Путь в рай (СИ) - Дори Джон

— Там рай, да?

— Там море.

Ни к вечеру, ни к ночи, а только в самую-самую полночь дорога упёрлась в каменный горбатый мостик, перекинутый через полноводный ручей, и стали видны неровные отсветы огней. Мятущийся свет лампад едва пробивался сквозь густую листву, да доносился откуда-то непрерывный шуршащий шум.

Никакой охраны на мостике не было, что удивило Амада. Он прошёл первым, чтобы встретить возможную опасность, как подобает вожаку.

Но никто не останавливал — ни окриком, ни железом, — и они добрались через шелестящий в полутьме сад беспрепятственно до самого дома.

Глава 11. Рани

Она встретила их на пороге, в широком проёме арки. Подсвеченная огнём лампад, женщина казалась сотканной из алого пламени шелков и искрящихся драгоценностей.

— Ты пришёл, о прекрасноликий юноша! Лилия Низама! Счастье моего дома, гордость моего порога! Позволь приветствовать тебя, о сандар*! Озари сияньем своей красы мои очи!

Женщина, совместив ладошки, низко склонилась, замерла перед ними.

Ай, какая умная женщина!

Амад никогда прежде не рассматривал себя в зеркале — у него попросту такой штуки в заводе не было. Но он видел своё отражение в лужах и считал себя если не первым красавцем Тара, то вполне привлекательным парнем. Не хуже других.

И вот на́ тебе! Оказывается, он писаный раскрасавец! Почему ж ему раньше никто не сказал?! Может, никто не понимал?

А женщина вот сразу разглядела.

Она тоже ничего. Талия очень тонкая, ручки аккуратные, бёдра широковаты, но что ж поделать! В общем, женщина красивая и достойная внимания.

Амад чуток извернулся и глянул на грудь. Да, полная, он так и думал.

Женщина всё это время стояла неподвижно, в самой почтительной позе, словно позволяя себя рассмотреть. За её спиной виднелась комната с горящими светильниками, и обстановка рисовалась самая роскошная.

Пока Амад соображал, как покрасивее ей ответить, не уронив себя в таком высоком мнении (во-первых, надо сделать вид, что тебе не впервой выслушивать хвалы, а потом надо что-нибудь ввернуть про неё, что она, мол, тоже красотка, хоть и ходит, бесстыжая, с неприкрытым лицом, и живот голый), женщина приглашающе отступила в проём, снова присела в поклоне.

— О пьянящий красой! Надежда души! Арун, ты пришёл — не напрасно моё воплощенье! Тысячи бед сансары уничтожены одним твоим появлением! Будь не гостем — хозяином стань в моём доме! Тогда радость созерцания тебя станет вечной!

Амад растерялся.

Что за Арун? Может быть, она его с кем-то путает?

Настроение сразу упало. Ему уже понравилось быть лилией и счастьем.

Есть и другая странность: вот так сразу выбиться в хозяева? Это, пожалуй, слишком… Слишком быстро. Сначала надо хорошенько осмотреться, разузнать, какое тут обустройство, что за усадьба, нет ли долгов или ещё каких проблем, а уж потом согла…

И тут он заметил, что женщина подняла огромные, дышащие счастьем глаза и смотрит вовсе не на него… Ему за спину смотрит.

А, понятно! Все эти липкие слова — Сариссу! Уж он точно лилия…

И тут из-за его плеча послышалось:

— Не припомню нашей встречи в прошлой жизни, рани* мохини*, но видно, была она ценной, раз нить пути привела меня к тебе, о нитья сумангали*!

Голос Сарисса, обычно мягкий, сейчас, не теряя этой мягкости, вдруг стал трубным. В нём появились холодные вьюжные ноты, гулкие, словно он говорил в пустоте огромных пространств.

Дрогнула женщина-статуэтка, опустились веки, густо подведённые сурьмой, тень морщинки пролегла между бровей. Такой голос хоть кого вгонит в дрожь! Хоть и мимо Амада пронеслась эта волна, но и его уши сжались, а сердце упало.

Она заговорила снова, склоняясь ниже и приседая ещё глубже:

— Сад Жизни и Скала Мудреца открыты тебе, о не имеющий препятствий в продвижении! Войди же, сладкозвучный мерали*!

Она отступила, и они наконец вошли.

Вопреки ожиданиям, комната оказалась не пустой, а госпожа — вовсе не одинокой. «Как она собиралась сдать хозяйство незнакомым? — мелькнуло в голове у Амада. — Вряд ли эти мужчины, которые сидят на подушках вокруг низенького столика, так бы уж обрадовались, когда вместо женщины командовать в доме стали бы неизвестные юнцы! Будь они хоть трижды раскрасавцы».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Мужчин было шестеро — разного возраста, с неуловимо похожим выражением сонных значительных лиц. Был тут седобородый старец с масляным, ноющим взором, молодец с дерзким профилем сокола, толстяк весёлого вида и пара сухарей-педантов в белых одеждах.

Никто из них Амаду не понравился. Правда, никто и не обратил внимания на новых гостей. Мужчины сидели неподвижно и молчали, но в комнате слышался невнятный шум, словно стены отдавали эхо речей.

Хозяйка в золоте и алых шелках, хлопоча, порхала по комнате подобно сладкой бабочке.

Как тонка её талия! — едва не ломится под тяжестью спелых грудей, — как туги чёрные косы! Глаза газели, запах…

Тьфу ты, запах и правда странный! Сладковатый, с мёртвым тоном внутри себя. Ох, не зря дымят курильницы: воздух в комнате заплывает неверным сизым туманом. Вон, эти и вовсе окосели, сидят как истуканы на своих подушках, глазом не моргнут.

Амад глянул на Сарисса — заметил ли тот подвох?

Сарисс понял, чуть заметно пожал плечами: мол, что ж, пусть женщина балуется, им с Амадом это неопасно.

И правда — вокруг него воздух становился всё чище, хотя чадили курильницы нещадно.

Поэтому ли хмурилась рани, поэтому ли предложила им омовение с дороги? Неизвестно. Однако, выйдя из опасной комнаты, Амад перевёл дух.

— Это ты что-то сделал с дымом? — спросил он Сарисса.

— Пережёг. — И, поймав недоумённый взгляд Амада, пояснил по-своему, непонятно: — Огнём Творения. Это просто. Я тебя научу. Дышать надо через пупок.

Амад понимающе покивал. Ясное дело, пупок — он всему голова! Но дышать огнём он пока не собирается, пусть это и просто. Ещё сожжёшь себе чего-нибудь в животе.

В мыльне-хамаме властвовал банщик — дюжий мужик с беловатым, вроде бы рыхлым телом, но силищи неимоверной. В тёплом волглом тумане хамама он размял их тела, вытянул из мышц усталость, вымыл нарождающиеся болячки, вправил суставы, а когда играючи встряхнул парней как малых котят, Амад услышал, как защёлкали и встали на место все позвонки в хребте. Ох и легко стало!

Невозмутимый банщик делал своё дело молча, не замечая возбуждённого жестокой телесной лаской Амадова члена и застенчивого подрагивания члена Сарисса, который хозяин явно заставлял вести себя смирно. Но всё равно Амад банщика постеснялся и осуществить желаемое тут же, на подогретом мраморе, не решился. Мужчина должен уметь сдерживать свои желания — вздохнул Амад. Много обязанностей у мужчины! Не то что у женщины — заплела себе косы и давай болтать всякие лестные для мужчин слова…

От дурмана ли, от волшебства бани, или от всего пережитого — развезло, разморило, и он уснул прямо на ковре у бассейна, с виноградиной во рту.

Спали крепко, без страха.

Утро случилось торжественное. Начиная с блаженно зелёного света сада, птичьего весёлого гомона и кончая чудесным запахом баранины и пряностей, изобильно витавшим в воздухе.

----------------------------------------------

Примечания:

* Рани — госпожа

* Мохини — чарующая

* Сандар — красивый

* Арун — красота восходящего солнца

* Нитья сумангали — вечносчастливая невеста, другое название дэвадаси, божественных танцовщиц.

*Мерали — флейта

Санскрит

Глава 12. Сад Жизни

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Пришёл Сарисс — в своей белой галлабии, но в новых белых же шальварах с красными кисточками у щиколоток и с разрезами по бокам. Как далеко идут бесстыжие разрезы, Амад не успел выяснить - слуга принёс одежду и ему, две стопки. В одной — старая, постиранная и починенная, в другой подарок: рубаха, штаны и длинная жилетка. Всё тёмно-синее и серое, никаких тебе кисточек и разрезов.