Будь со мной - Джоанна Бриско

Я попробовала незаметно залезть себе под ночную рубашку, чтобы убедиться, что во сне поддалась желанию.

— Руки!!! — гаркнул Ричард, схватил меня за пальцы, понюхал и поцеловал их кончики. — Это моя территория.

Я прижалась к нему сильнее. Желание переплелось с чувством вины.

— Что-то тебя завело. Да ладно, во сне тебе разрешается изменять, но только если ты поделишься со мной. Что же приснилось нашей милой безумице?

— Ничего, — сказала я. — Ничего.

Я не могла ему рассказать. Истоки этого преследующего меня кошмара лежали во Франции, где я впервые поняла, что такое желание, но его сексуальная грань вызывала у меня отвращение, поскольку тот период был связан со смертью. Незадолго до того умер мой отец. Я никогда не могла спокойно говорить о нем, даже когда выросла. Я любила его сильнее всего на свете. Было такое, что я не хотела вспоминать из-за него, из-за скорби по нему, но оно приходило ко мне по ночам, а теперь, похоже, начинало вторгаться и в реальную жизнь. Взрослея, я поняла, что скрывала от себя столько же, сколько скрывала от Ричарда или матери, все глубже замыкаясь в себе от боязни столкнуться лицом к лицу с правдой.

— Поделись со мной, — сказал Ричард.

Я уткнулась лицом ему в шею, рот у меня раскрылся и в отчаянии приник к его коже.

— Клеопатра, — позвал он меня, его голос, как всегда в таких случаях, сделался недовольным. Называть меня Клеопатрой, королевой Нила, было одной из его любимых шуточек.

До поездки во Францию в моей жизни не происходило ничего интересного, по крайней мере она была беззаботной, в ней не было места ни сексу, ни смерти, вообще ничему, что находилось бы за пределами пригородов Северного Лондона и тихого существования в них маленькой послушной девочки, какой я была. Наверное, я когда-то была образцовой дочерью, старалась из всех сил, чтобы родители мною гордились, безумно боялась, что они умрут, или разведутся, или разочаруются во мне, и от этого любила их с такой силой, на какую только было способно сердце. Только тогда я этого не понимала. Мы были единым зданием, в котором я, трудный, но любящий ребенок, выступала в роли цемента.

— Я о тебе позабочусь, — сказал Ричард. — Ты же это знаешь, моя безумная и скверная прелесть.

Я вздрогнула.

— А что, я скверная? — сказала я ему в шею.

Ричард рассмеялся. Поднял мою голову, заглянул в глаза и поцеловал.

— Нет, ты хорошая, — серьезно сказал он. — Ты такая хорошая, что мне с тобой никогда не сравняться.

— Ничего подобного.

— Это правда, любимая. Кроме тех случаев, когда ты портишь воздух и делаешь вид, что это не ты.

— Кто бы говорил.

Я уехала во Францию (по обмену, Пасха, Клемансо-сюр-Луар) в состоянии скорби. Это произошло через две с половиной недели после смерти отца. Мать не должна была меня пускать, ей надо было оставить меня дома, обсудить со мной эту тяжелую утрату и заметить, что юная дочь отравлена горем, но она этого не сделала и так никогда и не узнала, как мне было тяжело.

Там я стала мыться намного чаще: в долине Луары не было других девушек индийского происхождения. Лежа в железной ванне в доме на задворках Клемансо-сюр-Луар, я до красноты терла кожу мылом, читая Паньоля, Колетт, Саган, всех этих певцов одиночества, задыхалась от смрада, идущего из труб, и наблюдала за тем, как усыхает, сжимается от тоски мое либидо, пока в конце концов мне не стало казаться, что оно меня задушит. Там не было даже на четверть индийцев, «квартеронов», как я про себя их называла. Там были одни бледные женщины в очках; потаскушки; подростки продажного вида в одежде с барахолки да пробирающиеся в Париж алжирцы, на которых все косо смотрели. Я могла лишь наблюдать за ними через щели в узорчатых оконных ставнях и думать о том, что если буду сильнее скрести мылом и люфой руки, грудь и шею, то смогу сделать свою кожу хоть чуточку светлее. Где-то недалеко, в комнате на верхнем этаже, двое детей занимались любовью.

Ричард потянулся, откинув пуховое одеяло. Холодный воздух тут же забрался мне под ночную рубашку.

— Лелия.

— Я подумаю об этом, когда проснусь, — демонстративно зевая, я переложила голову ему на живот.

— Хорошо, дорогая, — он погладил мои волосы. — Только мне надо рано на работу, — тихо добавил он.

— Мне нужно выспаться, — сказала я, усталость уже снова тянула меня к себе. — У меня семинар начнется не раньше полвторого. — Я подтянула колени почти к подбородку.

— Тогда поцелуй меня на прощание прямо сейчас, — попросил он.

Я чмокнула его в подбородок и заснула.

Когда проснулась, его уже не было. Надеюсь, он не решил, что я опять впала в то состояние, которое ему казалось дурным настроением и злило его больше всего, но на самом деле было лишь проявлением моей тревоги.

Достала из пачки тест на беременность (хотя нужно было подождать как минимум один день) и помочилась на палочку. Результат должен был проявиться через две минуты. Но уже через несколько секунд голубая линия подпрыгнула ко второй отметке.

Я села на унитаз и закрыла лицо руками. Вся будущая жизнь проплыла у меня перед глазами. Говорят, что так же умирающие видят свое прошлое в последние секунды жизни.

Что-то заставляло меня верить в то, что эта беременность не прервется. Но под уверенностью плескались волны страха, черные, стремительные, словно я стояла на мосту и случайно посмотрела вниз, где прямо под ногами бушует темный поток воды, приводящий в движение мельничное колесо. Сердце заколотилось, я позвонила Ричарду на работу. Он был на собрании. Ничего передавать ему не стала, опустилась на кровать и какое-то время сидела неподвижно, пока не заболела рука, все еще сжимавшая телефонную трубку. На локтевом суставе забилась маленькая жилка. Я встала на матрас, немного наклонилась, чтобы увидеть в зеркале отражение своего живота. Когда я снова опустилась, из груди вырвался короткий отрывистый смешок, какое-то беспокойное «яхей». Мне нужно с кем-то поделиться. Сейчас мне нужно было проверять сочинения, но вместо этого я надела любимую сиреневую куртку и отправилась к своему врачу на Грейт-Рассел-стрит, где объявила, что беременна, и приняла поздравления от медсестры. Я хотела попросить своего терапевта, добрую женщину родом из Австралии, измерить мне температуру и заодно посоветовать что-нибудь, но она была занята. Я поднялась по лестнице. Как мне хотелось оказаться в объятиях Ричарда! Выходя на улицу, я столкнулась с Сильвией.

— О! — воскликнула я.

— Это ты! — Она улыбнулась сначала одними губами, потом глазами, а потом и вовсе засияла. — Ты сегодня очень красива.

Я тоже улыбнулась, но она как будто уже догадалась о моем секрете. Возбуждение распирало меня. Я попыталась себя успокоить.

— Я беременна! — вырвалось у меня. Голос дрогнул.

— Я знаю, — сказала она. Мы нервно засмеялись, чуть было не обнялись, потом постояли молча. Теперь полагается меня обнять, подумала я. Чего ты ждешь?

— Ребенок… — Через пару секунд со словами «Поздравляю!» она обняла меня.

Мимо пронесся автобус.

— Спасибо, — ответила я. Даже на улице, среди выхлопных газов машин, я уловила исходивший от нее запах дорогого мыла и чистых волос.

— Но как ты догадалась?

— Ты, как ребенок, почти засыпала на ходу от усталости.

— О… да.

— Главный признак — ощущение сильной усталости. Я замечала это и раньше у женщин, которые забеременели. Я это вижу.

Я представила, что на это сказал бы Ричард: «Предсказательница хренова!»

— Надо всего лишь замечать разные мелочи, ничего тут сложного нет, — объяснила она и окинула взглядом мою фигуру.

Я подняла руку к шее. Грудь уже начинала побаливать и немного разбухла.

— Боже, зачем же я вам все рассказала? — Меня вдруг охватила паника. Небо над музеем было ярким и чистым. Рождество явно закончилось. — У меня… у меня ведь это уже не первый раз. Я же собиралась рассказать только матери да еще одной подруге. Об этом пока знает только медсестра моего врача.

— И Ричард не знает?

— Даже Ричард!

— О! — сказала Сильвия, как будто даже довольно. — Давай сходим в кафе. Отпразднуем. — Она посмотрела на часы. Я отметила идеальную овальную форму ногтей у нее на руках.

Я представила себе пустую квартиру, вымученные сочинения старшекурсников, которые мне предстояло читать, в то время как во мне зарождалась новая жизнь, и решительно кивнула:

— Идем!

На улицах владельцы магазинов все еще драили тротуар перед своими дверьми. Когда мы проходили мимо кафе, теснившихся на Мьюзием-стрит, Сильвия презрительно морщила нос.

— Это все для туристов, — заметила она, отчего я рассмеялась. — А вот это вроде ничего. — Она увлекла меня в кафе, в витрине которого была выставлена итальянская посуда.

На Сильвии были белая блузка с большими лацканами и темно-серая юбка, сидевшие на ней идеально, и у меня еще раз возникла мысль, что ее внешне невыразительная, неяркая одежда на самом деле была совсем недешевой и подбиралась очень тщательно. Об этом свидетельствовало то, что каждая деталь была тщательно отделана и четко занимала отведенное ей место. Она показалась мне похожей на маленькую французскую монахиню, вышедшую в город в выходной день.