Бездарный волшебник - Лион Кямью
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И на сопли волшебная каша совсем не похожа? – поинтересовалась девочка.
– Ам… – Остахан оказался озадачен таким вопросом, но не растерялся – тут уж как посмотреть Танюра, на вид волшебная каша, точь-в-точь как обычная, но вкус и аромат у нее такие чудесные, что думать не захочется ни о каких соплях. А зачем же я рассказываю, сейчас сами все увидите.
Остахан достал из подсумка набор порошков и сушенных трав, смешал некоторые из них и кинул каждому в тарелку по три щепотки, велел перемешать, а когда все закончили перемешивать он громко произнес «Алахай-Лахамай!» 4и хлопнул в ладоши.
– Вот наша каша стала волшебной, а поблагодарить за это следует вашу матушку, за то, что готовит она для вас всегда с любовью. Без ее любви никакого волшебства у меня бы не получилось. А теперь чем больше ложек будет съедено, тем сильнее станут юноши и красивее будут девицы. От Всетворца к этому столу всех благ всем нам.
Мужчина принялся за еду с большим рвением. Марья и дети распробовав кашу, не постеснялись восхищенных вздохов и последовали примеру Остахана. Они хвалили кашу, дивились ее вкусом и опустошили тарелки в два счета. Даже Танюра больше ни разу о соплях не жаловалась. Вот так вот каша была съедена, наделив всех небывалой силой и здоровьем. И это совершенно без волшебства. Остахан знал, как наполнить ее вкусом, а волшебной кашу сделали, и все же мы остановимся на том, что она волшебная, волшебной ее сделали вера детей и любовь матери. А большего и не нужно.
Отобедав Остахан выгнал всех ненадолго на свежий воздух, а после возвратил в дом приказав детям отдыхать, и особенно Танюре. Он строго-настрого запретил ей вставать с кровати и бегать за матерью, так как бодрости ее не было предела, но бодрость эта нужна была, чтобы «Красноломицу» побороть, только для этого и не для чего бы то ни было еще. А когда Марья попыталась укутать детей в одеяла, Остахан ее остановил сказав:
– Илко укутай, а Танюру оставь, Красноломица любит тепло и убивает жаром.
– Ой раз так, может ее холодом обдать, неподалеку тут есть ручей, ключевая вода в нем и в летнюю пору холодна…
– Нет, холод хворь не изгонит, а девочку ослабит. Красноломица Танюрино тепло себе заберет. Нам нужно лишь поддерживать Танюру и ждать. Жизнь свое возьмет.
Дети отдыхали в доме. Остахан устроился на лавочке у крыльца и курил, наблюдая за тем, как Марья трудится на своем дворе. А она по огороду хозяйничает, скотину обхаживает и порядки везде наводит. Смотрит Остахан и думает «Сколько же у нее трудов и дел, что целый день так крутится приходится, и детей двое требующих еды и заботы, а еще она работу в полях пропускает из-за детской болезни. Столько всего навалилось на несчастную девушку, но она не сдается. Как же стойко она переносит невзгоды, до чего же крепка ее воля и могуча душа. По-настоящему сильная женщина. А ведь она же еще так молода. Молода и даже хороша, очень хороша… И как же я могу тут просто так сидеть, отдыхать, пока она работает? Не по мужски будет. А чем же ей помочь?» – Остахан обвел взглядом двор и остановился на дровянике, он был заполнен лишь на одну четверть, а рядом валялась куча чурок – «Пора размяться».
Мужчина нашел топор, подкатил пень для рубки поближе к дровянику и принялся колоть чурок на поленья. Проработав топором совсем недолго, он начал потеть и понял, что стоит снять рубаху, а заодно и размотать ленты на локтях и запястьях. Раздевшись он продолжил. Через несколько мгновений к нему подбежала взволнованная Марья:
– Господин Хан! Господин Хан, что вы делаете? Право не стоит вам для меня трудится. Я справляюсь. А с этим – она кивнула на чурки – мне соседи помогают. Мы селом дружно живем.
Остахан остановился, воткнул топор в пенек и гляну на свои руки стал разминать пальцы и крутить кистями. Марья тоже невольно посмотрела на руки Остахана и ее взгляд зацепился за ужасные рванные шрамы вокруг запястий. Увечья напугали женщину, а мужчина заметил это и рассмеялся. Рассмеялся весело, но и немного смущенно. Он приподнял руки на уровень глаз Марьи и показал ей ладони, на которых едва-едва стали проявляться признаки первых мозолей, однако кожа была совершенно гладкой и нежной, какая бывает у людей никогда не бравших в руки ни мотыги, ни топора, ни меча. Внимание женщины по-прежнему было приковано к шрамам, но Остахан игнорировал это и объяснять ничего не стремился, а заговорил о колке дров.
– Не волнуйся Марья, работать полезно. Силу рук укрепляю.
– Но я же… как же… вы же… Вы не обязаны. Хан, вам не нужно.
– Правда, не нужно. Но я так захотел, а раз хочу – буду делать. Мне нравится трудиться. Соседи пусть помогают в чем-нибудь другом.
Остахан взялся за топор и продолжил колоть дрова. Марья неуверенно попятилась, развернулась, сделала три шага, обернулась, поглядела на работающего топором мужчину, улыбнулась, отвернулась и уверенным шагом пошла дальше хлопотать по двору.
* * *
К вечеру дровяник был почти полностью заполнен, а чурки закончились. Остахану хотелось помыться и он попросил Марью рассказать, как дойти до ручья. Она предложила растопить баню, но умаявшемуся от жары мужчине хотелось освежиться и он отказался и настоял на том, что пойдет на ручей. Собственно, так он и поступил.
Ручей был не далеко и нашелся быстро. Как оказалось, он был довольно широк и вполне заслуживал звания мелкой речушки. Чтобы окунуться целиком Остахану пришлось лечь в воду, так как глубина речушки была ненамного выше щиколотки. Прохладный поток приятно обволакивал и смывал всю усталость и весь пот. Вода была не так уж и холодна, а Остахан хорошо закален и потому он провалялся в воде сравнительно долго. В лесу, совсем рядом с ручьем, стал доноситься шелест листьев, хруст веток и голос Марьи: «Хан! Господин Хан! Где вы?».
– Я здесь! – было ей ответом.
Выйдя из-за кустов женщина увидела голого мужчину в воде, взвизгнула и отвернулась, встав к нему спиной.
– Хан… вас долго не было, я заволновалась.
Он совершенно не смутился и даже ничего не сказал. А Марья продолжила:
– Я… мы ужинать будем, кушанья уже готовы ждем вас.
– Хорошо – ответил он в этот раз – я еще немного поваляюсь и приду.
– Тогда я… мы
