого ужаса. Она наконец решилась бросить пробный камень. «Ведь увидел же как-то приятель Павла эти гобелены! Причем, по словам Павла, случайно увидел!»

– А как часто у вас меняются экспозиции? – спросила она.

– Ну, где там часто! – отмахнулась та. – Ведь это большая работа, и делать ее некому, нет рук. А у меня – сплошная бумажная возня, методические занятия, лекции, консультации…

– Вот как… – Художница, воодушевленная внезапным наитием, которому всегда следовала в сложных ситуациях, уже не сомневалась и не собиралась останавливаться. – А мой знакомый, из Питера, был тут в марте и вроде бы видел какую-то другую экспозицию. Я все тут уже успела осмотреть, а того, о чем он мне рассказывал, – нет… Наверное, он с чем-то перепутал. Он ведь ездил по всей Беларуси!

– Конечно, перепутал! – немедленно согласилась заведующая. – У нас ничего тут не менялось уже года два, в этих залах. Разве что в запасниках побывал? В марте я как раз брала отпуск за свой счет, тут меня замещала одна бойкая барышня, молодой специалист. Не знаю, что конкретно она могла показывать вашему знакомому, но она это делала на свой страх и риск…

Александре показалось, что в голосе женщины прозвучала ядовитая нотка. «Она с этой бойкой барышней в контрах!» – поняла художница.

– То есть все-таки имеется вероятность, что он видел какие-то другие ваши сокровища? – с шутливой улыбкой уточнила она.

– Даже страшно предположить, какие… – многозначительно ответила заведующая, вкладывая в эту фразу смысл, ведомый ей одной.

– А нельзя ли узнать у вашей сотрудницы, что конкретно она показывала моему знакомому? Он рассказывал о каких-то чудесах… В частности, об очень живописных старых коврах или гобеленах… Но очень в общих чертах, а мне было бы интересно знать, почему они ему так запомнились. Он к таким вещам вообще-то равнодушен, в отличие от меня, так что, если он о них вспомнил, это должны быть настоящие шедевры!

«Ну, все… – пронеслось у голове у Александры, пока она, продолжая улыбаться, смотрела в лицо заведующей. – Сейчас или будет сцена, вроде той, которую устроили в мае Павлу, или я победила!» А заведующая медлила. Она морщилась, словно отведав чего-то кислого, отводила взгляд с таким видом, словно для нее было тягостно смотреть на собеседницу. Наконец призналась: