Короли Италии (888–862 гг.) - Джина Фазоли

Новый император, подобно последним Каролингам, искал советников и союзников среди епископов, поскольку ему, как никому другому, было известно, насколько ненадежны бывали светские магнаты. Однако дары и привилегии, которые эти епископы получали от короны, были сравнительно скромными. Известная грамота 891 года, которой Гвидо пожаловал епископу Модены все подати, которые город платил в государственную казну, пошлины на дорогах, мостах, право копать рвы, возводить стены, строить мельницы — то есть все важнейшие в то время права — на расстоянии одной мили вокруг города, стоит особняком. Гораздо больше, чем материальное благополучие, возрастает влияние епископов в нравственной сфере[32].

При дворе Гвидо наряду с представителями духовенства были также и миряне, которым он поручил важнейшие должности, например, графа дворца или камерария. Это были не только те, кто сражался вместе с ним против Беренгария и участвовал в его избрании, но также и те, кто сражался на стороне Беренгария и впоследствии подчинился Гвидо, чтобы сохранить свои титулы и феоды: Манфред, граф Миланский (который стал графом дворца), Сигифред, Эверард.

События, произошедшие в Италии, и ее новые отношения с соседними государствами на тот момент потребовали создания двух новых маркграфств: маркграфство Иврейское, которое должно было противостоять любому нападению с западной границы, перешло в распоряжение Анскария. Анскарий приехал в Италию вместе с Гвидо, сражался против Беренгария; он неизменно присутствовал при дворе, был самым преданным советником; поэтому вполне естественно, что на защиту столь уязвимой позиции был направлен именно он. Но еще более уязвимой была северо-восточная граница, на которой могли появиться весьма опасные противники — Арнульф и его вассал Беренгарий. Безопасность этого рубежа была доверена маркграфу Конраду, близкому родственнику Гвидо[33].

Какие именно территории входили в состав этого маркграфства, мы сказать не можем.

В июне 891 года, при поддержке своих советников, Гвидо возобновил с венецианцами договор (который Карл Великий заключил в 812 году с византийцами), а в ноябре отправился в экзархат, следуя через Кремону, Мантую, Леньяго, Феррару; 22 ноября он был в Леньяго, а 24-го уже прибыл в Феррару.

Территория от Кремоны до Леньяго находилась во владениях Беренгария, и вопрос о том, как Гвидо сумел ее спокойно пересечь, являет собой одну из проблем этого смутного периода. Изменились ли отношения между двумя соперниками, стали ли они дружескими настолько, чтобы Беренгарий позволил Гвидо проехать по своим владениям? Но где же был Беренгарий? На три года, с 3 ноября 890-го по 9 ноября 893 года, он исчезает из поля зрения, и то, что Гвидо оказался на подвластной ему территории, позволяет предположить, что он перебрался на восток своих владений и потерял из виду их западную часть[34]. Также ничего не известно о продолжительности и деталях путешествия Гвидо в экзархат. Отправляясь туда, он хотел утвердить свою императорскую власть на земле, номинально принадлежащей Церкви, но на деле входящей в состав королевства, и, должно быть, собирался принять меры по разрешению местных проблем. Но какое отношение имела эта поездка к ассамблее, которая состоялась в Равенне несколько месяцев спустя, в апреле — мае 892 года? Сам Папа присутствовал на этой ассамблее и короновал на ней Ламберта, сына и наследника Гвидо. Эта коронация, проведенная в Равенне, а не в Риме, входит в тот самый длинный список вопросов, на которые нет ответа.

Гвидо придавал огромное значение заботе о будущем династии, которую он с гордостью считал своим детищем. На ассамблее в Павии в мае 891 года он добился королевского титула для своего сына Ламберта, которому в то время было 12 или, самое большее, 14 лет[35]. Первый шаг был сделан, но он был бы совершенно бесполезным без второго шага, то есть без присвоения Ламберту императорского титула, о чем Гвидо попросил у преемника Стефана V, поскольку сам Стефан скончался в конце сентября.

Новым Папой стал Формоз, хорошо известный епископ Порто, который, после того как выполнил важнейшую миссию у болгар и сыграл роль посредника между Иоанном VIII и Карлом Лысым, подвергся гонениям и был отлучен от Церкви тем же самым Иоанном VIII, а затем, оправданный и восстановленный в своих правах Папой Марином I, был избран понтификом ко всеобщей радости духовенства и народа[36].

О переговорах, которые проходили до и во время коронации Ламберта, ничего не известно[37], но факт ее проведения не в Риме, а в Равенне — а это была единственная императорская коронация за весь период Средневековья, состоявшаяся за пределами Рима, — требует небольшого комментария.

Похоже, что Формоз был убежденным сторонником союза Восточной и Западной империй в борьбе с сарацинами, и высказывалось мнение о том, что решение о коронации Ламберта в Равенне было продиктовано желанием умерить непреклонность византийцев в вопросе о титуле римского императора, который, по мнению западного императора, по праву полагался именно ему. Византийцы много раз меняли свое мнение по этому вопросу, начиная со времен Карла Великого, но в конце концов оспорили право Людовика II именоваться римским императором, намереваясь позволить ему носить в лучшем случае титул императора франков.

Следовательно, Формоз якобы решился на проведение коронации Ламберта в Равенне, а не в Риме, потому что собирался облечь его титулом императора франков; однако подобный титул не имел в то время никакого значения. Император становился императором на деле, а не на словах, лишь когда его власть распространялась на Рим, на римский народ и защищала Церковь. Было бы абсурдно предполагать, что Гвидо, коронованный как император в Риме, согласился бы на присвоение своему сыну титула, не имеющего никакой ценности, в то время как он стремился обеспечить своим наследникам титул, положение и влияние, идентичные собственным. Подобное объяснение совершенно неправдоподобно, но нужно признать, что найти лучшее не представляется возможным[38].

Равенна, старинный оплот империи, в каком-то смысле вновь обретала свои прежние функции: она превращалась в постоянное место проведения крупных имперских ассамблей, на которых обсуждались вопросы взаимоотношений между папством и империей и где, помимо Папы, присутствовали также представители высшего клира из чужеземных стран. Напротив, ассамблеи, посвященные решению вопросов, касающихся только королевства, собирали, как и раньше, или в Павии, или — гораздо реже — в других городах, что было продиктовано текущей необходимостью.

Коронация Ламберта произошла, несомненно, в присутствии членов ассамблеи. Но приглашали ли ее участников в Равенну специально для проведения там коронации, создавая по весьма сложным политическим замыслам новую традицию, которая, впрочем, очень скоро была забыта? И какими могли быть эти причины? Возможно, они были связаны с императорскими амбициями сполетцев, которые, возводя Равенну в ранг имперского города, хотели отодвинуть Рим и Папу на второй план? Или же эта коронация была проведена по просьбе — или требованию — Папы, о чем он заявил в ходе собрания? Какие вопросы могло добавить к повестке дня это собрание, не упомянутое ни в одном источнике, но явившееся прямым следствием инспекционной поездки, которую Гвидо совершил осенью предыдущего года?

Все эти вопросы так и остаются без ответа. Стефан V сообщил Фульку Реймскому о коронации Гвидо; Формоз осведомил его о коронации Ламберта, не уточняя, что она проводилась вне Рима, и его современники также не выказали удивления по этому поводу. Но уверенность в том, что за средневековым формализмом всегда скрывается какая-нибудь веская идеологическая или юридическая причина, позволяет нам утверждать, что вопрос о равеннской коронации Ламберта достоин подробного рассмотрения.

Коронация состоялась в воскресенье, 30 апреля; тогда же от имени Ламберта был возобновлен договор, который Гвидо заключил годом раньше, и отец с сыном отпраздновали это событие, распределяя между родственниками и друзьями щедрые дары, не без участия императрицы Агельтруды[39].

Через несколько месяцев Гвидо отправился в Рим. Причина этой поездки не ясна, но, может быть, она имеет отношение к проискам Фулька Реймского, занимавшегося организацией самого настоящего заговора против французского короля Эда и, по-видимому, весьма благосклонно воспринимавшего кандидатуру Гвидо, который, будучи королем Италии и императором, теперь имел гораздо больше шансов на успех, нежели в первый раз.

Через некоторое время об этом замысле забыли, и противники Эда обратили свои взоры к юному сыну Людовика Заики, которому в то время было 13 лет. Это движение набрало обороты, и 28 января 893 года Карл Простоватый был коронован. Таким образом, Французское королевство, как и Итальянское, обрело двух королей — одного на востоке, другого на западе — и, кроме того, мятежного магната{8} во Фландрии.