Камни и молнии (сборник) - Вячеслав Морочко

– Лишних пять лет?! – переспросил седой человек. – Выходит, робот сказал не все!

– Вполне возможно, – согласился Пер. – Удивляюсь только, где вам удалось раскопать эту музейную древность.

– Как раз из музея мы его и взяли. Кибер находился там с тех пор, как поставили на прикол последний корабль того класса, на котором летали вы.

– Невероятно! Как могло случиться; что я об этом ничего не знаю? – удивился пилот.

– Вы и не могли знать, сказал человек. – Это произошло триста лет назад. Теперь судите сами, на сколько ошибся ваш «регистратор разности времени».

«Ну вот и все, – подумал Пер. – Случилось то, чего я больше всего боялся».

Мысль о том, что он может опоздать на несколько поколений, с самого начала не давала ему покоя. Но он упорно гнал ее прочь. Допустить такую возможность означало примириться со страшным поворотом судьбы, навсегда отнимающим у него Сольвейг.

Из толпы вышел сгорбленный старик.

– Пер, вам просто чертовски повезло! – произнес он скрипучим голосом. – Мне скоро двести. В старину таких называли патриархами, но я гожусь вам в правнуки. И, как мне ни тяжело двигаться, я не мог не прийти сегодня вместе со всеми на этот праздник победы над временем!

«Какой праздник? К чему все это? – думал пилот. – Что я могу им ответить? Неужели и в самом деле я кажусь им героем – победителем времени? Но ведь это всего лишь слепой закон, известный каждому школьнику. То, что произошло, вовсе не заслуга моя, а моя беда. И единственное, чего я хочу, – это чтобы меня оставили в покое».

Пилот опустил голову. Все здесь напоминало ему о Сольвейг. Чувствуя себя одиноким среди ликующей массы непонятных и далеких ему людей, Пер уже не слышал, что говорили вокруг. Расслабленный, опустошенный, он не мог произнести ни слова, мечтая лишь о той минуте, когда ему наконец дадут возможность побыть одному.

Подняв отяжелевшие веки, пилот увидел вдруг, что люди перед ним расступились. Он глянул вперед и опустил голову.

«Что же это со мной происходит? Так нельзя! Я действительно должен взять себя в руки. Уже начинает мерещиться…. Нет, это невозможно…»

– Сольвейг! – неожиданно крикнул Пер и, сорвавшись с места, бросился туда, где только что перед ним мелькнуло знакомое платье. Еще издали он узнал ее по-детски чуть-чуть угловатую фигурку. Одинокая, хрупкая, она неподвижно стояла на том самом месте, где они когда-то расстались. Так продолжалось несколько мгновений. И вдруг на бледном ее лице вспыхнула задорная улыбка. Она подняла руку, и пилот услышал знакомый возглас: «Привет, Ёжик!»

Сольвейг медленно опускалась на землю. Пер подхватил ее на руки, и она открыла глаза. Лица пилота коснулись мягкие локоны, и он уловил знакомый аромат дикой полыни. Он слышал, как рядом часто-часто бьется ее сердце, а может быть, это кровь стучала в его висках.

– Это ты! Ты!.. – шептал Пер, еще не в силах поверить глазам. Он гладил ее нежную шею, покрытую золотистым загаром, и, задыхаясь, твердил:

– Это ты! Ты, Сольвейг, – такая же как всегда! Ты прекраснее, чем всегда! Разве это не чудо?!.

На бледном лице ее вспыхнул яркий румянец.

– Что ты, Ёжик? – тихо ответила Сольвейг. – Просто… я тебя очень ждала.

1970

ЖУРАВЛИК[3]

Мы давно не виделись.

– Все такой же безрукий? – спросила Нина, поправляя тонкими пальцами узелок моего галстука. Ее мальчишеская челка почти коснулась моей щеки.

Я совсем забыл, что она – орнитолог. Знай, что могу ее встретить, – отказался бы от задания.

– Здравствуй, – промямлил я. – Попросили вот… сделать очерк. Не знаю, смогу ли…

– Ну, ты у нас умница. Сможешь. – сказала она, поправляя мне волосы.

– Иван Петрович, где же вы? – позвал Веденский. Он стоял в конце галереи, как добродушный слоник в очках, и озабоченно морщил лоб. – Идите сюда!

– Иду! – крикнул я, принимая зов как спасение.

Нина смотрела с улыбкой, чуть-чуть прищурясь, точно хотела сказать: «Ну что, дружок, влип?»… Подумать только: порывистая, небольшого росточка, еще год назад она была для меня манящей загадкой!

Ежась от холода, орнитологи торопились в лаборатории. Когда я догнал Веденского и оглянулся, мне тоже захотелось поежиться: Нина стояла рядом с каким-то верзилой, и оба смеялись, глядя мне в след.

Мы прошли зал, где орнитологи «расслабляются» после работы, – столики, мягкая мебель, живое пламя в камине. За окном, во всю стену, – роскошный сад. В стене напротив – много дверей. Я пробовал сосчитать, но от волнения сбился со счета. За ними и размещались, гордость Центра орнитологии, «контактные кабинеты». До сих пор я только слышал о них. Сегодня один из таких «кабинетов» подготовлен для работы со мной.

В след за Веденским я прошел в комнату, где были кушетка и платяной шкаф. Я разделся. Инструктор помог облачиться в сотканный из крошечных электродов облегающий комбинезон, и провел в кабину, где стояли пульт и высокое кресло.

Отправляясь сюда, я готовился к «чуду». Но досадная встреча с Ниной выбила из колеи. “Хороший ты человек… – сказала она, когда мы расставалиссь. – Только ужасный зануда”.

Я хотел успокоиться. Не получалось. Кресло казалось чересчур мягким. Стены, задрапированные белыми складками, напоминали дешевую бутафорию. Раздражал хлопотавший возле меня толстячок Веденский.

– Вам не приходилось заниматься планерным спортом? – спрашивал он.

– Нет. А что, это считается здесь изъяном?

– Напротив. В нашем деле человеческий опыт – только помеха. Будьте, пожалуйста осторожны и не поднимайтесь выше деревьев!

«Какой-то бред.» – подумалось мне. Вслух спросил: «Боитесь, что разобьюсь?»

– Можете и разбиться. Но самое страшное – хищники.

– Я понимаю, какую ценность представляет особь с вживленным транслятором…

– Опасность будет грозить не только «особи», – вам лично!

– Как это?! – удивился я. – Ведь птица-двойник находится где-то в лесу, и нас будут связывать только радиоволны?

– Есть и обратная связь, – пояснил Веденский, продевая руки мои в рукава, вмонтированные в подлокотники кресла. – Вы забудете о собственном теле. Останется только известная власть над стопою правой ноги у педали выключения связи для чрезвычайного «выхода из игры». – Веденский заканчивал приготовления, вертел ручки на пульте, вдавливал кнопки и, наблюдая за показаниями каких-то приборов, продолжал говорить. – У нас, вообще-то, не принято оставлять двойника в опасности. Мы делаем все, чтобы птица не пострадала. Но, ради Бога… – он нагнулся ко мне. – Пожалуйста, не дожидайтесь момента, когда нажимать «педаль» будет поздно!

Складки внутренней драпировки сходились, обволакивая мое тело. Упругие волны прокатывались по груди, спине и рукам. Свет погас. Я остался один.