Избавитель - Юрий Трещев

— А где этот недотепа?..

— Я здесь… — Слуга вытянулся перед ним.

— Ну, и что ты стоишь, как истукан?.. зажги лампу, я ничего не вижу…

Слуга зажег лампу. Он не мог скрыть своего изумления и то и дело оглядывался на Пилада.

— Рассказывай, что тебя привело ко мне?.. только прошу тебя, говори без околичностей…

— Кто-то подбросил мне довольно странное письмо… в нем встречаются несуразности и лакуны, но достаточно и фактов… — Пилад протянул Савве письмо.

Бегло прочитав письмо, Савва бросил его на бюро.

— А я думал, все уже умерли, кроме нас с тобой… хм… ты иди… предоставь мне самому разобраться с этим… — Выпроводив Пилада, Савва зашагал по комнате шагом лунатика, во мраке сомнений и неуверенности, иногда он приостанавливался и заглядывал за гардины и в окно. Он был встревожен и содержанием письма, и необычным оживлением на лужайке у солнечных часов. В мороси над толпой летали птицы и ангелы. Неожиданно в толпе прояснилась фигура незнакомца с пятном на лбу, чем-то напоминающим карту мира. Савва отступил в глубь комнаты и, подойдя к бюро, еще раз перечитал то место в письме, где говорилось об Избавителе.

«Интересно, кто плетет всю эту интригу?.. неужели Старик?.. да нет, не может быть, зачем ему власть, он же одной ногой в могиле… скорее всего Старика используют, как ширму…»

Спустя несколько минут Савва был уже во флигеле. Приоткрыв дверь и затаив дыхание, он заглянул в комнату. В зыбком призрачном свете неясно обрисовалась фигура девы неопределенного возраста. Она сидела у зеркала спиной к нему.

— Входи, не стой в дверях, плохая примета… — сказала дева и обернулась. — Что-то случилось?.. у тебя такой вид, как будто тебя пытали…

— Тебе это покажется невероятным, но… — Савва протянул ей письмо и попытался улыбнуться.

— Боже мой, так девочка жива?..

— По всей видимости, жива, но ты читай, читай… — Савва сел на узкую кушетку, набитую конским волосом. Он не сводил глаз с тонких, подрагивающих пальцев девы. Она перебирала страницы письма, словно четки. Воспоминание о том, как эти пальцы пылали в его руке, вызвало невольный вздох. Никто не знает того, что в человеке. Савва закрыл глаза и потянулся, чтобы дотронуться до ее руки и наткнулся на пустой стул.

«Странно, ушла босиком, в одной ночной рубашке… и что все это означает?.. ничего не понимаю…» — Он обвел взглядом комнату. Взгляд его остановился на сизых, словно покрытых изморозью, стеклах. За стеклами едва угадывался город, укрытый моросящим дождем…

5

От реки полз туман и город постепенно преображался.

Серафим поймал себя на том, что стоит в луже и уже в который раз перечитывает афишу. Его взгляд переместился на затоптанную клумбу, на ветки акации, на них поблескивали капли дождя, похожие сапфиры, цветы сновидений, скользнул дальше сквозь ветки и остановился на доме, в котором жила Графиня. У дома появилась еще одна арка, из которой доносились приглушенные звуки, как ворчание органа. Неожиданно над Серафимом открылось окно, донеслись голоса:

— Прекрасный вид… и дом Графини, как на ладони…

— Однако, странно… он должен был появиться здесь еще час назад, сразу после покушения…

— Наверное, что-то случилось… прикрой окно, зябко что-то…

Окно захлопнулось.

«Вот черт, могли подумать, что я шпионю за ними…» — Серафим свернул в переулок и, пережидая приступ сердцебиения, приостановился у ржавеющей инвалидной коляски с надувными шинами. В переулке было тихо. Чем-то жутковатым веяло от этой тишины. Он снял очки, подышал на стекла.

Послышались шаги. Из-за изгиба лестницы вышли мужчина подозрительного вида и девочка с рыжими косичками. Лицо тонко очерченное, бледное, с выступающими скулами и невнятными веснушками, прячущимися в синевато-сиреневых тенях от шляпки. Девочка слегка прихрамывала.

«Опять она… Боже мой, невероятно, просто вылитая мать, как на медальоне… и даже фиалки на шляпке…» — В каком-то затмении Серафим опустился на ступеньки террасы, зябко кутаясь в плащ.

Гремя помятыми крыльями и разбрызгивая грязь, к террасе подъехал лимузин, из которого вышел лысоватый господин в очках с дымчатыми стеклами. Серафим насторожился. Появление незнакомца невольно связалось с подслушанным разговором. Путаясь в полах плаща и неуверенно ощупывая ступени, как будто они могли в любую минуту провалиться под ним, незнакомец поднялся на террасу и исчез.

«Зайти или как-нибудь в другой раз?.. Графиня может меня и не узнать, столько лет прошло… да и захочет ли она мне помочь… или послать все к черту и писать на злобу дня о чужих мнениях, привилегиях, сплетнях?.. постой-ка, а где же очки?.. кажется, я уже волнуюсь…» — Роясь в карманах, Серафим нащупал пакет, стянутый резинкой. Это были письма Сарры…

Вспомнилось время, когда Серафим был в два раза моложе, и у него было семь лиц на неделе, по числу дней. На минуту он стал моложе, чем наяву, как это бывало уже и не раз. Из яви исчез дом Графини, потом и весь город, осталась лишь снятая на ночь комната с убогой обстановкой, крашеными полами и окном, которое выходило на кладбище…

В зеленоватой темноте стекол мелькнуло лицо Сарры, ее руки. Она обнимала его, и что-то теряла. Лицо ее таяло, точно снег на солнце и, очнувшись посреди улицы или в другом неподходящем месте, Серафим долго не мог избавиться от ощущения, что заточен в эти воспоминания, как в кокон…

Серафим потер глаза. Какое-то время он бродил вокруг дома Графини, переходил с места на место и что-то шептал вслух, иногда громко выговаривая слова, как на сцене.

У входа на черную лестницу он приостановился. Мрак здесь был гуще, и тишина ощущалась почти так же, как в пустом театре…

Сделав еще круг, Серафим скрылся в сумерках арки с исчерканными рисунками и надписями стенами и цветущей по углам плесенью. Он перешел небольшой дворик, повернул налево, по узкой и жутко скрипящей лестнице поднялся на несколько ступенек и после некоторого замешательства дернул за шнурок звонка.

— Кто там?.. входите… — услышал он низкий, слегка хрипловатый голос Графини и вошел в прихожую.

Ботики на меху по французской моде, мокрый плащ, сломанный зонтик с длинной костяной ручкой, зеркало на тонких ножках, в желтоватой слепоте стекол которого обрисовалась фигура Графини в облегающем черном платье с крылышками рукавов. На вид это была хрупкая женщина 35 или 40 лет.

— Присаживайтесь… я уже почти час жду вас… — Улыбаясь, Графиня протянула ему руку.

— Но… — Серафим снял шляпу.

— Разве вы не получили мое письмо?..

«Похоже, что она меня с кем-то путает… надо было позвонить ей, прежде чем являться… и тем более обращаться с просьбами…» — подумал Серафим, оглядываясь. В кресле, в которое он намеревался сесть, уже сидел мопсик в заплатанной жилетке. После секундного замешательства он подошел к окну, оставляя на полу влажные следы.

В створке окна отразилась комната, двоящийся силуэт Графини. Она стояла у приставного зеркала. К ней притиснулся мальчик никак не старше 13 лет, с девичьими манерами. Тихо сказав несколько слов Графине, он передал ей почту и удалился.

— Это мой грум… — Графиня положила письма на столик, тронула веер, перчатки, узкую маскарадную маску с тесемками, льдисто мерцающие лепестки невесомо зависших бегоний. — Вечно ему что-то чудится… уверяет меня, что за домом следят…

Откуда-то из этажей дома долетели звуки фортепьяно, невеселые и как будто запинающиеся. Графиня промокнула глаза. Слезы состарили ее в одно мгновение.

— Простите… эта музыка сводит меня с ума… — Она глянула на следы, которые Серафим оставил на полу, на его ботинки, подняла глаза. — Выглядите вы просто ужасно…

— Не спал уже несколько дней… — Серафим посмотрел в окно, потер запотевшее стекло. Что-то ему увиделось в спутанных, нестройных отблесках гранатового цвета, в отражениях, по-разному маскирующихся, нечто незаконченное, слегка смутное, немного блеклое, хрупкое, тонкое. Мелькнула рука, лицо, тонкая фигура девочки, как слабое отражение какого-то давнего воспоминания. Все заслонила уже знакомый силуэт агента в сером плаще и шляпе. Который день он с неуклюжей назойливостью преследовал Серафима…

— Хочу предложить вам работу… вы меня слышите?..

— Да… — Серафим обернулся.

— Мне нужен сценарий одноактной пьесы… только никаких химер, с химерами покончено…

Дверь приоткрылась. Вошел грум.

— Там вас спрашивает полковник…

— Что ему нужно?..

— Говорит, у него срочное и деликатное дело… — Глаза у грума забегали.

— Я, пожалуй, пойду… — Серафим поискал шляпу. В сложившихся обстоятельствах ему показалось неудобным продолжать играть роль своего двойника. Сделав несколько шагов к двери, он в изумлении приостановился. В простенке стены он увидел тонко выписанный портрет девочки 13 лет.