Таганский перекресток - Вадим Панов

— Валерий? Конечно, помню.

Абдулла поморщился и переложил телефонную трубку в другую руку. Ему до чертиков надоели звонки с соболезнованиями. Правильнее всего было бы посылать всякую шушеру на… Ну, понятно куда. И еще пару лет назад молодой Казибеков именно так и поступил бы, однако новые игры, в которые заставил его играть отец, диктовали новые правила: приходилось быть вежливым. Не со всеми, разумеется, но приходилось. Антиквара Абдулла хотел отправить к секретарю, но вспомнил, что Ибрагим отзывался о Хомякове очень хорошо и лично представил его сыну. Человек известный, человек полезный — можно уделить ему пару минут.

— Абдулла, я огорчен и расстроен. Ты знаешь — я очень уважал твоего отца. Прими мои соболезнования.

— Спасибо, Валерий. Спасибо, что не забыл меня в этот час. Я тронут.

Короткая пауза. Как человеку воспитанному, Хомякову следовало попрощаться — тон хозяина предполагал короткий разговор, но антиквар медлил.

— Абдулла, извини, что спрашиваю… возможно, мой вопрос покажется тебе неуместным, но…

«Шакал боится за свой бизнес! — угрюмо подумал Казибеков. — Кажется, отец заказывал у него картину?»

— Валерий, все договоренности, какие были у тебя с моим отцом, остаются в силе. Но давай вернемся к этому вопросу через несколько дней, хорошо?

— Абдулла, извини, ты меня неправильно понял, — торопливо, боясь, что Казибеков бросит трубку, проговорил Хомяков. — Я хотел спросить, не пропало ли что-нибудь у твоего отца?

Абдулла вздрогнул. Секунды через три он закрыл рот, сглотнул и осторожно поинтересовался:

— Что именно?

— Понимаешь, мне показали перстень с крупным красным камнем, очень похожий на тот, что…

— Он у тебя?!!

Казибеков заорал столь громко, что Хомякову даже пришлось оторвать трубку от уха.

— Вези его мне! Нет! Я сам приеду!!

— Абдулла, я же сказал: мне его показали. Прислали фотографию через Интернет.

— Кто прислал?

— Не знаю. Точнее, так: я знаю его только под сетевым псевдонимом.

— Где он сейчас?

— Мы договорились встретиться завтра.

— Поздно! Я хочу найти его как можно быстрее. — Казибеков задумался. — Валера, оставайся дома. Через полчаса к тебе приедут мои люди, расскажешь им что и как. Попробуем найти твоего приятеля.

Хомяков удивленно поднял брови: ничего себе спешка.

«Что же это за перстень?»

И в голове вдруг всплыла шутливая фраза, которую он написал Сержанту: «Ты должен помнить, чем запечатывали сосуды с джиннами…»

Но вслух произнес другое:

— Э-э… Абдулла, мне неудобно говорить, но…

— Если с твоей помощью я верну кольцо, гонорар составит полмиллиона, — веско бросил Казибеков. — Нормально?

— Абдулла, поверь, я приложу все усилия…

— Вот и хорошо.

Розгин позвонил Батоеву сразу же после встречи с Казибековыми, сказал, что ультиматум передан и Абдулла берет время на размышление. Ответ будет завтра. Мустафа выразил надежду, что Казибеков поведет себя здраво и не встанет перед паровозом. После короткой паузы адвокат осторожно заметил, что наблюдать за столкновением вышеупомянутого паровоза и упрямого Абдуллы никому не интересно. На том и порешили. Батоев продемонстрировал глубокую уверенность в собственных силах и не сомневался, что Розгин обязательно поведает об этом сообществу.

Однако, положив трубку, Мустафа позволил себе весьма длинное ругательство, и тон, которым Батоев посылал проклятия, не был тоном победителя.

Абдулла взял время до утра.

Казибековы заперлись в своем дворце.

На первый взгляд в этом не было ничего необычного — в подобных обстоятельствах любая семья повела бы себя именно так. Но время идет, а сыновья старого Ибрагима до сих пор не отправили своих жен и детей подальше от Москвы. Почему? Они-то, в отличие от Розгина и сообщества, прекрасно понимают истинный смысл ультиматума и знают, что шансов выстоять у них нет. Если Мустафа придет в их дом, лягут все, кто в нем окажется. От Заремы не уберечься.

А Казибековы не прячут семьи.

Чего ждут?

Ответ Батоев знал, и ответ этот ему не нравился: Казибековы ждут перстень.

Перстень!

Абдулла знает, что Мустафа не сумел добраться до кольца, и тянет время. Заполучит сокровище обратно — станет говорить совсем по-другому. И чья возьмет в противостоянии, непонятно: хоть Казибековы и отошли от сообщества, силенки у них остались, есть чем на ультиматум ответить.

На какое-то мгновение Батоеву стало страшно. Безумно страшно. Он даже подумал, что напрасно начал войну, почувствовал, как задрожали пальцы, и жадно потянулся за сигаретой…

«Зачем я так подставился?!»

А потом пришел стыд. Перед самим собой. За проявленное малодушие. И следующую порцию ругательств Мустафа направил в свой адрес:

— Перетрусил, шакал?! Кишка у тебя тонка против ибрагимовских ублюдков, да? Тебе, сука, хурмой на базаре торговать надо, а не серьезные дела решать, понял?!

Он закрыл глаза, затянулся, глубоко вдыхая табачный дым, чуть расслабился.

«Я поступил правильно! Я ударил вовремя и наверняка. Да, я не взял перстень, но и у Абдуллы его нет. Мы на равных».

Все было именно так. Все, до последнего слова. Шесть лет назад, с того самого мгновения, как Мустафа узнал тайну Заремы, он думал о том, как завладеть девушкой. Некоторое время эта мысль оставалась несбыточной мечтой. Затем, по мере того, как Ибрагим уводил семью от сообщества и передавал теневой бизнес племяннику, идиотский на первый взгляд замысел обретал реальные очертания. У Батоева появились сила и власть, он завел осведомителей среди ближайшего окружения Ибрагима и целых два года терпеливо дожидался подходящего случая. И сумел нанести удар…

— Проклятый старик!!

Мустафа скомкал сигарету в пепельнице, поднялся с дивана и посмотрел на часы: половина третьего ночи.

«Пойти спать?»

Он задумчиво погладил подбородок и улыбнулся.

К чему идти в кровать, если все равно не заснешь? Слитком высоко напряжение, слишком много неприятных мыслей лезет в голову. Не следует мучить самого себя, когда можно заняться гораздо более приятным делом.

Зарема не спала. То ли догадывалась, что Батоев вновь заявится в ее комнату, то ли не могла уснуть.

В эту ночь в Москве не спали много людей.

Девушка сидела в кресле, подобрав под себя ноги, и не пошевелилась даже после того, как Мустафа остановился перед ней.

— Я подумал, что тебе скучно, — произнес Батоев после короткой паузы и принялся расстегивать рубашку. — Да и мне чего-то не спится.

— У тебя неприятности с Абдуллой?