Земля лишних. За други своя - Андрей Круз

— Неплохая покупка, — похвалил я её. — Ты всем довольна, как я посмотрю?

— Почти, но не всем. — Она показала рукой вокруг себя: — Это всё неплохо, но всё же всей полноты власти у меня нет. Родман сохраняет за собой все права, окончательную подпись и всё такое. Фактически я здесь до сих пор нахожусь его милостью. Пока я делаю покупки в Лондоне и покупаю машины в Америке, он может это изменить в любую секунду одним движением руки. И, как мне кажется, он вовсе не настроен что-то менять. Ему так удобней.

— Разумеется, ему так удобней: так ты остаёшься управляемой. Я приехал это окончательно исправить, — добавил я в голос театральной патетики. — Ты сможешь подобрать выпавшее из его ослабевших рук знамя?

— Смогу, — сказала она, посмотрев мне в глаза. Она всегда так делает, если разговор начинает идти всерьёз. — Мсье Гольдман, видный парижский адвокат, работающий на правительство, а заодно и один из членов Совета Ордена, очень неровно ко мне дышит. Так неровно, что подчас становится назойливым. А пока Родман является лишь исполняющим обязанности главы Отдела специальных проектов, Гольдман курирует нас.

— Соответственно если Родман по какой-либо причине оказывается неспособным занимать это кресло, то Гольдман может назначить на эту должность тебя, а ты уже, без приставки «врио» к должности, избавляешься от куратора и управляешь всем. Так? — уточнил я.

— Именно так, — подтвердила она. — Причём не только может: он обязательно протолкнёт именно меня на эту должность, если я ему намекну, что может быть взаимность. Только намекну. Взаимности не будет — кое-что изменилось в этом мире теперь. А когда я там окажусь уже не «врио», я просто смогу его вежливо послать: меня уже не сковырнёшь. А вообще ты хорошо разбираешься в бюрократических играх. Где учился?

— Жизнь учила, — ответил я уклончиво, потому что и сам не знал ответа. — Гольдман… Гольдман… Где-то я уже сегодня эту фамилию слышал. Стоп! Это американская юридическая компания, которая…

— Это его брат, — поняла меня Светлана. — Двоюродный брат. Один кузен, младший, работает во Франции, а старший — в Америке. Оба члены Совета Ордена. Как они так разбежались по континентам — не спрашивай, не знаю.

Я встал из-за стола, подошёл к тумбочке возле дивана, на которой лежал белый бумажный конверт с оптическим диском. Взял его в руку, обернулся к Светлане.

— Сейчас я дам тебе посмотреть кое-что, — сказал я. — Можно сказать, посмотрим телевизор за обедом.

— Что именно? Порно? — хихикнула она. — Если порно, то давай лесбийское, потому что…

— Увидишь, — прервал я её. — Посиди пока тихо.

Я подошёл к DVD-плееру, воткнул в него извлечённый из конверта диск без всякой маркировки, включил телевизор. Никакого меню на диске не было, поэтому я просто нажал на кнопку «Play», и на экране появился сидящий перед камерой Хоффман с подбитым глазом.

— Ой, а этот придурок как в «ящике» очутился? — удивилась Светлана. — И что у него с глазом? Упал?

— В гости зашёл, но вёл себя плохо, — ответил я. — Ты послушай, это интересно.

— Подожди, подожди, это твой голос там задаёт вопросы? — прищурилась она, всматриваясь в экран.

— Мой, — подтвердил я.

— Вы что, главного родмановского холуя украли? — удивилась она.

— Примерно так, — подтвердил я.

— Очень хорошо!

— Не любишь?

— Терпеть ненавижу! — сказала она со всей страстью. — Ни его, ни второго урода, Маллигана. Выпьем за это! Надеюсь, вы его уже пристрелили.

— Пока нет, но всегда успеется, — пожал я плечами. — Да слушай ты, ёлки-палки, разболталась тут. Слушай, это тебе полезно знать.

Территория Ордена, о. Нью-Хэвен

22 год, 12 число 10 месяца, вторник, 20:00

Светлана действительно просидела все два часа перед экраном молча, не отвлекаясь ни на минуту. Давно уже мы доели, я дважды подставлял ей открытые бутылки пива, которые она машинально брала рукой со стола и пила из горлышка. Когда диск закончился, она потёрла лицо руками, глубоко вздохнула.

— Знала, что они все сволочи, это всегда чувствовалось, но что они такие твари… — зябко передёрнула она плечами. — Это невероятно. Как в дерьме искупалась.

— Как ты думаешь, на «Территории частных владений» не такие же живут, вроде Бернстайна? Я слышал от Родмана, что там ты сам себе устанавливаешь законы.

Она посмотрела на меня внимательней. Затем сказала:

— Возможно… Очень возможно. Но даже я не знаю, что там делается: мне туда ходу нет. Не могу утверждать наверняка. У Бернстайна, наверное, просто денег не хватает владение там купить.

— А сколько это стоит?

— Не знаю, но слышала, что от двадцати миллионов за гектар или даже больше, — ответила она. — Очень, очень дорого. Плюс ещё и ежегодные платежи. Ни Бернстайну, ни Родману пока не по карману, как мне кажется.

— Понятно, — кивнул я. — Вопрос первый: Родман занимается этим для себя или для Ордена? Я имею в виду — наркотиками.

— Думаю, что для себя, но Орден наверняка участвует в прибылях, — решительно заявила она. — Они как мафия здесь. Каждый ведёт свой бизнес и лишь «отстегивает в общак». Никто ни в чьи дела не лезет, никто никого не контролирует. Но я понятия не имела, что Родман настолько полон дерьма. Это уже и у меня в голове не укладывается.

Вид у неё и вправду был совсем ошеломлённый. Родман заметно перебрал с допустимым даже для беспринципного карьериста. Таких уже не понимают и, что важно, — стараются избавиться, причём совершенно инстинктивно.

— Похоже, что Орден уже давно стал главным поставщиком наркотиков в Старый Свет, — продолжал я её подталкивать в нужном направлении. — Идеальный бизнес. Ни перелётов через границы, ни курьеров, ни колумбийских или афганских плантаций — ничего. Отрава появляется как из воздуха посреди страны, перевозит её в багажнике чиновник из Агентства, может, даже не один, она попадает сразу через одного или двух посредников прямо на улицы. Невероятные прибыли, а Родман ещё не переехал на «Территорию частных владений». Как так?

— Значит… Значит, он с кем-то очень сильно делится. С кем бы это, интересно? — явно задумалась и она.

— Как ты относишься к наркотикам?

— У меня лучшая подруга умерла в семнадцать лет, — ответила она. — Достаточно?

— Возможно, — кивнул я. — А к пыткам и убийству двух девушек каждые тридцать дней?

Она посмотрела мне прямо в глаза, взгляд был злой:

— Ты за кого меня принимаешь, если язык у тебя поворачивается спрашивать такое? Я давала когда-нибудь повод думать обо мне так, что кажется необходимым задавать подобный вопрос?