Операция «Фарш». Подлинная шпионская история, изменившая ход Второй мировой войны - Бен Макинтайр

«Дядя Джон» Годфри считал двумя основными слабостями немецкой разведки «принятие желаемого за действительное» и «поддакивание начальству»: «Если начальство настойчиво требовало информации на ту или иную тему, немецкая разведывательная служба не гнушалась высасыванием из пальца донесений, основанных на том, что она считала вероятным». Вместе с тем нацистское высшее командование, получив противоречащие друг другу разведывательные донесения, «было настроено верить тому из них, что лучше соответствовало его уже сформировавшимся представлениям». Если бы удалось использовать параноидальную склонность Гитлера принимать желаемое за действительное и трусливое поддакивание его подчиненных, то операция «Баркли» могла бы иметь успех: немцы обманули бы сами себя.

Дезинформация шла на нескольких фронтах. Инженеры принялись фабриковать в Восточном Средиземноморье несуществующую армию; двойные агенты начали направлять своим шефам из абвера ложную информацию; планировались обманные перемещения войск, посылались фальшивые радиограммы, предполагалась вербовка греческих переводчиков и офицеров, приобретение греческих карт и валюты. Все это должно было создать впечатление, что готовится атака на Пелопоннес.

Пока Беван и Кларк сообща плели нити операции «Баркли», Монтегю и Чамли начали искать труп.

Набрасывая первоначальный план, Чамли предполагал, что можно просто прийти в военный госпиталь и за 10 фунтов выбрать подходящий труп. В действительности все оказалось несколько сложнее. Вторая мировая война погубила больше людей, чем любой другой конфликт в истории, но найти именно такого мертвеца, какого нужно было, оказалось на удивление трудно. Люди гибли, люди убивали себя — но всё не теми способами. Жертвы бомбардировок не годились. Самоубийств было больше, чем в мирное время, но обычно они совершались с помощью веревки, бытового газа или химикатов, что с легкостью могло обнаружиться при вскрытии. Требования были довольно специфичны: нужен был свежий труп мужчины призывного возраста без явных травм и физических недостатков, причем родственники не должны были возражать против того, чтобы совершенно незнакомые люди увезли тело близкого им человека неизвестно куда и с неизвестными целями. Монтегю обратился за советом к тому, кто знал о смерти больше, чем кто-либо другой.

Сэр Бернард Спилсбери был главным патологоанатомом Министерства внутренних дел, экспертом-свидетелем на многих знаменитых судебных процессах того времени, пионером современной судебной медицины. Сэр Бернард коллекционировал смерти, как другой мог бы коллекционировать марки или книги. Полвека, вплоть до своей собственной таинственной кончины в 1949 году, Спилсбери накапливал информацию о смертях, происходивших по обычным и необычным причинам. За это время он совершил около 25 тысяч вскрытий. Он изучал смерть вследствие удушья, отравления, несчастного случая и убийства, и особенности каждого казуса он записал своим путаным почерком на одной из тысяч карточек, закладывая основы современных криминалистических методов.

Сэр Бернард Спилсбери, старший патологоанатом Министерства внутренних дел, один из пионеров научной криминалистики, знавший о мертвых больше, чем кто-либо из живых.

Спилсбери впервые привлек к себе внимание публики в 1910 году в результате прискорбного дела доктора Криппена. После того как доктора Хоули Харви Криппена, уроженца Мичигана, арестовали при попытке бежать с любовницей в Северную Америку, Спилсбери идентифицировал останки, зарытые в его погребе в Лондоне, как принадлежащие его пропавшей жене Коре, основываясь на характерной рубцовой ткани фрагмента кожи. Криппена повесили в 1910 году. В течение последующих тридцати лет Спилсбери давал свидетельские показания в судах по всей стране, подтверждая позицию обвинения в ясной, точной, неопровержимой манере, с интонациями абсолютной нравственной правоты. Газеты восхваляли его, описывая его прямую, красивую фигуру на свидетельском месте, отмечая соединение в нем научной убежденности с характерной для эпохи короля Эдуарда определенностью моральных оценок. По словам одного современника, Спилсбери казался универсальным инструментом воздаяния в одном лице: «Он мог бы в одиночку обеспечить все юридические последствия убийства: арест, обвинение, вынесение приговора и обследование трупа, — за исключением, пожалуй, одного, требующего краткого участия палача». Его манера выступлений в суде славилась мудрой весомостью и лаконизмом; он никогда не использовал трех слов, если хватало одного. «Он вырабатывал мнение, выражал его самым ясным и сжатым образом из возможных и держался его, несмотря ни на что».

До Спилсбери судебная патологоанатомия была во многом дискредитирована, слыла чем-то сомнительным с научной и медицинской точки зрения. Но к 1943 году при его активном участии изучение трупов, считавшееся «мерзкой наукой», превратилось в строгую дисциплину, одновременно зловещую и пленительную. Кроме того, Спилсбери прославился экспериментами на самом себе. Он вдыхал окись углерода (угарный газ), проверяя его воздействие на организм, и записывал свои ощущения (малоприятные). Он спустился в люк на Редкросс-стрит, желая разобраться, что за газ убил там рабочего. Случайно проглотив в больничной лаборатории возбудителей менингита, он «продолжал работу как ни в чем не бывало». Говорили, что сэр Бернард мог определить причину смерти по запаху трупа. В 1938 году газета «Вашингтон пост» назвала его «Шерлоком Холмсом современной Англии».

Однако то, что он всю жизнь вдыхал запахи смерти, вглядывался в трупы и соприкасался с самыми темными сторонами человеческой натуры, наложило на выдающегося ученого свою печать. Внимание прессы ударило ему в голову. Сэр Бернард держался отчужденно, высокомерно, был полностью убежден в своей непогрешимости. Он видел мир затуманенным, смотрел на него через завесу цинизма и самодовольства и редко выказывал даже толику симпатии к кому-либо, живому или мертвому. Глядя из-под тяжелых век «аристократически-надменным» взглядом, он казался ящерицей, одетой в лабораторный халат, и от него постоянно пахло формалином.

Юэн Монтегю встретился со знаменитым патологоанатомом за бокалом чуть подогретого хереса в клубе «Джуниор Карлтон», где состоял Спилсбери. Сэр Бернард уже сослужил одну мрачную службу британской разведке. Пойманных вражеских шпионов поставили перед жестким выбором: либо ты станешь двойным агентом, либо будешь казнен. Большинство согласились сотрудничать, но некоторые отказались или были сочтены непригодными для использования. Эти «невезучие шестнадцать», как их затем называли, были приговорены к смертной казни. Спилсбери сделал вскрытие их трупов, включая труп Йозефа Якобса, расстрелянного летом 1941 года, — последнего из всех, кого казнили в лондонском Тауэре.

Сэру Бернарду было шестьдесят шесть лет, но выглядел он намного старше. Монтегю не был склонен к подобострастию, но ему доводилось видеть выступления Спилсбери в суде, и он глубоко восхищался «этим необыкновенным человеком». Понимая, как странно звучат его слова, Монтегю сказал, что командованию ВМФ «нужно, чтобы немцы и испанцы приняли плывущее по морским волнам тело за жертву авиакатастрофы». Какого рода смерть соответствовала бы впечатлению, которое командование хочет создать? Тяжелые веки Спилсбери даже не моргнули, когда он услышал этот вопрос. Как писал позднее Монтегю, «он не спросил меня ни о чем — ни о том, зачем мне это нужно, ни о том, что я намереваюсь делать».

Наступила длинная пауза: патологоанатом обдумывал вопрос, потягивая херес. В конце концов тем же голосом, каким он говорил в залах суда, — «отчетливым, звучным, без тени колебаний» — он вынес заключение. Простейший способ, конечно, — это найти утопленника, надеть на него спасательный жилет и дать морю вынести его на берег. Но, если это невозможно, подойдет целый ряд других причин смерти, потому что жертвы авиакатастроф над морем, объяснил Спилсбери, не всегда умирают от телесных травм или от утопления: «Многие гибнут от переохлаждения, некоторые даже от шока».

Спилсбери вернулся в свою лабораторию в больнице Святого Варфоломея, а Монтегю сказал Чамли, что охота за подходящим трупом может оказаться более легкой, чем они ожидали. Тем не менее они не могли просто «приходить и спрашивать», нельзя ли купить труп, потому что наверняка пошли бы толки и вопросы. Ненадолго они задумались, не ограбить ли кладбище «на манер Берка и Хэра», но быстро отбросили этот вариант. (В 1827 году Уильям Берк и Уильям Хэр выкрали из гроба труп армейского ветерана и продали Эдинбургскому медицинскому колледжу за 7 фунтов. Затем они убили в общей сложности шестнадцать человек, чьи тела продавали для медицинских исследований. Хэр дал показания против Берка, тот был повешен, а его труп подвергнут публичному анатомированию.) Идея не выглядела удачной. Похищать трупы было неприятно, безнравственно и незаконно, и даже в случае успеха тело, пролежавшее в земле всего лишь несколько дней, не годилось бы для дела из-за разложения. Необходим был осторожный и готовый помочь человек, имеющий законный доступ к большому количеству свежих трупов.