Видео Унтерменшн - Александр Селин

– Притчами? – переспросил Садовников.

– Вот именно! Притчами!

– Апоков? Притчами? – не поверил Садовников.

– Да! Так вот слушай. Заговорил он громко-громко. Такое впечатление, что акустические параметры в помещении резко изменились. Как будто в храме с куполом находишься, а не в апоковской кухне. Представляешь? Три часа ночи. Горит свеча. Перед тобой сидит Апоков и говорит притчами! Я попытался его как-то в адекватное состояние привести… Какое там! Меня словно как и нет. И голоса моего нет. И ощущаю себя тенью. А он говорит как будто с постамента, с возвышенности, и даже эхо появилось. Потом встал, зачем-то взял со стола деревянную рамку из тех, которыми картины окаймляют… Глядя через нее довысказал все что хотел. Потом медленно побрел, склонив голову, упал на диван и тут же заснул.

– А ты?

– Ну а что я? Я задул свечу, пошел и лег на другом диване. Решил, что Завенович просто лишнего принял. Однако это еще не все. Где-то через час захотелось мне в туалет. Пошел я искать туалет. Иду в темноте и, значит, по нетрезвости открыл дверь в другую комнату. Кое-как нашел выключатель, нажал и опять глазам своим не верю! Комната пустая, совсем без мебели. А в центре, на полу, почти на всю ее длину лежит деревянный крест. Огромный, метров на шесть. Наверное, такой же, какой устанавливали на Голгофе. Я был пьян, конечно, но не до такой же степени, чтобы этот крест мне привиделся.

– И что дальше?

– Да ничего, добрался все-таки до туалета. Сходил. Вернулся к дивану и заснул.

– А утром?

– Да ничего утром. Утром кофейку выпили и на работу пошли.

– Ну а насчет креста ты его хоть спросил? – пытаясь перебороть смех, закашлялся Сергей.

– Ты знаешь, даже спрашивать не стал. Утром я про себя рассудил, что крест этот, должно быть, реквизитный для каких-нибудь съемок, а то, что он ночью при свече притчами говорил, то это, должно быть, с перепоя. Но это тогда, понимаешь? Тогда мне по-своему все понятно было. А вот теперь, когда ты мне историю с Шаболовки про Христа принес, у меня этот эпизод семилетней давности и всплыл в памяти сразу же.

– Да-а, – задумался Садовников. – А ты не помнишь, Рома, какими именно притчами говорил Апоков в ту ночь? Хотя бы примерное содержание помнишь?

Роман поморщился как человек, сожалеющий, что в свое время упустил нечто важное.

– Нет, Сереж, не помню. Во-первых, я все-таки находился в нетрезвом состоянии. А во-вторых, язык у него был очень сложный, с сильным библейским наполнением. Такой язык с листа трудно воспринимать, а не то что на слух. Хотя последнюю фразу, кажется, помню. Наверное потому, что последняя была. И произнес он ее, переходя на шепот, в отличие от предыдущей тирады.

Роман еще подумал немного и с большими паузами восстановил фразу: «И спросит меня интуитивист последнего года тысячелетия: «Александр, скажи, не ты ли Мессия?» И ввергнет меня тем самым в великое смущение».

– Это Апоков сказал?!

– Он.

– Да-а… Сюр какой-то.

– Как хочешь, так и понимай. За что купил, за то и продаю.

За окном стояла глубокая ночь. И друзья уже без лишних слов начали готовиться ко сну, убирая бумаги с дивана и освобождая место для раскладушки.

– Знаешь, о чем я сейчас подумал, только ты пойми меня правильно, – вдруг виноватым голосом проговорил Роман. – Ты, пожалуй, все-таки не отказывайся от этой рок-оперы. Сходи на Шаболовку еще раз к этой Румянцевой… Сдайся. Извинись. И начинай работать.

– Ты что, издеваешься?

– Да нет. Я серьезно. Мне кажется, эту ситуацию с новогодней программой никак нельзя выпускать из-под контроля.

– Согласиться писать рок-оперу «Иисус Христос» для Болгарина?

– Да, Сережа. Дико звучит, но да.

– Ты же меня сегодня сам укорял, что, мол, бегаю по этим «сучьим» редакциям, – рассердился Сергей.

– Извини. Я погорячился, – оправдывался Роман. – А сейчас передумал. Сейчас уже твердо уверен, что надо вернуться и предложить свои услуги. Мне-то на Шаболовку ходу нет. Мне там никто даже разового пропуска не выпишет. А у тебя есть шанс. К тому же тебе деньги нужны. А! Извини! – Роман виновато посмотрел на Сергея. – Не в этом дело. Не в деньгах. Мне нужно, чтобы ты там работал. Мне это нужно. Мне.

– Да? А Бог меня не накажет? – прищурился Садовников.

– Не накажет.

– Это почему же?

– Потому что я тебе дам свое благословение.

– Вот тебе фокус! – присвистнул Сергей. – А кто ты такой, чтобы давать благословение на такое дело? Ты же не святой отец.

– Нет, не святой отец, – согласился Руденко. – Однако благословение человека, который собрался жертвовать собой, тоже чего-нибудь да стоит.

И он еще раз посмотрел на чертежи Доронинского МХАТа.

Глава 5

Проект последнего слова подсудимого Романа Руденко,

обвиняемого в теракте, выразившемся во взрыве здания Московского художественного академического театра им. А.М. Горького под руководством народной артистки СССР Татьяны Васильевны Дорониной во время проведения традиционного телевизионного конкурса «ТЭФИ», и повлекшего за собой жертвы в количестве 1200 человек

«Уважаемые граждане! Ваша честь, господин прокурор, господин судья, уважаемые свидетели, а также лица, присутствующие в зале заседания! Перед тем, как мне будет вынесен окончательный приговор, я решил воспользоваться своим правом и беру последнее слово, которое для меня равно живительному глотку воздуха свободы, прежде чем я буду лишен возможности контактировать с человеческим обществом.

Только что меня называли подлым убийцей, маньяком и сатаной, совершившим запредельное злодеяние. Только что, несмотря на усилия работников правопорядка, в мою сторону летели предметы и оскорбительные слова. По всей стране развешаны траурные флаги с портретами популярных телеведущих, а также известных телевизионных продюсеров. Во всех городах проходят пикеты и демонстрации с требованием сделать исключение и применить как меру наказания в отношении меня смертную казнь. Миллионы писем приходят к президенту и в правительство с просьбой, чтобы казнь была произведена публично… Я хорошо понимаю вас, уважаемые граждане, сопереживаю и уверяю, что если бы что-то зависело от моих усилий, то сам бы пошел вам навстречу и сам бы настоял на применении в отношении меня исключительной меры.

И тем не менее, я берусь призвать вас к рассудительности и спокойствию. Берусь призвать к созидательной деятельности, несмотря на утрату и душевную боль. Я призываю жить и трудиться во благо родной страны, во благо каждого из вас и во имя будущего. Будущего без террористов, будущего нравственного, будущего с материальным благополучием и высокой культурой.

Да… Не увидите вы больше на своих экранах, сколько бы ни переключали телевизор, близких вашему сердцу популярных ведущих и шоуменов. Не побалуют они вас больше остротами в своем понимании. Не наставят вас на истинный путь. Безжалостные бетонные блоки Доронинского МХАТа навсегда прикрыли их светлые лики от кинокамер и фотовспышек. Да… больше не увидите вы их. Не получите желанного автографа, рукопожатия или призовой кофеварки из рук своих кумиров. Однако не падайте духом, дорогие телезрители! Оглянитесь вокруг! Как прекрасны в июньский полдень дикие цветы и зеленые луга! Как чудесно море в тихую или ненастную погоду! Как чарует стук дятла, крик иволги или всплеск судака! Как волшебно созерцать картины! Как здорово читать книги! Вы только попробуйте, граждане!

Как талантливы и многолики русские театры! Какой праздник – хорошие фильмы! Как чудесно, в конце концов, варить картошку и смотреть на искорки ночного костра! Не отчаивайтесь! И не скорбите!

Никакой генеральный продюсер не заменит вам детского веселья у слепленного снеговика. Никакой выпускающий редактор не подарит вам первый поцелуй вместо вашей любимой. Никакой ответственный за рекламу не проявит трогательную теплоту матери. И никакой составитель эфирной сетки не поможет отыскать груздь в золотом осеннем лесу.

Подумайте об этом! Подумайте и поверьте, что Роман Руденко вовсе не собирался «отбирать у вас все», как пишут в газетах или как вы теперь выводите на своих транспарантах. Смените гнев на спокойствие и живите, умоляю вас!

Я не отбирал у вас даже телевидение. Оно, собственно, никуда и не делось. Появятся новые кумиры, наученные опытом предыдущих, а уж привыкнуть к ним – дело нескольких дней, вы просто не помните себя! Ведь жили вы когда-то без рекламы кошачьего «Вискаса». Смотрели кино без «продукт плейсмента» и мужского стриптиза. И знали, что кроме фасадного благополучия существует реальный человеческий быт…

Я много думал об этом, а особенно в день вручения «ТЭФИ», когда в последний раз любовался архитектурой Доронинского МХАТа. Я много думал об этом, когда потерял любимую из-за мыльного сериала. Я думал об этом, когда ведущие научились шевелить ушами и делать «распальцовку». А начал думать об этом, когда пришел устраиваться на работу в Останкино, где главный режиссер, поцеловав меня в шею, ласково прошептал: «Добро пожаловать на наш голубой экран!» С тех пор я мучительно искал приемлемую тропинку для лучшего выпускника ВГИКа, пока не нашел… Она привела меня в Доронинский МХАТ.