Игра больше, чем жизнь. Рассказы - Андрей Дорофеев

– Коли он захочет – он и вставит обратно, – проговорила Катюша и, словно щедрый сеятель пригоршню зерна, бросила серебряно звякнувшие шпильки на брусчатку перед Андрюшиными ногами.

Андрюша не наклонился. Он лишь протянул руку – и в его руку легла лёгкая как синичка ладошка. Холодная…

Медведь и богиня заставили расступиться толпу. Заржала тройка, ямщик зацокал с облучка: "Н-но, милые!", и карета, как в доброй старой сказке, умчалась, оставив старый мир на церковной площади доживать свой заканчивающийся, попахивающий гнильцой век.

Что же дальше?

Купец Арманов оклемался, когда Тимоха, перекрестясь, вылил на того целое ведро сводящей зубы колодезной воды.

А оклемавшись, первым делом вспомнил про дожидающийся его шантильоновский мильон. Вскочил, завертевшись волчком, сам побежал в стойло, оседлал пегого Бегунка (благо ездок был знатный) и поскакал что есть мочи к Турчанинову. Шантильон заключил договор, и теперь мильон Арманова лежал в испанском банке, грея купцу сердце и карман.

"Теперь можно и на покой", – подумал Арманов, и вошло ему в голову бросить взгляд на творенье Андрюшкино, что на краю владений его стояло по оказии. Что этот баран испанский там такого усмотрел, за что мильон целковыми отвалил Арманову?

Собрался – сделал. Приехал ввечеру в Казимировку, да и не отужинав попёрся на утюг-скалу.

Глянул на неё – сомлел весь, да как заорёт дурным голосом. Смотрит, глаза оторвать не может от очей своих нарисованных, гнев Божий лучами испускающих, и орёт.

Так и дурачком сделался, хорошо, хотя бы в омут не свалился. Потерпели его недельку другую маман да дружки, да и сдали в заведение доктора Коннигера, под личную опёку. Содержание сделали ему по пятьдесят рублёв в месяц, чтобы не хворал.

А Арманов и не хворал. Он ходил по лечебнице, вынюхивал всё вокруг и при случае приворовывал карандаши и чернильницы. Ночью, когда толстый санитар в грязном халате засыпал на своем стуле, Арманов выбирался со своих нар, крался к стене и начинал малевать на ней художества. И был счастлив, пока не заставляли брать в руки ветошь и оттирать. Вот и вышел скряге его мильон – боком да не той стороной.

Через год-другой о нём все забыли.

Молодожёны с маман и Порфирием Иванычем переехали в Петербург, где Андрюша работал под высочайшим началом два года.

Порфирий Иваныч, заполучив полный карман звонких целковых, пошел шастать по многочисленным кабакам, тавернам да питейным домам Питера, этого музея под открытым небом, да и был выловлен спустя полгода близ Васильевского острова.

Маман в другой раз вышла замуж – за местного ростовщика, да так и жила с ним, покуда революция не перемешала всё вверх ногами.

Конец ознакомительного фрагмента.