Стихотворения. Поэмы. Повести. Рассказы - Сергей Есенин

1921

Мир таинственный, мир мой древний,Ты, как ветер, затих и присел.Вот сдавили за шею деревнюКаменные руки шоссе.

Так испуганно в снежную выбельЗаметалась звенящая жуть.Здравствуй ты, моя черная гибель,Я навстречу к тебе выхожу!

Город, город, ты в схватке жестокойОкрестил нас как падаль и мразь.Стынет поле в тоске волоокой,Телеграфными столбами давясь.

Жилист мускул у дьявольской выиИ легка ей чугунная гать.Ну, да что же? Ведь нам не впервыеИ расшатываться и пропадать.

Пусть для сердца тягуче колко,Это песня звериных прав!..…Так охотники травят волка,Зажимая в тиски облав.

Зверь припал… и из пасмурных недрКто-то спустит сейчас курки…Вдруг прыжок… и двуногого недругаРаздирают на части клыки.

О, привет тебе, зверь мой любимый!Ты не даром даешься ножу!Как и ты, я, отвсюду гонимый,Средь железных врагов прохожу.

Как и ты, я всегда наготове,И хоть слышу победный рожок,Но отпробует вражеской кровиМой последний, смертельный прыжок.

И пускай я на рыхлую выбельУпаду и зароюсь в снегу…Все же песню отмщенья за гибельПропоют мне на том берегу.

1921

Песнь о хлебе

Вот она, суровая жестокость,Где весь смысл страдания людей.Режет серп тяжелые колосья,Как под горло режут лебедей.

Наше поле издавна знакомоС августовской дрожью поутру.Перевязана в снопы солома,Каждый сноп лежит, как желтый труп.

На телегах, как на катафалках,Их везут в могильный склеп – овин.Словно дьякон, на кобылу гаркнув,Чтит возница погребальный чин.

А потом их бережно, без злости,Головами стелют по землеИ цепами маленькие костиВыбивают из худых телес.

Никому и в голову не встанет,Что солома – это тоже плоть.Людоедке-мельнице – зубамиВ рот суют те кости обмолоть.

И, из мелева заквашивая тесто,Выпекают груды вкусных яств…Вот тогда-то входит яд белесыйВ жбан желудка яйца злобы класть.

Все побои ржи в припек окрасив,Грубость жнущих сжав в духмяный сок,Он вкушающим соломенное мясоОтравляет жернова кишок.

И свистят по всей стране, как осень,Шарлатан, убийца и злодей…Оттого что режет серп колосья,Как под горло режут лебедей.

1921

Не жалею, не зову, не плачу,Все пройдет, как с белых яблонь дым.Увяданья золотом охваченный,Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,Сердце, тронутое холодком,И страна березового ситцаНе заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, режеРасшевеливаешь пламень уст.О моя утраченная свежесть,Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,Жизнь моя! иль ты приснилась мне?Словно я весенней гулкой раньюПроскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,Тихо льется с кленов листьев медь…Будь же ты вовек благословенно,Что пришло процвесть и умереть.

1921

Все живое особой метойОтмечается с ранних пор.Если не был бы я поэтом,То, наверно, был мошенник и вор.

Худощавый и низкорослый,Средь мальчишек всегда герой,Часто, часто с разбитым носомПриходил я к себе домой.

И навстречу испуганной мамеЯ цедил сквозь кровавый рот:«Ничего! Я споткнулся о камень,Это к завтраму все заживет».

И теперь вот, когда простылаЭтих дней кипятковая вязь,Беспокойная, дерзкая силаНа поэмы мои пролилась.

Золотая словесная груда,И над каждой строкой без концаОтражается прежняя удальЗабияки и сорванца.

Как тогда, я отважный и гордый,Только новью мой брызжет шаг…Если раньше мне били в морду,То теперь вся в крови душа.

И уже говорю я не маме,А в чужой и хохочущий сброд:«Ничего! Я споткнулся о камень,Это к завтраму все заживет».

Февраль 1922

Не ругайтесь! Такое дело!Не торговец я на слова.Запрокинулась и отяжелелаЗолотая моя голова.

Нет любви ни к деревне, ни к городу,Как же смог я ее донести?Брошу все. Отпущу себе бородуИ бродягой пойду по Руси.

Позабуду поэмы и книги,Перекину за плечи суму,Оттого что в полях забулдыгеВетер больше поет, чем кому.

Провоняю я редькой и лукомИ, тревожа вечернюю гладь,Буду громко сморкаться в рукуИ во всем дурака валять.

И не нужно мне лучшей удачи,Лишь забыться и слушать пургу,Оттого что без этих чудачествЯ прожить на земле не могу.

1922

Я обманывать себя не стану,Залегла забота в сердце мглистом.Отчего прослыл я шарлатаном?Отчего прослыл я скандалистом?

Не злодей я и не грабил лесом,Не расстреливал несчастных по темницам.Я всего лишь уличный повеса,Улыбающийся встречным лицам.

Я московский озорной гуляка.По всему тверскому околоткуВ переулках каждая собакаЗнает мою легкую походку.

Каждая задрипанная лошадьГоловой кивает мне навстречу.Для зверей приятель я хороший,Каждый стих мой душу зверя лечит.

Я хожу в цилиндре не для женщин —В глупой страсти сердце жить не в силе, —В нем удобней, грусть свою уменьшив,Золото овса давать кобыле.

Средь людей я дружбы не имею.Я иному покорился царству.Каждому здесь кобелю на шеюЯ готов отдать мой лучший галстук.

И теперь уж я болеть не стану.Прояснилась омуть в сердце мглистом.Оттого прослыл я шарлатаном,Оттого прослыл я скандалистом.

1922

Да! Теперь решено. Без возвратаЯ покинул родные поля.Уж не будут листвою крылатойНадо мною звенеть тополя.

Низкий дом без меня ссутулится,Старый пес мой давно издох.На московских изогнутых улицахУмереть, знать, судил мне Бог.

Я люблю этот город вязевый,Пусть обрюзг он и пусть одрях,Золотая дремотная АзияОпочила на куполах.

А когда ночью светит месяц,Когда светит… черт знает как!Я иду, головою свесясь,Переулком в знакомый кабак.

Шум и гам в этом логове жутком,Но всю ночь напролет, до зари,Я читаю стихи проституткамИ с бандитами жарю спирт.

Сердце бьется все чаще и чаще,И уж я говорю невпопад:Я такой же, как вы, пропащий,Мне теперь не уйти назад.

Низкий дом без меня ссутулится,Старый пес мой давно издох.На московских изогнутых улицахУмереть, знать, судил мне Бог.

1922

Снова пьют здесь, дерутся и плачутПод гармоники желтую грусть.Проклинают свои неудачи,Вспоминают московскую Русь.

И я сам, опустясь головою,Заливаю глаза вином,Чтоб не видеть в лицо роковое,Чтоб подумать хоть миг об ином.

Что-то всеми навек утрачено.Май мой синий! Июнь голубой!Не с того ль так чадит мертвячинойНад пропащею этой гульбой.

Ах, сегодня так весело россам,Самогонного спирта – река.Гармонист с провалившимся носомИм про Волгу поет и про Чека.

Что-то злое во взорах безумных,Непокорное в громких речах.Жалко им тех дурашливых, юных,Что сгубили свою жизнь сгоряча.

Жалко им, что октябрь суровыйОбманул их в своей пурге.И уж удалью точится новойКрепко спрятанный нож в сапоге.

Где ж вы те, что ушли далече?Ярко ль светят вам наши лучи?Гармонист спиртом сифилис лечит,Что в киргизских степях получил.

Нет! таких не поднять, не рассеять!Бесшабашность им гнилью дана.Ты, Рассея моя… Рас… сея…Азиатская сторона!

1922

Сыпь, гармоника! Скука… Скука…Гармонист пальцы льет волной.Пей со мною, паршивая сука,Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали,Невтерпеж!Что ж ты смотришь так синими брызгами?Иль в морду хошь?

В огород бы тебя, на чучело,Пугать ворон.До печенок меня замучилаСо всех сторон.

Сыпь, гармоника! Сыпь, моя частая!Пей, выдра! Пей!Мне бы лучше вон ту, сисястую, —Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую,Немало вас,Но с такой вот, как ты, со стервоюЛишь в первый раз.

Чем больнее, тем звонче,То здесь, то там.Я с собой не покончу,Иди к чертям.

К вашей своре собачьейПора простыть.Дорогая… я плачу…Прости… прости…

<1922>