Аквитанская львица - Дмитрий Агалаков

Людовик по-прежнему скрежетал зубами и сопел — тем более что пустая песенка про сеньора, возжелавшего молоденькую пастушку, была ой какой длинной! Алиенору, быстро входившую в роль, с каждой строфой соблазняли все более откровенно, а она оказывала все меньше сопротивления.

А потом, получив львиную долю оваций, подходила к мужу и, укладывая руки ему на плечи, как недавно — на спинку стула сладкоголосого певуна, с улыбкой спрашивала короля:

— Вам понравился наш дуэт, мой любезный господин? — и, не дождавшись ответа, усаживалась рядом с мужем.

И Людовик, бледный от негодования, бормотал:

— Да, неплохо, неплохо… Пожалуй…

Несмотря на ярость и раздражение, которое в нем вызывали менестрели, юный король понимал: подарок Господа в лице обольстительной супруги ему очень дорог. Очень! И, если он хочет угодить своей прекрасной жене, нежной и веселой, свалившейся на него из райских кущей, ему необходимо будет мириться со многим — в том числе и с Маркабрюном, которого он с удовольствием отлупил бы хлыстом…

Так прошло пару лет. И вдруг — свершилось чудо. Так думала Алиенора. Но тут была подсказка скорее не Господа Бога, а самого князя тьмы.

В один из декабрьских вечеров, когда король и королева уединились после славного ужина в покоях королевского дворца, сердце Алиеноры учащенно забилось. Да что там учащенно — оно просто грозилось вырваться наружу! Девятнадцатилетняя королева вспомнила о своем разлюбезном двоюродном дядюшке Альфонсе-Иордане, племяннике Гильома Трубадура, с которым оба славных мужа в давние времена вместе правили в Тулузе.

— Милый, — как всегда, вкрадчиво сказала Алиенора своему мужу, полулежа под балдахином брачного ложа. — Как ты думаешь, а не стоит ли нам преумножить земли королевства? — Ее прекрасные руки ласкали немного щупловатые, по-юношески, плечи мужа. — Она села на него верхом, потянулась к Людовику, поцеловала его в губы. — У меня есть превосходный план!

— И что же это за план? — спросил он, привлекая ее к себе. — На этот раз ты хочешь заполучить Англию?

— Не смейтесь, ваше величество, — нарочито серьезно сказала она. — Все дело в моей бабке, Филиппе, жене моего прославленного деда Гильома Трубадура…

Суть истории, которую Алиенора рассказала мужу, была в том, что ее дед Гильом Трубадур и Альфонс-Иордан имели равные права на Тулузу. Но после смерти Гильома Альфонс-Иордан осмеливался править в богатом южном графстве один, даже не думая делиться с потомками Трубадура.

— Мы могли бы раздвинуть границы нашего государства, — вновь сказала Алиенора мужу. — Тебе стоит подумать об этом, милый.

На следующий день они охотились в лесах Иль-де-Франса. Людовик не любил охот, но их обожала его супруга. Она была прирожденной наездницей, а соревноваться с ней в стрельбе из лука он бы и не взялся! Зато, с каким восхищением наблюдал Людовик, как Алиенора впереди всех несется через леса в пышном платье и шубке, в меховой шапке, с кинжалом у пояса и луком наперевес. Как она, смело управляя конем, настигает молодого оленя и бьет его одним выстрелом!

И с каким победоносным видом, спрыгивая с коня, она смотрит на бедное животное, истекающее кровью на первом снегу. И как повелительно говорит оруженосцу: «Добей его, Жак!»

Артемида-охотница, по-другому и не скажешь!

На привале оруженосцы и пажи готовили обед на всю королевскую компанию — на одних вертелах зажаривали оленей, на других — глухарей и перепелов. Ветер срезал дым и разносил его по окрестностям. Столы уже полнились закусками и винами, сладостями. Кругом рыскали собаки, охотясь за потрохами, устраивали друг с другом грызню.

— Что решил мой король — мы идем на Тулузу? — спросила Алиенора у мужа, точно вчерашний разговор прервался минуту назад.

Король и королева сидели в креслах, под крышей расписного шатра, укрытые шубами, и пили горячее вино. Людовик уже и позабыл о ее выдумке.

— Но прежде надо написать ему послание, — нахмурился он. — И устно потребовать часть твоего… нашего графства. Как ты думаешь?

— За это время он соберет войска и встретит нас во всеоружии, — с усмешкой обронила королева. Ее глаза вспыхнули. — Тут нужна стремительность! Чтобы он глазом не успел моргнуть, а наше войско уже стояло у стен Тулузы! Пусть возвращает положенное герцогам Аквитании!

Юный король сомневался, но выражение лица его супруги говорило, что она не примет отказа. Людовик обещал подумать.

— Графы Тулузы — могущественные сеньоры, государь, — выслушав своего сюзерена, вскорости высказался Рауль де Вермандуа. Вельможа королевской крови, хозяин большой провинции, сорокалетний Рауль был верным советником еще при Людовике Шестом, а недавно молодой король назначил его великим сенешалем своего двора. — Это не коммуна, наспех созданная в Пуатье, не чернь, вооруженная чем попало. И не скромный сеньор де Лезе. Право, не стоит, государь…

Но Людовик, лишь по-мальчишески нахмурившись, гордо поднял голову:

— Но и ему не тягаться с королями Франции. Или не так, граф?

— Альфонс-Иордан не отдаст вам свои земли, — убежденно вздохнул Рауль де Вермандуа. — Он только посмеется над этими притязаниями. Крепости юга очень сильны. Он запрет их ворота и выставит против нас войска.

Юный Людовик понимал правоту слов великого сенешаля и осознавал, что притязания Алиеноры чересчур велики. Он был не глуп, этот преобразившийся мальчик. Но в юном короле боролись два чувства: желание укротить воинственный пыл возлюбленной и безрассудная страсть к ней. И страсть победила.

— Ну и пусть, — с горячностью ответил молодой король. — Мы посмотрим, кто кого! Во имя Господа и Франции мы двинем нашу армию на Тулузу!

Переждав очередную зиму, во время которой воинственный пыл всех рыцарей Европы улетучивался, весной 1141 года Людовик стал собирать войско. Задача, поставленная перед феодальной армией, обескураживала аристократов, но слово короля есть слово короля. Они приносили ему оммаж, давали клятву верности. И весной уже двадцатилетний Людовик Седьмой вместе со своей женой выступил в поход на юг Франции. Ради этого Алиенора, привыкшая носить мужское платье, подпоясалась даже широким кожаным поясом воина с мечом у левого бедра. Она смотрелась очень воинственно, и муж вновь гордился ею.

Но похвастаться этим походом они не смогли. Граф Рауль де Вермандуа оказался прав. Каждая южная крепость, а они росли на скалах, точно орлиные гнезда, превратилась практически в неприступную твердыню. Король так и не получил генерального сражения, его войска, с трудом пробиравшиеся по южным дорогам, теребили отряды Альфонса-Иордана. Жгли катапульты, под покровом ночи жалили со всех сторон. Да и непопулярен был этот поход ни среди королевской аристократии, ни среди солдат в армии Людовика, не говоря уже о всей Франции в целом. Все это воспринимали как выходку взбалмошного мальчишки и безрассудной девчонки. Не дойдя до Тулузы, армия Людовика повернула назад. Для короля это была катастрофа, для Алиеноры — жестокое оскорбление.

— Не надо было мне слушаться тебя, — в один из горестных дней сказал он. — Какой я глупец!

Это был крик души, и Алиеноре хватило рассудка не перечить мужу. Она наконец-то поняла, что изначально была не права. Что не все, ею вожделенное, дается ей в руки. И во время отступления муж не услышал от жены ни одного грубого словечка. Аквитанка утешала своего Людовика всеми возможными средствами, а этими средствами юная королева располагала в полной мере. И он наконец-то растаял. Что стоит неудачный поход в сравнении с искренней любовью самого близкого на земле существа? Тем более, самого нежного и обольстительного…

Но главные беды были только впереди…

Алиенора уговорила мужа сделать крюк — коль они на юге, так почему бы не побывать в родной Аквитании? И потом, есть повод показать всей Франции, что не ради одной Тулузы они собрались в дальнюю дорогу. Так королевская чета и поступила. Часть армии, обремененная артиллерией и обозом, пошла на север, к дорогам, ведущим на Париж, а другая, мобильная, в рыцарских седлах, поспешила на запад…

Короля и королеву встречали в Бордо сердечно. Тут искренне любили подобную молнии дочку Гильома Десятого. Она полностью соответствовала темпераменту страны, ее вскормившей. И, конечно, отвечала своим землякам любовью на любовь.

Пиры следовали один за другим, трубадуры посвящали сбежавшей от них Донне все новые канцоны. Людовику Седьмому, которому подобного добра хватало и в Париже, радушный прием быстро надоел, и он приказал собираться. И тут его супруга не стала перечить, только попросила взять с собой родную сестренку Петрониллу. К тому времени это уже был совсем не ребенок, но девушка шестнадцати лет. К тому же, беря пример со старшей сестры, искавшая приключений — и не важно, на чью голову. Лишь бы жизнь была веселой и увлекательной.