Сибирский Робинзон - Андрей Черетаев

Я выругался, когда понял, что неожиданно подкрался вечер и темнеет прямо на глазах. Очень хотелось надеется, что за эту ночь я не «врежу дуба» под елью.

Хотел выпить немного рома «для сугрева», но, организм явно был против. Также пришлось отвергнуть идею вкушения шоколадного батончика.

Просто так сидеть и ждать наступления холодной ночи было нельзя. Я решил максимально утеплиться. Осторожно снял ботинки (сделать это было очень сложно и больно, ибо серьёзно ушибленные ребра и ноющая поясница мешали нагнуться), затем обмотал ступню газетой, а поверх газет надел носки. Этот фокус я проделал и со второй ногой. Аккуратно сложив оставшуюся часть газеты, я сунул ее в карман вельветовой рубашки.

«Пригодится еще», — подумал я.

Из воротника армейской куртки извлек капюшон. В отличие от самой куртки он не был утеплен. Укрыться от дождя — не больше, не меньше. Но все же лучше, чем ничего. Что меня больше всего порадовало, так это длинные рукава куртки. Кое-как натянув их на кисти рук, я посчитал, что сделал все возможное в сегодняшней ситуации.

«Теперь можно и поспать. Надеюсь, завтра увижу и свет, и спасателей», — подумал я, закутавшись в куртку.

До ночи было еще далеко, но у меня не было сил что-либо предпринимать. Мне и ходить-то было трудно и больно. А боль в челюсти буквально изматывала. Я жутко устал, но сон не шел.

«Скорее всего, адреналин не дает спать, — решил я. — Если вас мучает бессонница, то начинайте считать. Это лучший способ заснуть… Что только не сделаешь, чтобы заснуть… Один, два, три… сто десять… солдат спит, а служба идет… рыбку съел, и день прошел…»

Прошло много времени, прежде чем я заклевал носом и уснул.

А снег все шел и шел; он накрывал всё и вся белым покрывалом; укутывал тайгу и берега таежных рек; вершины сибирских гор и макушки высоких деревьев. Он прятал все следы — звериные и людские.

Снег равномерно ложился на огромную кучу металла, еще вчера днем бывшую частью могучего и красивого лайнера. Снежинка к снежинке. Природа не любит беспорядка. Это неправильно, когда могила не укрыта землей, камнями или снегом, белоснежным небесным саваном, который будто выткали ангелы.

Глава четвертая

ВТОРЫЕ СУТКИ

… Но всё что мне нужно — это несколько слов

и место для шага вперёд…

Мост был очень странным и совсем не похожим на то, что в моем понимании является мостом. Проходя по нему, я испытал все «тридцать три удовольствия». Он был гладок и широк, но на первом же шаге я грохнулся плашмя, потому что мои ноги резко разъехались в стороны. Едва не свалившись за пределы моста, я кое-как поднялся и осторожно пошел дальше. Некоторое время мне это удавалось без особых проблем, но вдруг мои ступни начали буквально поджариваться. И тогда мне пришлось нестись скачками…

Полумрак окружавший мост начал сгущаться, а воздух наполнился электричеством. Волосы на моей голове встали дыбом, а от рук исходило голубое сияние. И тут я заметил, что справа и слева появились какие-то, почти невидимые создания. Они напоминали небольшие облачка, и резво носились по воздуху. На первый взгляд, движения их были хаотичны, и только потом я подметил в них некоторую рациональность. Создания эти, словно дельфины в море, носились стайками и, завидев меня, стали за мной увиваться. Они оказались очень любопытными и приставучими. Настоящими прилипалами… Первое, что взбрело мне в голову, когда я их увидел: «Призраки! Души умерших…»

Эта догадка неприятно поразила меня и я уже не знал как от них избавится, пока, наконец, они сами неожиданно не отстали и не пропали из виду. После их исчезновения, я почувствовал одиночество, и к этому чувству примешивалась тяжелая и холодная, как свинец, тоска. Мне остро захотелось, чтобы сейчас рядом со мною был кто-то, с кем можно поговорить. На худой конец, я согласился бы на немого попутчика, вроде тех «призраков», мне нужно было выговорить всю боль, накопившуюся в душе. Я бы многое отдал бы даже за безмозглого пёстрого попугая, который знал бы лишь одно слово. Любое слово…

Я испуганно открыл глаза, но увидел только снег, которым было запорошено мое прибежище и все, что в нем находилось, включая меня. Со стороны, я, наверное, выглядел, как небольшой сугроб. Под этим сугробом мне было тепло, почти как под одеялом, но знакомый позыв повелевал отправиться «до ветру». Осторожно приподнявшись и встряхнув с себя снег, я вышел на «улицу».

Было раннее утро. Я осмотрелся. Солнце еще не показалось из-за гор, но первые лучи старательно пробивались сквозь снежную завесу. Снег хлопьями, словно манна небесная, с небрежной щедростью сыпался с небес. «А снег все шел и падал…» — припомнил я слова из популярной песни. Вытянул ладонь, и на неё опустились несколько больших мохнатых белых снежинок, которые почти сразу растаяли, превратившись в маленькие капельки воды. Мне вспомнился урок физики, когда наш забавный учитель объяснял нам, балбесам, метаморфозы, которые могут происходить с водой. Из жидкого состояния в газообразное или твердое, и наоборот…

Я аккуратно нагнулся или, скорее, присел, ибо спина никак не хотела прогибаться; набрал в ладони снега, осторожно протёр лицо. Это было первое приятное ощущение, испытанное мною за последние сутки. Холодный снег, таявший прямо на лице, взбодрил и освежил меня.

— Хорошо, — прошептал я, и тут же почувствовал, что мои ноги от долгого стояния на одном месте стали мерзнуть, — но нужно идти…

Видимо, снег шёл всю ночь, и теперь его стало еще больше по сравнению со вчерашним днём. Я решил отойти в сторонку, и мои ноги почти по колено погрузились в пушистую, но весьма и весьма холодную массу. Идти было тяжело. Снег забивался под джинсы, болела спина, да и просто передвигать ноги было очень больно. Казалось, что из поясницы кто-то мерзкий и нехороший медленно вытягивал одну мышцу за другой. Сделав несколько шагов, я остановился передохнуть. С лица и по спине обильно стекал пот.

Место для «туалета» я выбрал рядом с большой елью, которая стояла в метрах десяти от хвоста самолёта. Её длинные и плотные ветки, лапы, образовывали под деревом симпатичное укрытие. Я огляделся по сторонам, словно опасаясь быть застигнутым врасплох за столь интимным занятием.

«Да кто здесь может быть, кроме меня?» — мысленно одернул я себя, бережно расстегивая ширинку.

— Ой, блядь! — огласился лес моими криками. Мне вдруг почудилось, что мочусь я совершенно не тем, чем положено, а битым стеклом, наполнившим под завязку мой мочевой пузырь. Неприятное было ощущение. Лицезрение окровавленного снега заставило меня крепко призадуматься о скорейшем составлении завещания.