Палач в белом - Михаил Серегин

Он вытащил из ушей рогульки фонендоскопа, медленно свернул его и положил в карман.

– Оставьте нас одних! – сурово сказал он Александру.

Тот поспешно кивнул и вышел на цыпочках. Доктор развернул укладку и задумчиво прошелся взглядом по стеклянным головкам ампул. Неожиданно в голову ему пришла шальная мысль попробовать обойтись без лекарств. Десять кубиков простого воздуха, если загнать их в венозное русло, вызовут эмболию и немедленную смерть. «Экологически чистую смерть», – подумал он и попытался вспомнить, насколько достоверно определяется воздушная эмболия при судебно-медицинском вскрытии, но не мог. Впрочем, он тут же заставил себя не думать об этом. Вскрытия быть не должно – об этом позаботятся родственники.

Оставалась еще одна проблема. Он, сопя и хмурясь, потянулся к больной и, преодолевая минутное отвращение, повернул к себе ее руку. Так и есть – вены старухи были истончены и изуродованы атеросклерозом – попасть будет крайне сложно. Но он всегда гордился своим умением попадать в любую вену и не собирался пасовать и сейчас.

Быстро и туго перетянув высохшее старческое пле-чо жгутом, он собрал двадцатиграммовый шприц и до предела оттянул поршень. Теперь в шприце была смерть – бесцветная, бесплотная, ничем не пахнущая, – такая, какой и должна быть смерть.

Доктор по привычке протер локтевой сгиб спиртом и сам усмехнулся этой бессмысленной предосторожности. Отбросил целиком ватку и, еще не убрав с лица усмешку, зорко взглянул в лицо старухе.

А дальше произошло то, чего он никак не ожидал. Естественный ли это был ход событий или старуха прочла в лице своего рокового гостя нечто такое, что потрясло ее до глубины настрадавшейся души, – осталось неизвестным. Только она внезапно приподнялась на кровати и, глядя на врача с безграничным ужасом, заговорила быстро и неразборчиво, словно читая какую-то тайную молитву.

Он от неожиданности вздрогнул и замер, вслушиваясь в поток этой дикой речи. Волосы зашевелились на его голове. Ему казалось, что он вот-вот поймет смысл таинственных бессвязных слов, и смысл этот будет ужасен.

Но речь больной оборвалась так же внезапно, как и началась. Лицо ее исказилось и посинело. Нечеловеческий свистящий хрип вырвался из горла. Тело старухи охватила долгая судорога – потом оно обмякло и рухнуло на кровать. Наступила тишина.

Врач выронил на пол шприц и настороженно посмотрел на неподвижное тело. Он никак не мог поверить такой неслыханной удаче. Не шевельнув даже пальцем, не взяв греха на душу, он заработал пять тысяч долларов?

Он несколько минут продолжал сидеть, не шевелясь и пристально глядя на старуху, которая не подавала никаких признаков жизни. Наконец он протянул руку и нащупал сонную артерию на сморщенной шее. Сердце не билось.

Однако доктор не торопился. Он дотошно и буднично зафиксировал все необходимые признаки биологической смерти, собрал инструменты и медикаменты. Потом закрыл укладку и с облегчением вышел из комнаты.

Супруги встретили его настороженным взглядом. Врач остановился на пороге и сухо сказал:

– Я зафиксировал у больной смерть до приезда «Скорой». Реанимационные мероприятия эффекта не дали. Могу выдать вам медицинскую справку о смерти. Но можете обратиться в поликлинику по месту жительства. Я бы предпочел сейчас уйти.

Александр изменился в лице и неумело перекрестился.

– Выпить надо... за упокой души... Давай, доктор, выпей все-таки! Обычай, никуда не денешься...

Он отрицательно покачал головой.

– Не забывайте – я на работе! – непреклонно ответил он.

После этого визита к Смирновой в жизни доктора ровным счетом ничего не изменилось. Больше всего ему хотелось затеряться в этом мире так, чтобы никто не мог обнаружить и припомнить его. Он даже подумывал, не уехать ли в провинцию, в глухую дыру – купить там домик и зажить тихой, незаметной жизнью.

Но, подумав, решил не торопиться. Во-первых, Москва – это все-таки Москва. А во-вторых, ничего катастрофического пока не случилось. Совершенное им не имело никакого резонанса. Никто не звонил ему, никто не задавал ему никаких вопросов и тем более не присылал повесток. Порой ему казалось даже, что ровным счетом ничего не было и эти две смерти плод его воображения, не более. Он не испытывал мук совести, хотя вначале ожидал их появления, и был очень удивлен и обрадован, когда ожидания оказались напрасными. Ему не снились страшные сны, и даже видение раскрытого мертвого рта постепенно стерлось из памяти.

Единственное, что периодически беспокоило доктора, – это неясный, не слишком сильный страх, который охватывал его в самый неподходящий момент. Тогда ему чудилось, что кто-то, безумный и беспощадный, вдруг появляется на пороге и, ткнув в Четыкина пальцем, скрежещет нечеловеческим голосом: «Вот он!» В такие минуты врач впадал в прострацию, взгляд его делался беспощадным и тоскливым, и он умолкал даже в момент важного разговора, приводя собеседника в недоумение.

Однако постепенно доктор справился и с этим недугом и продолжал жить размеренно и просто. Иногда он доставал с нижней полки заветный учебник и, запершись на ключ, пересчитывал свои капиталы – это доставляло ему странное наслаждение. Иногда он против своей воли вдруг начинал мечтать о приумножении накоплений, о некоем заказе, который позволит заработать много, быстро и без особых усилий, но тут же гнал такие мысли прочь.

Вениамин Павлович Светлышев, пожилой врач частной клиники, возвращался домой с дежурства в крайне подавленном настроении. Последнее время оно часто одолевало его, и причина этому была только одна – деньги. А точнее, их отсутствие. В клинике он зарабатывал, конечно, неплохо, но этих средств все равно постоянно не хватало.

У Светлышева была довольно большая семья: жена, сын со снохой и дочь с зятем. И у сына, и у дочери были свои дети, и все хотели есть. Хорошо еще, что дочь вышла замуж за человека, обеспеченного жилплощадью, и ушла жить к нему. А вот сын с семьей продолжал жить в трехкомнатной квартире отца.

Жена сына не работала, находясь в декретном отпуске и готовясь стать матерью во второй раз. От одной мысли об этом Вениамин Павлович приходил в ужас.

«Дети – это, конечно, хорошо, – рассуждал он, качая головой. – Но зачем же вы, ребята, второго-то решили завести?»

Он очень любил своих внуков, часто возился с ними и очень внимательно относился к их здоровью. Но внуки, как и дети, постоянно требовали затрат. То сын, то дочь просили у Вениамина Павловича различные суммы взаймы. Займы эти никогда не возвращались. Вениамин Павлович и не пытался требовать их обратно, тем более что за детей постоянно вступалась жена. Потом жена сама же жаловалась на нехватку денег и с упреком говорила Вениамину Павловичу, что он мог бы зарабатывать и побольше.

Он и сам это понимал, но как же он мог приносить больше, если каждый месяц получал в клинике одну и ту же сумму? И прибавки к зарплате в ближайшее время не ожидал.

Кроме того, появилось в последнее время у Вениамина Павловича одно увлечение – он всерьез заинтересовался нетрадиционными методами лечения и даже собрался писать диссертацию на эту тему. Для этой цели он и стал посещать «Клуб психологической разгрузки».

Познакомившись с другими членами клуба и его гуру, Вениамин Павлович сам не заметил, как втянулся в занятия и вскоре не мыслил себе жизни без них. Он отмечал, что на занятиях этих прямо-таки отдыхает душой и телом. Гуру обладал уникальной способностью расслаблять волю своих учеников, чтобы они освобождались от груза душевных забот хотя бы на время.

Гуру был основателем своего учения, и Вениамин Павлович стал рьяным его последователем. Он запоем читал книги, которые любезно давал всем членам клуба гуру, на занятиях внимал каждому его слову, восхищаясь способностями учителя.

Своего гуру Вениамин Павлович уважал безмерно. А многих из своих коллег, если честно, считал просто неучами. Взять хотя бы этого напыщенного хлыща Виноградова. Ведь ясно же, что он просто дилетант в сравнении с ним! Кичится своим лощеным видом, потому что больше кичиться нечем. А гуру призывал не думать о низменных вещах, не зацикливаться на материальных проблемах.

Вениамин Павлович старательно гнал от себя те самые низменные проблемы, но они коварным образом почему-то задерживались и постоянно напоминали о себе, словно издеваясь. Да и как было им не задерживаться, если гуру частенько устраивал семинары для всех участников клуба. Семинары были выездными и проводились на природе.

«Нужно быть ближе к природе», – так говорил гуру и назначал местом проведения нового семинара какой-нибудь подмосковный или приморский дом отдыха. Никто с этим не спорил, и все одноклубники вытрясали из своих запасов деньги на путевки. А путевки были, прямо сказать, недешевыми.