Год черной собаки - Игорь Подколзин

- Каких еще тех самых? - недоуменно спросил Уваров.

- Это я разыгрываю. Нюансы. Не обеднеешь от помпы, - заговорщицки подмигнул. - Ты же помнишь, люблю подурачиться.

Комната напоминала эллипс. В закруглении, против входа, по стенам, облицованным золотисто-фиолетовым пластиком, - обтянутые красным бархатом диваны. Перед ними овальный стол, уставленный вазами с фруктами, блюдами и тарелками с закусками. Масса разнообразных по форме и цвету бутылок. Справа большой экран кассетного телевизора с подключенным видеомагнитофоном. На полу пушистый сине-зеленый, как морская волна, ковер.

На диване в непринужденных позах мужчина, и три девушки. От Уварова не ускользнуло - девушки очень молоды и красивы. Блондинка, шатенка и брюнетка. Волосы белокурой падали до пояса крупными пепельными кольцами. У шатенки струились до плеч, отливая старой медью. Черненькая подстрижена, как хорошенький озорник мальчишка. Мужчина, длинный и тощий, с унылым висячим носом и безбровым лицом, восседал между шатенкой и брюнеткой. Он, очевидно, собирался закусить и застыл с вилкой в руке и открытым ртом.

Звучала тихая приятная мелодия. Голубоватым облачком плавал душистый табачный дымок.

Едва они появились - музыка оборвалась, и присутствующие разразились приветственными возгласами, если бы встречали самых близких и желанных друзей.

- Прошу любить и жаловать! - воскликнул Ветлугин и простер обе ладони. - Представляю, Мишель, - сделал паузу. - Эрика!

Блондинка встала и вызывающе тряхнула водопадом волос.

- Габи!

Поднялась шатенка и присела в книксене.

- Кэрол!

Вскочила брюнетка. Сверкнула черными глазами.

- А это - Джорджи!

Длинноносый поперхнулся, заерзал и уронил вилку. К удивлению Уварова, когда он выпрямился, то оказался совсем невысоким. Просто творец наградил его весьма продолговатым туловищем и короткими ногами.

- По-русски они ни бум-бум, - прошептал на ухо Ветлугин. - Можешь говорить что угодно, если нужно по секрету. А открыто - по-английски, ты же прекрасно изъясняешься. Видишь, никаких барьеров: ни словесных, ни прочих. Они народец современный - все естественно, как в матушке природе. - Он обернулся к сидящим за столом.

- Прошу потчевать моего сводного брата и нашего дорогого гостя, как принято у нас. Девочки! Ну что же вы, милые?

Эрика подоспела первой. На ней было легкое открытое платье какого-то переливающегося апельсинового оттенка. Подол от пояса вниз рассекали по бокам разрезы, открывающие длинные ноги в черных чулках. С улыбкой она подала Уварову пузатую рюмку. Он машинально взял и пригубил. Рот обожгло крепким коньяком. Уваров сморщился и поставил рюмку на стол. Девушка нежно обвила его шею руками. Пахнуло ароматом французских духов и теплом. По его губам мазнули ее губы.

- Браво! - Ветлугин захлопал в ладоши. - Оскоромили монаха.

Примеру Эрики последовали Габи, одетая в бордовое платье с блестками, и Кэрол, словно змея, затянутая в зеленовато-серебристое трико.

Уваров почти не пил. Так, от случая к случаю и лишь легкие вина. Сделал еще пару малюсеньких глоточков. Зажмурился и скривился.

Ветлугин метнул быстрый взгляд на своего дружка, дернул головой. Тот, закрытый спиной толстяка, всыпал в высокий бокал какой-то белесый порошок.

- На! Охолонись! - Ветлугин протянул Уварову бокал с прозрачной и пузырящейся жидкостью. - Амброзия - напиток богов, прямо с Олимпа. Не кривись - это совершенно безалкогольное.

Уваров выпил до дна. Сразу почувствовал себя легко и беззаботно, захотелось смеяться. По телу помчались тысячи мелких, щекотливо покалывающих искорок.

- Как? - Ветлугин пристально взглянул ему в глаза. - Выпьешь - и на небесах! В объятиях всех ангелиц рая. На еще, не стесняйся.

Уваров осушил второй бокал. Стало веселее, невесомее, восторг переполнял душу.

- Садись. - Ветлугин указал на место меж Эрикой и Кэрол. - С ними не соскучишься. Девочки, развлекайте, голубушки.

- Мне надо бежать, спасибо вам, - сказал неуверенно Уваров. Язык отяжелел и заплетался.

- Успе-е-ешь, радость моя. - Ветлугин взмахнул рукой, показывая часы. И пяти минут еще не прошло. Давайте лучше выпьем.

- Мне достаточно, - возразил Уваров и закрыл: рюмку ладонью. Веселье так и распирало его, рвалось наружу. Ничего подобного он раньше не испытывал. Все казались милыми и родными. Даже постное лицо Джорджи вроде обрело осмысленное выражение. - Простите, но мне пора. - Улыбаясь, попытался встать. Голова кружилась, очки соскользнули в салат. Что-то залопотал и грудью повалился на стол, будто ухнул в липкую и вязкую пучину.

Ветлугин приподнял ему веко. Жестом изобразил взмах рефери на ринге.

- Готов. Аут. Джорджи - шприц! Девки, за работу! Жива-а-а.

Девушки бросились к Уварову. Ветлугин и Джорджи отодвинули от дивана стол и начали устанавливать видеомагнитофон...

С неимоверным трудом Уваров разлепил словно склеенные веки. В висках и затылке чугунными шарами по булыжникам перекатывалась громыхающая боль. Малейшее движение вызывало тошноту. Губы запеклись. Пересохший язык распух и царапал небо. Перед глазами пелена, словно смотрел сквозь кисею в каких-то крапинках. Он лежал совершенно голый на широченной деревянной кровати. Привстал. К горлу подкатил ком. Огляделся мутным взглядом. Душно. Пахнет приторным и терпким. На теле испарина.

Комната - его гостиничный номер. Из кресла у журнального столика возникла какая-то тень. Поколебалась. Приняла очертания человека. Уваров узнал Ветлугина.

- Отошел? - Донеслось будто эхом издалека. - Хлебни содовой, полегчает. - Подал ему стакан.

Дрожащей рукой Уваров взял и выпил, клацая зубами о стекло.

- Задал ты мне забот, радость моя. - Ветлугин присел на кровать. Намучился с тобой выше горла.

- Как я здесь очутился? Мне что, было плохо? - Уваров свесил ноги, прикрывшись простыней. - Который час?

- Двенадцать без малого.

- Двенадцать? - Уваров вскочил. По голове словно ударили молотком. Хрипло крикнул. - Мы же договорились в пять...

- Да, двенадцать, - перебил Ветлугин внушительно. - И сегодня двадцатое.

- Ну и что? При чем тут число? - В голове прояснялось медленно.

- А то! Встретиться твоя милость должна была восемнадцатого. Поезд ушел. Референт, надеюсь, доложил шефу о том, что ты не явился. А папаша сообщил дочке, и сейчас оба в загородной обители поминают, как мне мнится, не совсем добрыми словами своего незадачливого зятька и женишка. - Он злорадно усмехнулся.

- Вы с ума сошли! - В голосе слышался ужас. - Этого не может быть! - Он бросился искать одежду. - Вы думаете, что говорите? Шутки и розыгрыши неуместны.

- Хе! Думаю ли я? А вот ты, любезнейший, видно, нет. Взгляни на часы, они же у тебя с календарем.