Моя нежность - Дарина Александровна Стрельченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Хвоя». Декабрь 2063-го
Когда стало ясно, что помощи с Земли ждать не следует, и проект «Сол» отменять не будут, Игорь Атласов, главный инженер-механик «Хвои», облачался в защитный костюм и глотнул из соски свою последнюю чашечку кофе.
– Инструмент готов? – крикнул он. В технических отсеках приходилось кричать: околосолнечный космос давал гул, сильно вибрировали внешние переборки.
– Лазерной пилы лёгкой нет, – озабоченно откликнулся Юст.
– Лёгкой не надо, – усмехнулся мистер Игорь. – Юстик… Дай сигарету..
Сигарет в «Хвое» было строго по счёту: раз в неделю на каждого курящего члена экипажа. Не курила только Ната, не выносившая запаха табака. Но в этот раз сигарету поднесла именно она. Дождалась, пока Игорь закурит, и рывком стянула с него поглощающий радиацию браслет.
– Ты чего?
– Я пойду. Ты останешься. Я пойду чинить.
– Ната! Этого ещё не хватало!
– Я лучше тебя знаю, как крепится ковш. Я участвовала в разработке
прототипа. Я сама разрабатывала механику и противовесы, Игорь. Я знаю, как отсечь хвост так, чтобы ковш не рухнул в космос.
– Ната! Я тоже знаю! Пусти! Наташа!
Она стащила с него второй браслет и защёлкнула на запястье. Резко велела онемевшему Юсту:
– Подготовь мой скафандр. Я иду вместо Игоря.
– А капитан? – растерянно спросил Юст.
– Капитан в курсе, – скупо ответила Ната, собирая в пучок тёмные косы.
– Ната! Да почему? – отчаянно спросил Игорь, перехватывая её руки. Ната вывернулась и вскочила.
– Потому что система навигации после дементоров дышит на ладан, и только ручной режим. При таком раскладе никто не управится с ковшом, кроме тебя! И если подохнешь ты, Солнца не зачерпнуть!
***
…В старом подъезде привычно, тошнотворно пахло куревом. Двери рассохлись и скрипели, сквозь щели сочился свет. Небо было пасмурным – скоро как хлынет!
Ната вошла в дом, и ей показалось, что оживают призраки.
Брызнули врассыпную кошки. Блеснула надпись «Рыбий глаз – алмаз», четверть века назад нацарапанная на кирпичах. Та старая выбоина в штукатурке по-прежнему походила на кукушку. А вот тут, у входа в подвал, братья хранили велосипеды.
Тянуло сыростью и прохладой.
Как заблокировать, а затем отсоединить часть корабля, Ната знала отлично. Всё шло как по маслу – руки и механизмы слушались отлично, просто идеально, но – лишь до свечи. Встретившись с ней, Ната выругалась; мелкая, капризная, необходимая свеча, нагревающая термозапор клапана… Почему именно её? Почему сейчас?
Чернушки сломали свечу, и до замка было не добраться. Ната выругалась ещё раз – бодрее, спокойнее – и постаралась вспомнить, что им говорили: что делать, когда ломается свеча. Сначала на лекциях. Потом – в институте эмуляторов. Несколько раз они чинили доставленные на Землю сломанные свечи – гладкие, из не дающих отражения, с напылением абдрамона кварцевых пластин.
Инструктор добивался, чтобы движения были автоматическим.
– Там раздумывать будет некогда, – то и дело слышали студенты ИОХа. – Там у вас будет три минуты.
– Там у вас будет три минуты, – отдалось в голове из далёкой дали. Три минуты… Никто не предупреждал, что будет так жарко, несмотря на абдрамон, на поглощающие радиацию браслеты. Зато кто-то из студентов говорил, что нужно выбрать самое прохладное воспоминание.
Так Ната и сделала.
Она поднималась всё выше, по выщербленным влажным ступеням. Дверь квартиры – красная, наискось перетянутая жёлтыми джутовыми нитями, – открылась с привычным чпоканьем, с лязгом металлического замка. «Странно, – мельком подумал она. – Ключ-то не доставала… Как она открылась…»
Из окна, сквозь занавески, ослепительно полыхнуло закатное солнце – вспыхнуло прямо в глаза, опалив ресницы горячим сухим жаром.
«Ничего. Скоро дождь, – вспомнила Ната и прошла в сумрачную квартиру. – Станет прохладней. А пока нужно закрыть шторы…»
Солнце слепило так, что Наташа пробирался к окну почти наугад, на ощупь. Но откуда-то знала, куда идти и что делать. Руки делали всё сами; зев окна сужался, свечение уже не резало глаза так сильно. В какой-то миг она поняла, что видит всё отчётливей, и веки уже не режет светом. Шторы сходились под ловкими пальцами, горячее нутро солнца, в которое погружались перчатки, переставало пульсировать, вспыхивало всё реже, успокаивалось и наконец успокоилось, засветившись ровной, золотистой короной…
Кухню стало видно совсем хорошо: круглый стол, лампа, букет полевых цветов; от них веяло прохладой. Тикали часы; время тянулось ласково и мерно. Слушая стрекочущие удары секундомера, Ната удивилась, что прошло всего три минуты – вернее, даже не прошло: ещё не было финальной вспышки.
Единственное, чего она хотела – и знала, что это нужно, обязательно нужно, – чтобы солнце скрылось совсем. Оно уже работало как надо; но то, что в шторах – тяжёлых розовых шторах – оставалась щель, было нехорошо. Ната помнила, что мама всегда сдвигала гардины на ночь. А ночь уже приближалась: откуда-то с краю наплывала чернота с короткими серебряными иголками звёзд.
Она вдруг почувствовал, как жжёт внутри – словно съела что-то острое, вроде фаршированного перца, который готовит бабушка. Но перец очень скоро превратился в раскалённые гвозди, стало не до шуток. Секундомер пискнул, сообщая: полминуты.
«Полминуты», – отчётливо подумала Ната, сжалась и стряхнула морок старой квартиры. В лицо, сквозь узкую щель почти сдвинутой обшивки, светила раскалённая спираль свечи. Это походило на глаз дракона, око, глядящее сквозь щёлку век.
Цепляясь за клёпки скафандра, чтобы руки не взмахивали, как крылья, Ната добралась до сумки на боку, вытащила сварку и, стараясь действовать скупо и точно, пристроила её у щели. Щёлки с фалангу шириной; сварка должна взять. Сдвинуть шторки люка, за которыми пряталась свеча, сильней, уже не было сил.
Шов, шов и ещё один. Спайка. Горячая тугая струя. Блеск. Вспышка. Свечение. Ну… Работай!
Работает!
Свеча засияла. Ната, нервно считая секунды, запустила термозатвор. Щёлкнул клапан. Мысли путались, и она позволила им плыть, как заблагорассудится, не впуская только одну – о самом последнем.
Сунула руку внутрь и неловко нащупала перчаткой нужный рубильник. Проверила консервацию отсеков. Блокировку. Автовзрыв.
Закричала изо всех сил, в немой, огромный, всё поглощающий космос, и дёрнула за рычаг.
Громадная тень помертвевшей половины «Хвои» накрыла всё ещё живые, светящиеся отсеки. Рухнула, полетела, медленно вращаясь, в пустоту, как гигантское животное, вымершее чрево Земли.
Совсем рядом блестела цель их полёта.
Двадцать секунд спустя Наталья Карецкова увидела
