Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Всюду в комнате Аднан Бей видел подробности жизни с дочерью и смотрел на безмолвных свидетелей проведённого с ней времени. Вот высокий, широкий книжный шкаф из резного ореха со стеклянными дверцами, заполненный серьёзными, большими книгами; дальше, сбоку, стену занимала богатая коллекция каллиграфии, собранная из любопытства, беспорядочная, но развешанная с хорошим вкусом и ласкавшая взгляд, когда он был в унынии. На другой стене были реликвии его последнего увлечения: резные деревянные маленькие клетки, рамы для картин, коробки для салфеток, веера, перевязанные ленточками, и в центре голова старика, сделанная из большого куска корня… Сегодня все эти предметы будто смотрели на него странным взглядом.
Он долго смотрел на резьбу на стене. Эти мелочи были результатом времени, проведённого там, под лампой с зелёным абажуром, рядом с Нихаль.
Аднан Бей протянул руку и взял со стола незаконченный портрет Нихаль. Он ещё не был готов; не были видны ни волны волос, как шёлковая рамка обрамлявших лицо, ни болезненная вялость худенького личика. Но под нечёткими линиями он ясно видел больное лицо, вызывавшее желание заплакать.
Ах! Печальное лицо Нихаль, дрожавшее хрупким изяществом розы, которая быстро увянет, белизна которого будто жаловалась на жизнь, а нестойкий розовый оттенок давал обманчивое ощущение радости! Улыбавшиеся глаза, которые во время болезни пытались обмануть вас лживыми улыбками, пытались ввести окружающих в заблуждение лживым счастьем, а в глубине плакала больная душа! Он всё это видел. Он вспоминал болезни дочери, её нервные припадки, начинавшиеся с затылка, неделями длившиеся головные боли. Вдруг ему показалось, что на него смотрит плачущее, грустное лицо Нихаль. Он хотел, чтобы сегодняшний день был стёрт из его жизни за минуту. Да, сегодняшний день должен быть стёрт, день должен был пройти в борьбе, как и все другие, он не должен был проиграть. Сделанное предложение казалось чем-то не поддающимся возмещению. Ему не приходило в голову изменить то, что было сделано или отступить. Позади плачущего больного лица было другое лицо, полное поэзии и молодости, с чёрными волосами, длинными бровями и большими томными глазами, улыбавшееся ему безумной улыбкой.
***
Несрин показалась из-за двери и сообщила:
— Приехали, господин!
Позади послышался голос Нихаль:
— Отец! Вы приехали раньше нас?
В комнату вбежала Нихаль, стройная фигура которой в голубом платье без пояса была слишком высокой для её возраста, а меланхоличное лицо напоминало узкую мордочку козлёнка; она взяла отца за руки, приподнялась на мысочках ботиночек и подставила лоб к губам отца.
— Вы от нас избавляетесь и убегаете, верно? — сказала Нихаль. — Ну, куда Вы ходили? Почему не захотели сказать нам, что собирались выходить? Нам рассказал Бешир. О! Мой маленький Бешир мне обо всём рассказывает.
Отец слушал с улыбкой, а она сопровождала каждое слово каким-то движением, и с непоседливостью, свойственной детям, то трогала что-то на столе, то касалась руками подола платья:
— Мы тоже хорошо провели время! Если бы Вы знали, сегодня странность мадемуазель была на высоте. Она рассказывала Бюленту историю одного попрошайки, которого знала в детстве. Так странно! Так странно! Старик проглотил большой кусок хлеба…
Когда Нихаль рассказывала, она сложила вместе тонкие, худые руки, через которые, казалось, было видно солнце, поднесла их ко рту и словно проглотила огромный кусок хлеба бесцветными губами маленького рта:
— Вот так! Вы должны увидеть, когда показывает мадемуазель… Вы же знаете Бюлента! Все в саду смотрели на нас, когда он заливисто смеялся. Скажем мадемуазель, папа, пусть она за столом и для Вас покажет.
Она сидела на коленях на ковре, прислонившись к коленям отца, и в подробностях рассказывала о прогулке в Бебек Бахчеси, перескакивая мыслями туда-сюда, как порхающая бабочка. Потом вдруг спросила с серьёзным лицом:
— Куда Вы ездили? Расскажите, куда Вы ездили в тайне от нас?
Он ответил, не задумываясь:
— Никуда! — Как только лживый ответ вырвался из его уст, он покраснел от стыда, который невозможно скрыть, и решил исправиться:
— В Календер!
Она сразу обнаружила этот обман благодаря странной способности, присущей детям с нервными болезнями:
— Нет, отец! Вы краснеете, значит хотите что-то скрыть от нас.
Она встала, наклонила голову с притворной обидой, надула губы и косо посмотрела на отца.
В ту самую минуту без подготовки, пока не появилась настороженность, он почувствовал насущную потребность всё рассказать, чтобы очистить совесть перед существом, сошедшим с небес, перед невинным ребёнком, бросить правду, лежавшую камнем на сердце, перед этой худенькой девочкой. Он протянул руку, взял Нихаль за запястье и прижал к себе этого худого ребёнка, похожего на тонкую нежную ветвь, не допускавшую возможности, что из неё может получиться женское тело; запустил пальцы в её волосы, похожие на облако светлого шёлка над маленькой головой. Нихаль, мгновение назад весело щебетавшая, теперь ждала с тревогой на лице, как птица, которая почувствовала дыхание опасности, пролетевшее в тишине над её гнездом. Тогда Аднан Бей не смог сдержаться и спросил:
— Нихаль! Ты же меня любишь? Очень, очень, очень любишь.
С присущей детям хитростью она не захотела отвечать, не поняв смысла вопроса. Отец продолжил:
— Нихаль, я думаю кое о чём для тебя.
Его сердце сжималось, когда он говорил эту ложь:
— Пообещай мне, поклянись, что не будешь возражать и согласишься. Потому что любишь меня, да, потому что любишь меня…
Он не мог закончить фразу и обнаружил в своём голосе что-то, пронизывавшее тело холодной дрожью. Аднан Бей трусливо замолчал, подобно преступнику, не осмеливавшемуся признаться в убийстве. Нихаль медленно убрала руку и на шаг отошла от отца. Она, бледная и безмолвная, посмотрела на него с робким вопросом, застывшим на устах. Но не задала этот вопрос. Почему? Неизвестно. Ничего не предполагая, не пытаясь найти смысл в словах отца, она вдруг почувствовала, что мужчина, которого она любила больше всего на свете, отец хочет сказать ужасную ложь, которая тотчас сломает ей жизнь, а не как обычно обмануть в мелочах.
В комнате было темно, но они видели друг друга среди сумрака. Между ними словно дул холодный ветер. Отец и дочь молча смотрели друг на друга. Разговор, который необходимо было продолжить, вдруг оборвался. Нужно было прервать эту тишину. Аднан Бей упрекал себя. Зачем он решил сказать сегодня, когда ещё ничего не сделано
