Ретранслятор - Владислав Жеребьёв

На кухне ко мне отнеслись осторожно. Дородная тетка средних лет, пожалуй, единственный тут человек, не обладавший каким-либо из смертельных навыков, после моих сбивчивых объяснений выдала жестяную миску с кашей, ломоть хлеба и пук зеленого лука, а после указала на дверь.

— Топай, — сурово произнесла она, кивнув в сторону выхода, и я ни нашел ничего другого, как последовать ее совету.

Выбравшись на крыльцо, я уселся и вознамерился было позавтракать, если бы не появление на горизонте моего сомнительного друга. Вынырнув, уже, наверное, по привычке, из-за дровяного сарая, Гриша-сканер, щерясь во все свои двадцать четыре зуба, бодрым шагом направился прямиком ко мне. Вида он был в этот раз приличного. Трезв, побрит и даже, кажется, пах какой-то туалетной водой.

— Здорово, — поприветствовал меня вновь прибывший и не дожидаясь разрешения, плюхнулся рядом. — Ну вы вчера учудили. Весь рынок на ушах стоит!

— Это не мы, — отрезал я, отправляя в рот добрую порцию каши. — Ханоевы бойцы все начали, а мы исключительно по инструкции.

— Ага, конечно, — произвел рыжий двойное согласие, из которого было ясно, что он мне ни на грош не верит. Впрочем, его право. Наглая рыжая морда Гришки мне тоже была несимпатична. — Но ты помни, вопрос сканирования все еще актуален, да и потом, Захар после ваших выкрутасов злее некуда. Давно я его таким не видел.

— Ну, хорошо, Димкина вина, допустим, но неужели из-за такой оплошности да в кутузку.

— Не скажи, братка, — гаденько зашипел рыжий. — Такая оплошность жизни стоит, да и потом, никто Димку тебя на дело тащить не неволил. Положить тебя там хотели, парень, понимаешь? По тебе били, не по конвою. Понимаешь ты, дурья твоя башка? Не зря на тебя две группы вышли, ой не зря. Ханою ты нужен, живой или мертвый, без разницы. Пока тебя можно голеньким брать, так что он и старается. Нет, прав я все-таки был. Надо тебя сканить. Может, беду на себя накликали, а ты тут кашу на крылечке хаваешь и в ус не дуешь.

Я же в этом мире ничего не понимал. Пытаясь разобраться в себе, в способностях, в изменившемся мире, я все больше и больше запутывался. Верить было некому, надеяться уж и подавно, и именно потому, немного поразмыслив, я решил покинуть общину, о чем позже и сообщил Захару при встрече. Впрочем, разговор наш был не только о моем отходе, но и о многом другом.

— Сегодня был на рынке, — цедил сквозь зубы седой, откинувшись в кресле и пуская дымные кольца в потолок своего кабинета. Захар тут был единственный, у кого был собственный кабинет, отдельная спальня с душем и кладовая с одеждой и боеприпасами. Что уж говорить, прав был толстый торговец. Устроился тут Захар и правда неплохо. — Был на рынке, — вновь повторил хозяин кабинета. — Говорил с Ханоем.

— И что? — наудачу поинтересовался я.

— Отрицает, — просто кивнул мой собеседник. — Говорит, что Артему Эдуардовичу примерещилось от жадности. С ним, мол, такое случается, но Артему я верить готов, а вот коменданту ни капельки.

— Что с Дмитрием?

— С ним вообще не очень понятно.

За целый день я так и не увидел пира. Замки на подвальной двери были крепки, а бдительная охрана не допускала связи арестанта с внешним миром.

— Мысли твои.

— Думаю. — Захар поскреб подбородок. — Странно все. Димка человек здравомыслящий, трижды подумает, прежде чем открытую местность пересечь без поддержки, а тут такой ляп. Посему выходит, будто перекупили его, а если так, то можно понять череду провалов в некоторых наших начинаниях.

В предательство пира не верилось даже мне, человеку, с ним мало знакомому. Захару не верилось вдвойне. Наташа, присутствующая при нашем разговоре, и вовсе отказывалась воспринимать любую информацию, пятнающую честь друга.

— Бред, — девушка тряхнула непослушной челкой. — Ну зачем ему, ради бога, так подставляться.

— А еще больший бред, что ты уходишь, — закончил за всех давно уже висящую в воздухе мысль седой. — Чего ерепенишься, спрашивается? Думаешь, всех круче? Да если бы не мы, гнил бы ты сейчас в подземке…

— …а может и не гнил, — вдруг нахмурился я. Все эти званые друзья и новые начальники начали мне сильно надоедать. Нет, ну конечно, я благодарен за то, что нашли, помыли, одели, чаем напоили, но не буду же я теперь из-за всего этого всю оставшуюся жизнь в ножки кланяться? — Давай так, Захар. Начистоту только.

— Давай, — вдруг легко согласился фриз.

— У тебя из-за меня могут быть проблемы, хоть в сложившейся ситуации я себя виновным и не чувствую. Ваши разборки с Ханоем, пусть они вашими и остаются. Мне все это побоку. Касаемо всего остального, ну там выживания в ваших далеко не рафинированных условиях, то спорный вопрос. Пищу, кров и одежду я, знамо дело, отработаю, но вмешиваться в чужие терки, даже если я их причина, я не буду. Так и знай.

Одной из многих причин моего ухода был конфликт Ханоя и Захара за сферы влияния. Естественно, каждый из них хотел прибрать, даже не меня, а мой редкий ретрансляторский дар, в выгодность которого я верил все больше и больше, к рукам. Первым успел седой, выслав наперехват группу своих боевиков, а когда комендант понял, что птичка упорхнула, решил перевес в живой силе противника устранить и даже пожертвовал ради такого дела четырех своих пси-бойцов.

Другой, не менее важной причиной стало откровенное нежелание работать хоть на кого-то в этом сумасшедшем доме. В данной ситуации нужно было спрятаться, залечь на дно, дать себе отдышаться, а затем уже лезть в разборки умирающего мира. Слишком много непонятных вещей произошло за последнее время, чтобы выбрасывать их просто так из головы. Мое появление в больнице было явно подстроено. До этого ни один сканер не мог нащупать меня, а тут аж два пеленга. Где я находился до этого? Почему моя медицинская карта имеет настоящее имя и поддельную биографию? Ответы на эти вопросы сулили многое, но самих ответов не было. Хотелось разобраться, но позже, а теперь на дно, прочь, в деревню. Туда, где меня не найдет ни один сканер.

В виновность Дмитрия я почему-то не верил. Что-то внутри меня говорило, что это если не несчастный случай, то чья-то немыслимая каверза, куда умудрился впутаться пир. Окончательное мое решение об уходе зависело от ответа седого, и я спросил в лоб, глядя прямо в глаза.

— Что планируете с Димой делать?

— Нарушение инструкции, — пожал плечами Захар. — Подставил всю общину, люди могли невиновные пострадать. Если бы был другой, то вздернули бы и всего делов. Тут же изгнание. Дадим вещички в руки, и пусть гуляет на все четыре стороны. С такой славой его не в один крупный отряд в области не возьмут.

Я улыбнулся и кивнул. Решение было принято.

Сенечка искренне боялся своего шефа, так как считал его хоть и сильным телепатом, но человеком, начисто лишенным рассудка. Время становления в отряде Ханоя он не застал, но старожилы, из тех, кто выжил и до сих пор имел доступ к коменданту, поговаривали, что теперь-то он успокоился, стал, что ли, рассудительнее, а до того вел себя будто бешеный зверь. Также имелся слух, что ко всему, что произошло с этим миром, Ханой лично приложил руку и был кем-то вроде живого бога, существа баснословной силы, мифического кентавра в рукотворном лабиринте собственных страхов, жестокости и боли.

Вот и сегодня, примостившись на подоконнике, Сенечка доедал ворованную ветчину и не спешил к шефу на доклад. Да тот бы и не пустил, наверное, а если бы открыл дверь, то размазал проглота по стенке одним только взглядом. Что-то у Ханоя не заладилось. То ли его бойцы откусили больше, чем смогли прожевать, то ли сам комендант где-то просчитался, но как сорока на хвосте принесла, погибло трое бойцов и старинный приятель Сенечки, Венька-бурят, получивший свое погоняло в зоне из-за своих азиатских корней.

— Где ты там, шельма? А ну, нахрен, сюда! — Голос хозяина сработал как удар электрошокера, и, пряча на ходу ворованную ветчину, Сенечка заспешил в кабинет шефа.

— Тут я, Ханой, ну чего ты, право! Все тружусь, тружусь, глаз не сомкнул со вчерашнего дня, а ты напраслину возводишь.

Комендант был средних лет мужиком с военной выправкой, шевелюрой неопределенного цвета и глазами бешеными и страшными. С таким взглядом раз встретишься и тут же уверуешь в плохое. Мыслей Ханоя никто понять не мог. Даже самый прожженный сканер, едва коснувшись сознания коменданта, в ужасе отшатывался и замыкался в себе. Сенечка как-то спросил одного из смельчаков, что такого ужасного он увидел. Сканер ответил кратко:

— Пустота. Безысходность. — Большего из него вытащить не удалось.

Представ пред светлы очи босса, проглот был как всегда весел и придурковат, что безмерно нравилось Ханою. Шибко умных он около себя держать не любил, но и работать с полными дебилами тоже не мог, и потому приходилось выискивать золотую середину.