Запах Зла - Гленда Ларк

– Я забрала большую часть, да, только несколько монет позволила увидеть и жрецу-феллианину: подумала, что иначе у него могли бы возникнуть подозрения.

Полукровка снова принялась меня разглядывать. Ее имя – Блейз, Вспышка – очень ей подходило.

– Он не из тех, кто обладает Взглядом, Флейм. Я каким-то образом узнаю своих собратьев: чувствую свое родство с ними, что ли. А этот лохматый горец мне не родня.

– Ну, все равно мои иллюзии его не обманывают.

– Правда? – Полукровка нахмурилась, продолжая с интересом на меня смотреть.

Если бы я все еще не пытался справиться с тем кошмаром, который свалился на меня этим утром, я, может быть, что-нибудь и сказал бы, возмутился бы тем, что они говорят обо мне, как будто меня тут нет, но отчаяние, поглотившее меня, оставило меня равнодушным и к их странным именам, и к их странному разговору.

Флейм пожала плечами.

– Не тревожься. Он никому ничего не скажет. Он ведь пытался помочь тебе вчера вечером. Ты разве не помнишь?

– Смутно. Я вроде отключилась на какое-то время.

– Угу. Какой-то молодчик с дубинкой справился со знаменитой воительницей Блейз. Такое событие не скоро забудется.

– Ну да, ну да, временами я бываю безмозглой, как омар в кипятке. Я все знаю, и не нужно, черт тебя возьми, тыкать этим мне в нос. У меня и так в результате адски болит плечо, а головная боль такая, словно в черепе поселился кит и бьет хвостом. Так как все-таки вышло, что ты мне не помогла? Хороша подруга!

– Все произошло чертовски быстро… и к тому же я подумала, что жрец, возможно, обладает Взглядом.

Блейз скривилась.

– Ну и что? Без риска жить неинтересно.

– Но зато гораздо более спокойно. И вообще в неприятности нас втравила эта твоя проклятая игра!

– Эй, а на что, интересно, ты собиралась купить еды? Что-то я не заметила, чтобы ты пошла наниматься в судомойки.

Цирказеанка подняла бровь, и Блейз неожиданно ухмыльнулась.

Ответной улыбки не последовало. Вместо этого Флейм деловито поинтересовалась:

– Ты знаешь, что они собираются с тобой делать?

В голосе полукровки прозвучал смех.

– Завтра утром меня вышлют на косу Гортан.

Растерянность на лице Флейм могла бы вызвать улыбку.

– И это после всех усилий, которые мы приложили, чтобы смыться из проклятой дыры!

– Смешно, правда? Да и все равно я подумала, что лучше мне отсюда выбраться где-нибудь поближе к вечеру. – Она понизила голос до еле слышного шепота, но в те времена слух v меня был отличный. – Мою соседку по камере должны на закате подвергнуть на площади публичной казни. Думаю, это отвлечет внимание и стражников, и зевак.

Я отвернулся, чувствуя тошноту, и постарался больше не слушать.

Мекатехевен всегда вонял. Он вонял дымом от ям углежегов, от плавилен и кузниц, тухлой рыбой и удобрением из рыбьих костей, которое в мешках ожидало на причале отправки на другие острова. Протекающая сквозь город местами заболоченная река и сточные канавы добавляли смрада. Город расползся по берегу, словно намереваясь его сожрать: мерзкая злокачественная опухоль. Год от года он раскидывал свои щупальца все шире, уничтожая леса и пачкая все вокруг. Он высасывал красоту земли и извергал скверну помоек и отхожих мест.

Я часто удивлялся тому, как люди могли додуматься до создания такого кошмара, а уж создав его, захотели по доброй воле жить в этой зловонной клоаке.

К тому же Мекатехевен когда-то был настоящим притоном; однако надо отдать феллианам справедливость: по мере того как они распространяли свою веру в одном квартале за другим, преступность сокращалась. Их благотворительность несколько уменьшила нищету, которая ее питала, а молодчики с дубинками скоро сделали любое нарушение закона небезопасным делом.

Во время своих первых посещений побережья я старался всячески избегать столицы. Когда же Джастрию изгнали с Небесной равнины, я прожил в Мекатехевене три месяца – пока она не сбежала. Мне такая жизнь была противна, и я никак не мог понять, как Джастрия могла находить в ней что-то приятное, как она могла даже думать о том, чтобы найти для себя место в городе, полном мерзостей и нечистот, не говоря уже о феллианах с их абсурдной и безжалостной религией. Я тогда не догадывался, что не Мекатехевен привлекает ее, а Крыша Мекате вызывает отвращение; ну и еще ее манили приключения.

Конечно, в столице жили и почитатели других богов: сам повелитель, властвовавший над всеми островитянами – и феллианами, и горцами, – был, например, менодианином. К несчастью, я не мог придумать, как ничтожному пастуху добиться аудиенции у главы государства или его канцлера за те семь часов, что у меня оставались.

Я пытался. Сотворение мне свидетель, я испробовал все, что мог: подкуп, лесть, ложь и правду. Только ничего удивительного не было в том, что меня постигла неудача.

Публичная казнь, как оказалось, обладала собственной извращенной привлекательностью. Когда вечером я пришел на главную площадь города, она была уже полна народа, и не все собравшиеся были феллианами. Люди шныряли туда и сюда, возбужденные, в непристойном ожидании. Я по своей наивности думал, что казнь будет мрачным событием, свершающимся в подобающей трагедии атмосфере траура. Вместо этого на площади происходило нечто похожее на карнавал: толпа источала запахи вожделения, нетерпения, жаркого пота, животной жажды крови.

В одном конце площади в землю был врыт столб, рядом с которым стояло ведро с песком: им предполагалось засыпать пятна крови по окончании казни. Повсюду на площади виднелись кучки камней, и мальчишки, собиравшие их, веселились вовсю. На площади, впрочем, не было ни одной женщины-феллианки: побивание камнями – дело мужчин… дело религии, предназначенной для мужчин. Небольшие группы последователей других религий держались подальше от центра площади. Они по крайней мере вели себя достаточно настороженно.

Прозвонил колокол, обозначив закат солнца, но было еще вполне светло, когда Джастрию вывели к столбу. Она выглядела величественной, моя Джастрия, величественной и гордой. Уж я-то точно ею гордился. Она была одета в длинное одеяние ее волосы рассыпались по плечам – как она любила их носить… Джастрия высоко держала голову и сама подошла к столбу. Ее взгляд невозмутимо обежал толпу и наконец остановился на мне. Она еле заметно улыбнулась и спокойно позволила привязать себя к столбу. Теперь она стояла, окруженная кольцом мужчин, ожидая смерти. Ее мучители не подходили близко: им нужно было место, чтобы размахнуться, место, чтобы все хорошо видеть, место, чтобы злорадствовать. Их эмоции буквально обрушились на меня: благодаря запахам я чувствовал все малейшие оттенки – вонь развращенных, озверевших людей…