ПЕНРОД - Бус Таркинтон

– Это не объяснение. Я тебя спрашиваю, почему ты мне так ответил?

Пенрод был совершенно растерян, и, не зная, что делать дальше, он вновь и вновь повторял:

– Потому что я просто задумался…

Сколько он ни ломал голову, он не мог придумать ничего более вразумительного. Ведь, по правде говоря, все так и обстояло на самом деле: он действительно задумался.

– О чем задумался? – упорствовала мисс Спенс.

– Просто думал…

Лицо мисс Спенс приняло какое-то напряженное выражение, из чего можно было заключить, что самообладание вот-вот покинет ее. Но она все-таки сумела взять себя в руки.

– Подойди сюда! – скомандовала она.

Он медленно приблизился. Она поставила стул так, что он оказался на возвышении рядом с кафедрой, и сказала:

– Садись!

После этого она вернулась к уроку арифметики, но это все равно уже был не тот урок, что прежде. Ведь в назидание непокорным на позорном месте восседал изгой по имени Пенрод Скофилд. Пытаясь всем своим видом изобразить равнодушие, он, на самом деле, пускался на феноменальные ухищрения, чтобы избежать взглядов жестокосердных одноклассников и, приняв самую невообразимую позу, не отрывал глаз от пуговицы на жилете Джеймса Расэла Лоуэла.

В их классе урок арифметики давно прошел. Теперь Пенрод уже сидел перед другими учениками, которые, сменяясь, не забывали передать по цепочке впечатляющую историю его падения. А изгой сидел, сидел и сидел. А душу его леденил ужас, какой, наверное, чувствует преступник перед приговором суда. Будь это из обычных его проделок, Пенрод бы не волновался, ибо доля возмездия уже была отмерена. Но такого, как сегодня, ему еще совершать не доводилось, и, не зная, что ему за это полагается, он изнывал от самых мрачных предположений. Самой вероятной карой ему казалось исключение из школы, и он почти наяву представлял себе, как в присутствии членов семьи, мэра и попечительского совета вершится унизительная процедура, которая, по его мнению, неизбежно должна закончиться поркой, которой подвергнет его отец прямо на ступенях мэрии; порку будут созерцать все жители города.

Настал полдень, и ученики отправились по домам обедать. Вот уже последние из них, разглядывая на ходу нарушителя спокойствия, вышли гуськом из класса. Мисс Спенс затворила двери, которые вели в гардероб и вестибюль, и, вернувшись, села за кафедру, рядом с Пенродом. Топот ног, визг малышни и ломающиеся голоса старших школьников затухали, отдалялись, и, наконец, школу окутала тишина. Пенрод чувствовал на себе пристальный взгляд мисс Спенс, но по-прежнему делал вид, что чрезвычайно интересуется Лоуэлом.

– Пенрод, – упорствовала мисс Спенс, которую, по-видимому, не тронул его интерес к Лоуэлу. – Прежде, чем доложить о тебе директору, я хочу выяснить, чем объясняется твой поступок?

Слово «директор» подействовало на него магически. Отрешившись, наконец, от достойного лика Лоуэла, он выпрямился на стуле.

– Итак, я жду. Зачем ты кричал на меня?

– Ну, – пробормотал он, – я просто… думал…

– Что ты думал? – спросила она жестко.

– Не знаю.

– Так мы с тобой ничего не добьемся.

– Взявшись правой рукой за щиколотку левой ноги, Пенрод уставился на нее и с самым беспомощным видом начал ее изучать.

– Нет, Пенрод Скофилд, это никуда не годится, – сурово повторила она. – Если у тебя больше нет никаких объяснений, я сейчас же пойду и доложу о тебе.

И она встала, намереваясь осуществить роковое решение.

В обычной обстановке Пенрод был порой нерешительным и даже ленивым. Но в минуты крайней опасности он умел мобилизовать все свои силы.

– Вообще-то я могу объяснить! – тут же выпалил он.

– Ну? – нетерпеливо спросила она. – Как же ты можешь объяснить?

Пенрод понятия не имел, «как». Но ему надо было выиграть время, и он, еще не зная, что скажет дальше, жалобно затянул:

– Каждый, кому досталось бы, как мне прошлой ночью, сказал бы, что у него есть оправдание!

Мисс Спенс присела на стул, но было видно, что она готова в любую минуту снова вскочить.

– Какое отношение может иметь вчерашняя ночь к тому, что ты сегодня мне надерзил?

– Ну, это нетрудно понять, – возразил Пенрод, еще немного усилив жалобные интонации. – Ах, если бы вы знали то, что знаю я!

– Ну-ну, Пенрод, – сказала она несколько мягче. – Я очень уважаю твоих родителей. Мне бы очень не хотелось доставлять им неприятности. Но одно из двух: или ты расскажешь мне, что случилось, или я буду вынуждена пойти к миссис Хаустен.

– А я что не рассказываю? – воскликнул Пенрод, вдохновение которого при новом упоминании директора, заработало, наконец, на полную мощность. – Все произошло потому, что я не спал всю прошлую ночь.

– Ты плохо себя чувствовал? – вопрос был задан слишком сухо, и Пенрод понял, что браться за развитие этой темы не следует.

– Нет, мэм. Плохо себя чувствовал не я.

– Значит, кто-то из твоих домашних заболел так серьезно, что ты не смог всю ночь заснуть? Но зачем же они отпустили тебя в школу?

– О, это не совсем болезнь, – ответил Пенрод и с мрачным видом покачал головой. – Это в сто раз хуже любой болезни. Это было… ну, просто ужас какой-то!

– Что «было»? Какой «ужас»? – в ее тоне опять послышалось недоверие, и это встревожило Пенрода.

– Это я насчет тети Клары, – сказал он.

– Твоей тети Клары? – переспросила она. – Ты имеешь в виду мамину сестру, которая замужем за мистером Фэрри из Дейтона, штат Иллинойс?

– Точно, за дядей Джоном – печально подтвердил Пенрод, – из-за него-то все и произошло.

– Мисс Спенс нахмурилась, и Пенрод тут же уловил, что она отнеслась к его словам с недоверием.

– Мы с ней вместе учились в школе, – сказала она. – Мы были подругами, а потом она вышла замуж, и я слышала, что она счастлива. А ты говоришь…

– Да, она была счастлива, – перебил ее Пенрод. – Была до прошлого года. А потом дядя Джон связался с бродячими торговцами…

– С кем, с кем?

– Не удивляйтесь, мэм, вы не ослышались, – и Пенрод для пущей убедительности кивнул головой. – С этого все и началось. Сначала это был добрый и хороший муж. Потом коммивояжеры заманили его в заведение, где по пути с работы научили его пить пиво. А потом по пути с работы полились эль, вино, ликеры и сигары и…

– Пенрод!

– Да, мэм?

– Я тебя не просила рассказывать о личной жизни тети Клары. Я спрашивала, как ты можешь объяснить…

– Так об этом я и рассказываю, мисс Спенс! – воскликнул Пенрод. – А вы мне говорите, что не спрашиваете об этом. Когда тетя Клара и ее маленькая дочка вчера вечером приехали к нам…

– Ты хочешь сказать, что миссис Фэрри приехала в гости к твоей маме?

– Да, мэм. Только это не совсем в гости. Ей… пришлось приехать! А что же ей оставалось? Крохотная малютка Клара вся покрывалась синяками и ушибами там, где он ударял ее своей тростью…

– И как только у твоего дяди рука поднялась?! – воскликнула мисс Спенс, совершенно сраженная сообщением Пенрода.

– Да вот, мэм, поднялась… И маме с Маргарет пришлось всю ночь ухаживать за крохотной малюткой Кларой, а тетя Клара была в таком состоянии… и я…

– А почему же твой папа с ней не поговорил? – удивилась мисс Спенс.

– Как вы сказали, мэм?

– Почему твой папа…

– Ах, папа… – Пенрод позволил себе небольшую паузу, во время которой соображал, куда бы отправить уважаемого родителя. Затем, сияя взором, объяснил: – Папа был на станции. Он следил, чтобы дядя Джон не приехал и не уговорил их вернуться домой, чтобы ему снова было, над кем издеваться тростью. Я предлагал, что сам его задержу, но мне сказали, что у меня сил не хватит, если… – и, не договорив, Пенрод скромно потупился.

Теперь выражение лица мисс Спенс обнадеживало. Глаза ее широко раскрылись от удивления, и в них появилось что-то такое, из чего впоследствии могло родиться не только восхищение, но даже раскаяние. Заметив это, Пенрод совсем разошелся. Он чувствовал себя все увереннее и увереннее.

– Вот потому-то, – продолжал он, – мне и пришлось сидеть с тетей Кларой. У нее тоже были довольно большие синяки от трости, и я…

– Но почему никто не послал за доктором?

Пенрода этот вопрос совсем не обескуражил; в нем маячила лишь жалкая тень былого недоверия.

– Как же, заставь их позвать доктора! – быстро подбросил вдохновенный сочинитель реалистическую подробность. – Да они бы никогда не допустили, чтобы кто-то чужой узнал об этом. Дядя Джон, может, еще исправится, и куда он денется, если все будут говорить, что он пьяница, который избивает свою жену и крохотную малютку-дочь?

– Ох! – только и могла вымолвить мисс Спенс.

– Понимаете, он был очень порядочный, – объяснил Пенрод, – все началося…

– Правильно надо сказать «началось», Пенрод!

– Ну да, мэм. Все пошло с того, как эти коммивояжеры заманили его в питейное заведение.

Тут Пенрод начал подробно описывать падение дяди Джона. На детали он не скупился. Эпизоды из жизни пьяницы следовали один за другим, и рассказчик снабжал их столь живыми, красочными и достоверными деталями, что будь на месте мисс Спенс сам Уильям Дж. Бернс, он и то бы не посмел высказать даже тени сомнения. К тому же сплошь и рядом вполне добродетельные люди гибнут от злоупотребления вином, и кто же мог поручиться, что, вовлеченный в дурную компанию, дядя Джон не разделил той же участи? Добродетельный же племянник развернул перед учительницей такое впечатляющее полотно, что по силе воздействия оно далеко превзошло фильм, из которого он черпал детали для своей печальной повести.