Скальп врага - Иван Сербин

— В России одна беда, — пропел Лемехов, когда его „новенькая“ подержанная „восьмерка“ ухнула в разлившееся от тротуара до тротуара дождевое море. — Дураки! Не было бы дураков — и дороги были бы нормальные.

Сидящая рядом девушка только судорожно кивнула. „Восьмерка“ летела по главной улице, ревела сердито двигателем, едва не захлебываясь, с надрывом. С такими же интонациями кашляет по утрам курильщик с тридцатилетним стажем. Стрелка спидометра сползла к ста пятидесяти и дрожала, готовясь полезть еще дальше. Ночь, чего там.

Лемехов резко затормозил, вывернул руль. „Жигули“ пошли юзом, делая полный разворот, а Лемехов довольно засмеялся. Девица охнула, втянула голову в плечи. Ее опрокинуло на Лемехова, и она непроизвольно ухватилась за него. Получилось что-то вроде непроизвольных объятий.

— Правильно, умница, — спокойно, едва не равнодушно кивнул тот. — И не надо скрывать своих внутренних порывов. Каждый имеет право на чувства.

Девица взвизгнула, закрыла глаза, уткнулась тонким личиком в лемеховскую куртку. А тот только усмехнулся криво, пропел: „Эх, ма-ать“.

— Останови! — заверещала девица прямо в плечо. — Останови, придурок!

— И даже справка есть! — заорал в ответ Лемехов и засмеялся куражливо.

— Идиот! — визжала девица.

— Еще какой! — вторил ей Лемехов.

Несло его нынче что-то. Тащило. Хотелось совершить какую-нибудь страшную глупость. Такую глупость, чтобы завтра весь город заговорил. Например, снести холеным бампером фонарный столб напротив ГУВД. Или въехать в фойе мэрии, вышибив двери. Да только, вот беда, ничего такого он сделать не сможет. Столб снести не удастся — тачка слабовата. Скорее сам вокруг столба пружиной обовьется, а заодно и соплюху эту „текстильно-швейную“ намотает. В мэрии же ступеньки больно высокие. Бах! — и полетят оба через лобовик, как вороны. До ближайшей стены.

— Переходим к следующему номеру программы, — торжественно проорал Лемехов. — Разворот на триста шестьдесят градусов с одновременным…

— Высади меня! — не дослушав, заорала девица, расцепляя объятия. — Высади меня!!! Чудило!!!

Лемехов резко нажал на тормоз, и „восьмерка“, пролетев по инерции еще метров пятнадцать, остановилась. Девица едва не вынесла лбом стекло. Лемехов перегнулся через стройные, обтянутые джинсой ножки, открыл дверцу.

— Выматывайся, — сухо сказал он. — Давай. Пошла вон.

Девица подозрительно хлюпнула носом.

Позади, в полумраке, вспыхнул синий маячок, взвыла сирена. Прострельно ударил вдоль улицы яркий свет фар.

— Ну вот, — Лемехов оглянулся. — Менты. И откуда же вы, родимые, взялись?

— Ты — законченный шиз! — зло выдохнула девица.

— Я веселый, — поправил Лемехов.

— Больной.

— Веселый.

— Тебя в психушку надо отправить.

— В цирк, — ответил Лемехов, доставая сигареты и закуривая. — Ты едешь? Или решила пешочком прогуляться?

Девица снова шмыгнула носом и полезла в карман за платком. Выходить ей не хотелось. До текстильной общаги своим ходом добираться не меньше часа, а ловить частника — неизвестно, на кого нарвешься. Шпаны в городе развелось — что тараканов на общепитовской кухне.

— Если ты дашь слово, что поедешь спокойно… — начала она, но Лемехов безапелляционно перебил ее:

— Не дам. Либо ехать, либо спокойно. Не нравится — выматывайся. Не заплачу.

— Дурак, — девица выбралась из машины, посмотрела на целенаправленно шагающего к „восьмерке“ сурового сержанта. Сержант был зол и давал себе отмашку полосатым жезлом. — Товарищ милиционер, — сказала она, — посадите его на пятнадцать суток, он — сумасшедший.

— Иди, иди, священная корова, — пробормотал Лемехов и поглядел в зеркальце бокового вида.

— Разберемся, — железобетонно лязгнул сержант.

— Ну ладно… — Лемехов захлопнул дверцу и ударил по газам.

„Жигуль“ резво прыгнул вперед. Девица криво усмехнулась, крикнув: „Я же говорила“. Сержант остался стоять с открытым от изумления ртом. Секунду он переваривал произошедшее и прохладный осенний воздух, затем поднес к губам свисток. Звонкая переливчатая трель прокатилась над ночной улицей.

— Не свисти, родной, — пробормотал Лемехов. — Деньги высвистишь.

Сержант, прижав фуражку рукой, помчался к машине. Девица — следом.

Улица поворачивала вправо, к вокзалу. Лемехов вывернул руль. Маячок метался в сотне метров позади, от стены к стене. Сержант оказался водилой не слишком умелым. Машину удерживал с трудом и с трудом же избегал столкновения с посторонними предметами, постоянно вырастающими на пути. Потоки воды окатывали тротуар. Словно мчалась по городу пара поливалок.

Лемехов посмотрел в зеркальце, оценил старание и целеустремленность сержанта, усмехнулся:

— Ну-ну, гонщик хренов, — и вдавил педаль газа до упора.

„Восьмерка“ вписывалась в повороты играючи, без напряга. Маячок отставал медленно, но верно. Лемехов довольно засмеялся. Визг резины вибрировал в стеклах, рассыпался мелкими неоновыми брызгами и тонул в лужах. Шарахнулась к стене голосующая у обочины припозднившаяся компания молодежи. Метнулся, едва выскочив из-под колес, бездомный кот. Лемехов вывернул руль вправо. Поворот, еще один, еще и… Он едва успел нажать на тормоз. Двор заканчивался глухим забором, за которым причудливым миражом красовался только-только возведенный остов здания и сонный подъемный кран.

— Оп-па, — обескураженно протянул Лемехов. — Лажа. Когда успели? Ведь месяц назад еще пустырь был.

Милицейский „жигулек“ выкатился сзади, перекрывая единственный путь к отступлению. Хлопнули дверцы. Лемехов взглянул в зеркало. Давешний сержант.

Бежал к лемеховской „восьмерке“, придерживая одной рукой фуражку, второй хватаясь за кобуру. Даже отсюда видать: лицо перекошенное, свирепое, губы шевелятся. Матерится на чем свет стоит. Грубо и грязно матерится. Дурачок. Отважный, но дурачок. Будь на месте Лемехова бандюк из отмороженных, полег бы сержант сейчас на мокрый асфальт. Откуда у него „ствол“? Нет у него никакого „ствола“. Бутерброд у него в кобуре, а не „ствол“. Как пятнадцать лет назад. Как десять лет назад, пять, год. А это кто там у машины такой счастливый, улыбающийся? Девочка, ягодка, солнышко. Успела в ментовский „жигуленок“ запрыгнуть. Вот что значит русская женщина. И коня остановит, и в горящую избу войдет, и в ментовские „Жигули“ на ходу запрыгнет.

Лемехов открыл дверцу, выбрался на улицу, пошарил по карманам. Попросил накатывающего бульдозером сержанта.

— Слышь, командир, сигареточку дай, а?

— Чего? — оторопел тот, снова давясь сочным осенним воздухом. Челюсть от изумления отвисла почти до начищенных гражданских туфель, до ровных стрелочек на серых брючках. — Сига…

— Сигареточку, — повторил Лемехов. — Курить охота — прямо спасу нет. Накатался с тобой. Ладно, теперь я — салочка.

— Чего? — повторил сержант, выпучивая глаза, вскипая мгновенно, как новенький тефалевский чайник. — А ну, документы.

— Документы? — Лемехов добродушно улыбнулся и протянул руку. — Ладно, давай посмотрю.

— Твои! — рявкнул сержант, трясясь от праведного гнева, и вдруг заорал на всю улицу: — Твои, понял? Документы давай! Быстро!!!

— Да ладно, сержант, ну чего ты? — примирительномягко забормотал Лемехов. — Чего ты сразу взбеленился-то? Дам я тебе документы, дам. Успокойся, — сунул руку в карман куртки, достал паспорт, права, протянул. — Вот, в порядке все. Права, доверенность, серпасто-молоткастый. Выбор, как на рынке.

Сержант цапнул документы с ладони Лемехова, как вороватая собака кусок мяса, принялся изучать права, затем доверенность. И то и другое отправилось в карман серого кителя. Дошла очередь и до паспорта.

— Так, гражданин Лемехов, — бормотал мстительно сержант, сверяя „личность“ с фотографией. — Значит, так и запишем. Неповиновение сотруднику милиции, превышение скорости, вождение в нетрезвом виде плюс многочисленные нарушения правил дорожного движения…

— Да ладно, сержант, ну че ты, — Лемехов улыбнулся. — Как не человек прям. Тут, видишь, какое дело, — кивнул на стоящую у „жигуля“ девчонку, наклонился, зашептал что-то торопливо сержанту на ухо. Тот слушал молча, постепенно лицо его светлело, на губах проявлялась ухмылка. — Понимаешь? — отлепился от его уха Лемехов. — Ну, сам посуди, в каком я был состоянии. А тут ты еще подкатил. — Он подмигнул. — Словом, сержант, давай не будем портить вечер, ладно? Договоримся без протокола. — Лемехов полез в карман, достал купюру, свернул пополам и протянул сержанту. — Командир, ну? Ну, чего ты?

При виде купюры тот нахмурился, вздохнул тяжко, оглянулся на машину. И деньги взять ему хотелось, и опаска брала. Проверяющих развелось, как собак бездомных. Посмотрел на топчущуюся у машины девицу.