Весна народов. Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой - Беляков Сергей

Такое воспитание формировало украинскую национальную идентичность куда лучше, чем чтение козацких летописей или сочинений Костомарова и Антоновича. В бедных, даже нищих волынских селах жили потомки украинских повстанцев, участников Хмельнитчины. В одной деревне Олена Пчилка нашла лоскут, который оказался обрывком запорожского знамени[107].

Интересно, что Леся Украинка, необычайно способная к иностранным языкам, говорила по-французски свободнее, чем по-русски. В марте 1903 года она чувствовала себя лучше и решила подзаработать денег. Леся спросила своего хорошего знакомого Михаила Павлыка: можно ли преподавать в Австро-Венгрии без диплома? Она прекрасно знает французский, немецкий (могла свободно писать статьи на этих языках), английский, итальянский, польский. Несколько слов сказала и о языке русском: «Русский язык я знаю не меньше, чем всякий украинец, окончивший русские школы (хотя я их и не оканчивала), но мое русское произношение, характерное для украинки, хуже произношения французского. И, собственно, меньше всего мне бы хотелось этот язык преподавать»[108].

Если Тарас Шевченко написал на русском две поэмы, несколько повестей и даже дневник вел по-русски[109], то Леся писала по-русски очень редко – скажем, по заказу подготовила несколько статей о польской, итальянской, украинской литературе для русского журнала «Жизнь». На русскую литературу Леся Украинка смотрела так же, как, скажем, на литературу немецкую, французскую или английскую.

100 лет украинской литературы

До последней четверти XIX века центром украинской национальной жизни была не австрийская Галиция, а именно Большая (российская) Украина[110]. Иван Котляревский, основоположник современной украинской литературы, жил в Полтаве, а его «Энеида», первая книга на современном (народном) украинском языке, вышла в Петербурге, а позднее в Харькове. В Харькове выходил «Украинский вестник». Первая украинская националистическая организация – Кирилло-Мефодиевское братство – появилась в Киеве. В Петербурге печатались альманахи «Ластiвка» и «Хата», там вышли все три прижизненных издания «Кобзаря», там умер Шевченко, там Пантелеймон Кулиш основал свою малороссийскую типографию. Но в семидесятые годы главным центром малороссийского книгоиздания был уже Киев. Этому способствовал быстрый рост населения Киева, в том числе и населения украинского. «По сведениям, собранным чиновником, наблюдающим за книжною торговлею, книги на малороссийском наречии составляли в 1872–1873 гг. 4,17 % общего числа киевских изданий, в 1873–1874 гг. этот процент при увеличении абсолютного числа малороссийских изданий в 8 раз оказался возросшим до 23,08 % общего числа. Книги на малороссийском наречии обнимают 4358 печатных страниц и изданы в 65 600 экземплярах»[111], – сообщал киевский гражданский губернатор Н.П.Гессе генерал-губернатору А.М.Дондукову-Корсакову.

На языке биржевых игроков такой рост называют взрывным. Государственного заказа на малороссийскую литературу не было, а значит, рост определялся спросом и предложением. У малороссийской литературы появился свой читатель. И это несмотря на циркуляр министра внутренних дел П.А.Валуева, в 1863 году ограничивший употребление малороссийского языка, которого, по словам министра, вообще «не было, нет и быть не может».

Спрос на украинскую литературу был таким, что Николай Лесков, начав сотрудничать с журналом «Киевская старина», посоветовал: «Чтобы он имел успех, его надо делать хохлацким»[112].

В 1898 году отмечалось столетие украинской литературы – событие, важное для немногочисленной еще украинской интеллигенции и совершенно незаметное для большинства русских людей. Если русский человек и был знаком с украинской культурой, то знал ее по «Вечерам на хуторе близ Диканьки», по веселым малороссийским комедиям да водевилям вроде «Москаля-чародея» Котляревского или по комической опере Гулака-Артемовского «Запорожец за Дунаем». Но за сто лет украинская литература ушла далеко вперед. Появились даже свои украинские футуристы. Всё как в России и как в Европе. Томмазо Маринетти требовал уничтожить музеи. Хлебников, Маяковский, Крученых, Бурлюк, Лившиц, Каменский объявили, что Пушкин стал «непонятнее иероглифов» и потому его вместе с Достоевским и Толстым надо «сбросить с корабля современности». А всего полтора года спустя украинский футурист Михайль Семенко, как раз накануне юбилея Шевченко, сжигал свой «Кобзарь».

Из манифеста Михайля Семенко «Я палю свiй “Кобзар”»: «Ты подносишь мне засаленного “Кобзаря” и говоришь: вот мое искусство. Человек, мне стыдно за тебя… <…> Искусство – это нечто такое, что тебе и не снилось. Я хочу тебе сказать, что там, где есть культ, там нет искусства. <…> А ты вцепился в своего “Кобзаря”, от которого несет дегтем и салом, и думаешь, будто его защитит твое уважение? Твое уважение его и убило. И нет ему воскресения. Кто им увлечется теперь? Человек примитивный. <…> Время превращает титана в ничтожного лилипута, и место Шевченко теперь в “Ученых записках”. Поживешь с вами, отстанешь на десятилетия. Я не принимаю такого искусства. Как я могу теперь уважать Шевченко, если вижу, что он у меня под ногами?»[113]

Как известно, отвергавшие музеи футуристы очень скоро сами станут музейными экспонатами. Маяковский «по-дружески» шепнет тени Пушкина: «У меня, да и у вас в запасе вечность…» Семенко после революции издаст сборник стихотворений под названием «Кобзарь».

В истории украинской литературы давно миновало время веселеньких пьес и рассказов из народной жизни. Шевченко, поэт, никогда не смеявшийся, изменил развитие украинской литературы. Она стала серьезной. Шевченко, как и положено гению, оставался выше любых иерархий и классификаций, но молодые украинские писатели были озабочены местом украинской литературы. Как стать вровень с русской и польской литературой, уйти от провинциальности, занять свое место в литературе европейской? «Прорубить окно в Европу для украинской литературы», – незадолго до мировой войны напишет молодой украинский литературный критик Микола Евшан[114].

Украинцев вдохновлял образ Тараса Шевченко. Раз на украинском можно писать гениальные стихи, значит, можно писать и научные статьи, исследования, можно переводить на украинский язык Гёте, Сервантеса, Пушкина, Шекспира.

В 1889 году появилась идея издать в специальном приложении ко львовскому журналу «Зоря» серию переводов классиков европейской литературы на украинский. Леся Украинка была готова переводить Свифта, Гейне, Мольера. Советовала непременно перевести на украинский Петрарку, Бомарше, Бальзака, Вольтера, Шенье, де Лиля, Гольдони, Руссо, Флобера, Словацкого, Пушкина, Лермонтова, Тургенева. «Да, вот еще что: конечно, Сервантес должен быть у нас, а то что же это будет за европейская библиотека без “Дон-Кихота”». В отличие, скажем, от Ивана Нечуй-Левицкого, который требовал вообще отказаться от русской литературы, Леся Украинка настаивала: надо переводить даже современных русских авторов. Безусловно, Льва Толстого, но и «Короленко надо бы всего издать. <…> Гаршина тоже всего, я наперед беру “Красный цветок”»[115]. Иван Франко еще с юности переводил на украинский Софокла и Гомера, Гёте и Пушкина.

Русские националисты поднимали украинцев на смех. Газета «Киевлянин» приписала такие слова переводу «Гамлета» на украинский, выполненному Михаилом Старицким (автором «За двумя зайцами»): «Бути чи не бути, / Ось то заковика!» Оригинал был другим: «Жити чи не жити? Ось в чiм рiч»[116].