Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

Мальчишкой парень давал им имена — сам не зная зачем.

Двадцатый.

Становясь с каждым годом старше всё чаще ловил себя на мысли о том, что он Двадцатый. Проявись его умения чуть раньше или чуть позже — он мог бы быть сейчас одной из этих стел.

Память неохотно делилась с ним обрывками прошлого. Потроша её раз от раза, он осознавал, что помнит даже не образы — лишь ассоциации.

Колючая борода отца, крепкие и излишне больно жалящие кулаки брата, звонкий смех младшей сестры. Скрип телеги, желание сунуть чего-нибудь в рот, солёный дух конского пота.

Лица матери он не помнил, как и её саму. Вместо неё в голове всегда проявлялся образ Матриарха. Память тотчас же сыграла с ним злую шутку — напомнила, что с ней стало, её посмертный вид. Рун помотал головой из стороны в сторону, прогоняя непрошенное наваждение.

У Шпиля он смотрел на тех, кто станет ему родителем. Мастер Рубера теребил собственные усы и недовольно хмурился, рассматривая мальчишку перед собой. Отец, не скрывая радости тащил на телегу мешки с зерном, крупой, яблоками. Рун смотрел на всех, как на великанов, решающих его судьбу и не знал, как себя вести. Внутри мальчишки одновременно клубились страх и предчувствие чего-то хорошего. Смеялся брат, радовался отец, женщины спешили окружить его заботой, мужчины — строгостью. Мальцом он не знал, что всего три дня назад с похода на безумку вернулся лишь мастер Рубера: Одноглазый Дун же навсегда остался во власти вдруг обуявшего его безумия.

Чародеев должно быть Двадцать. Столько может содержать Шпиль. Столько нужно для того, чтобы править на этих землях.

Став старше Рун не раз и не два подумывал найти отца и братьев, о чём имел неосторожность сказать Матриарху. Та с тяжёлой душой велела его выпороть — что служебные автоматоны выполнили на славу. Среди них, ему казалось, была даже Ска…

У чародея нет иной семьи, кроме Двадцати. У чародея нет жизни вне Шпиля. Нет, и никогда не было.

Парень усмехнулся — интересно, что бы об этом сказала Матриарх сейчас?

Он выдохнул, отряхнул руки, вытер их о штаны, кивнул каменной стеле как старому знакомому на прощание. Это всё в прошлом — грядущее же лежало дорогой у его ног.

Дорогой и вопросами.

Вигк. Противный, мерзкий старикашка, виранский офицер с сотней острот на языке. Здравый смысл метался из угла в угол, тая надежды бежать прочь. Виранец на их земле, связавшийся с разбойниками — немыслимо! Стоял за покушением на одного из Двадцати — неслыханно! Чего уж говорить о том, что имя Вигка хоть и было не самым приятным для языка, но не столь замысловатым, каким у остальных виранцев. И даже Ска не обратила на это внимания. Впрочем, разве что он сократил собственное имя, чтобы местным было проще его выговорить…

Парень бросил взгляд на плетущуюся чуть поодаль механическую куклу. Рун увидел ещё пару следов раньше, чем она. Значит, можно было временно снять её с этой задачи и задать другую.

— Ска, ты запомнила всё, что он там наболтал?

Автоматон кивнула в ответ, даже не спрашивая, о ком говорит хозяин.

— Да, Господин. Желаете, я повторю? — Ска отвечала, даже не глядя в его сторону. Парень краем глаза увидел, что её зрачки пожелтели. Служка сканировала округу и занималась этим с большим упоением. Парень махнул ей рукой, отрицательно покачал головой.

— Нет нужды. Что думаешь?

— Мои мыслительные функции ограничены и не обладают свободой размышления, Господин.

Рун закатил глаза — старая песня. Музыка посвежее, а слова всё те же. Живая машина точно поняла, что он от неё хочет, но решила немного поиграть по своим правилам. Отрываться от столь любимого ей сканирования и тратить ресурсы на что-то другое ей хотелось меньше всего.

— Не егози. Его последние слова, про небо и осколки… что они могли бы значить?

— Есть вероятность не менее сорока процентов, что объект имел ввиду Стену. Бессмыслица. Стена нерушима.

Про Стену парень узнал, как только ему исполнилось десять. Ему-то по детской глупости казалось, что весь мир отсюда и насколько видно теперь принадлежит одному лишь ему. Матриарх и учителя по-доброму улыбались, слушая его милые глупости, и не спешили объяснять. Мир, некогда единый и большой однажды хрустнул от людских мелких неурядиц. Не умея, а может и не желая решать проблемы иным, не разрушительным путём, люди обрекли некогда свою процветающую цивилизацию на жалкое существование. Ужасы застенного мира иногда щекотали любопытство юного чародея — увидеть бы их мир хоть глазком. Не раз и не два он просился в Виранию с официальным визитом. Просил пустить его с Мяхаром, с Руберой, с кем угодно. Но те хранили его, как зеницу ока, из раза в раз заверяя мальчишку, что он ещё мал, глуп и несведущ в большой политике. Быть может, если станет немногим старше…

Матриарх не жалела ни сил, ни времени, ни вечеров на разъяснения — Стена, что создана при помощи Шпиля, защищает их всех от опасностей нового, ставшего для людей чужим, мира. Кто-то решил перебраться под опеку чародеев, кто-то — как Виранцы, бросили вызов судьбе и решили остаться. Учителя ей поддакивали, вливая в юные умы яд чужих сомнений. Виранцы в их словах обращались в маленьких, мелочных, подлых людишек. Пускай у них и остались секреты и некоторые из технологий древних — но разве может всё это посоперничать с счастьем простого крестьянина, на которого не охотятся безумки, и которого не пытаются день от дня сожрать ещё какие твари?

Оставалось только соглашаться. Парень пару раз, любопытства ради, спрашивал у автоматонов о жизни там, за стеной, но те механически и строго отвечали, что у него нет доступа к данной информации. Даже став новым хозяином Ска, он получил от неё тот же ответ. Не добился он ответа и на вопрос, кем же ему следует быть, чтобы узнать — механическая кукла, кажется, и сама того не ведала.

— Стена нерушима, — облизнув губы, повторил за ней Рун. — А какие ещё есть варианты? Сорок процентов на эту догадку, а остальные на что раскидала?

— Семь процентов, что объект Вигк безумен, а потому верит во всё им сказанное. Тринадцать процентов — его слова касаются небесных тел в опасной близости от нашего местоположения. Могу сказать точнее, если провести полноценный анализ обстановки и окружения. Провести?

Парень лишь отрицательно покачал головой, остановил её жестом от дальнейших предположений.

— И самая большая вероятность — проблемы со стеной. Может, именно о них хотел предупредить меня Кианор? Ска, ты можешь проверить стену на… на… — парень осёкся. Нечасто, но с ним случалось такое, что он не знал, чего же именно хочет. Ска решила, что заданного и так достаточно, ответила.

— Объект стена не поддаётся простому анализу. — внезапно на её лицо наползла хищная улыбка, не предвещающая ничего хорошего: — я смогу выдать более точный ответ по возвращению в Шпиль, Господин. Желаете, чтобы проложила маршрут?

Парень сызнова покачал головой, закрыл глаза, устало выдохнул. Автоматон была верна ему — кто знает теперь по какой причине? То ли потому что на его пальце изумрудом горит перстень-активатор, то ли механик, собирая её сызнова, что-то начудил. Не зря же он тогда сказал о повреждённом блоке подчинения и её будущем своеволии?

Ска верна, но словно желала воплотить в себе самую главную Архи, что почитали от Краюшек до самого Достенья — заботу. Опасности, по её мнению, поджидали юного господина за каждым кустом. И, в принципе, она была права: что ни куст, то обязательно таил в себе какие-нибудь неприятные сюрпризы. А уж попытки уговорить Руна вернуться домой она не оставляла — ни в тот момент, когда пришла в себя и осознала новое положение, ни теперь. Словно пытаясь оправдать своё сызнова неуместное предложение, она добавила:

— Недостаточно данных для определения степени положительности полученной информации. Слишком мало данных, слишком много неизвестных.

Слиш-шком много неизвестных. Парень покатал её слова на языке, будто в надежде распробовать их на вкус. По всему выходило скверно. Ещё пару дней назад он собирался отступить, за что ненавидел самого себя ещё больше. Полгода он просыпался с чувством того, что обязан вернуться. Ночами, в кошмарах, бесы крутили ему одно и то же. Невидимые, неведомые, они смаковали каждую его ошибку, словно намеренно тыкая носом в каждый из недочётов. Недочётов с ошибками было на целую книгу, если не на две; Рун гнал противные сны прочь каждый раз, как только открывал глаза. Но они возвращались — вернуться и вновь.